Долгое счастливое детство
---------------------------------------------
Вы спрашиваете, было ли у меня детство? Было. У меня было долгое счастливое детство.
Я учился читать дома по газете, в которой напечатан некролог Сталину. Моя бабушка хранила газетный лист в семейном альбоме с фотографиями.
Однажды я спросил у мамы, плакала ли она, когда умер Сталин. Мама сказала, что плакала, а папа, который вступил в партию в сорок втором году на фронте, не плакал. Они с Зямой Шварцем выпили целую бутылку водки и слушали на патефоне пластинку. "Ицикл от хасене геат" Семьдесят восемь оборотов в минуту. Моему папе, который долго смотрел на вращающийся диск, стало плохо.
Когда мне исполнилось восемь, мы переехали жить на сельхозпоселок. В день рождения мне подарили проекционный фильмоскоп. Телевизоров ещё не было. Вся улица собиралась у нас дома по вечерам на сеанс диафильмов.
Благодаря хорошей детской памяти я помнил тексты, которые стояли под картинками и читал их выразительно, в лицах. На нашей улице меня любили, как любят народных артистов-евреев.
Через тридцать лет из Москвы Алик Фридман привезет негативы Гулага, которые будут сделаны профессионально на мелкозернистой пленке, светочувствительностью одна единица, скажет, что дает почитать, но не будет против, если я сделаю позитивы.
Тогда я вспомнил о проекторе.
Мы сидели с Женей Липковичем в темноте, как первые христиане в катакомбах, На стене возникали письмена. Мене, мене, текел, упарсин. Я вчитывался, пытаясь найти формулу, которая должна разрушить СССР, за распространение которой давали семь лет лагерей, пять лет ссылки и ещё пять высылки.
В позитивах Гулаг займет целый портфель. Это будет старый школьный портфель Зорика Марголина, который он отдаст на наше безнадежное дело.
В тринадцать лет я запишусь в шахматный кружок во дворце пионеров. То, что увижу, когда в первый раз приду на занятия кружка, меня поразит, каждый второй мальчик (девочек не будет вообще) окажется евреем. Как будто и не случилось никакого Холокоста. Преподаватель Рафаил Израильевич посмотрит, как я играю, покачает головой и скажет:
- Играть я тебя научу, но хорошим шахматистом ты уже не станешь никогда. Слишком поздно.
- Зато я лучше всех в вашем кружке дерусь, - скажу я.
И только в 1980-м , став абсолютным чемпионом следственного изолятора на Володарского по шахматам, я пойму, что детство кончилось.