Мы выпили. Марат пододвинул мне что-то непонятное, похожее на маринованные грибы.
- Попробуй. Может понравится.
- А что это?
- Мидии. Что-то вроде устриц, только хуже.
- А ты ел устриц?
- Нет.
- А откуда знаешь, что хуже?
- Так. Слышал. Устриц живыми едят с лимонным соком или запекают. А это фигня какая-то. Лучше маринованными опятами закусывать.
- Опята, конечно, лучше. Но и это ничего. Тебя просто закормила деликатесами белокурая бестия.
- Это кто?
- Ну твоя мадам. Хозяйка дачи. Она тебя больше не колотит?
- А-а... Вообще-то, её зовут Эрика. Но и белокурая бестия неплохо. Это ты в точку попал.
- Ты не вздумай её так называть, а то и второй глаз подобьёт!
- Не подобьёт. Она боится, что я совсем уйду.
- Есть варианты куда уйти?
- Варианты всегда есть. Только можно пролететь. Променять шило на мыло.
- Значит, не торопись. Помнишь наш договор о конспирации и сотрудничестве?
- Конечно, помню! Выпьем ещё? За конспирацию!
- Давай!
Наши матроны, удалившиеся в дом для переодевания, выглянули в проём двери. Одна из них, белокурая, крикнула манерным голосом:
- Мальчики, не увлекайтесь! Шашлык подгорит!
- Не подгорит! Он уже готов! Я его к краю отодвинул! - с раздражёнными нотками ответил Марат и тут же ревниво спросил меня. - Ты уже спал с ней?
- С кем именно?
- С Эвелиной!
- Не спал и не собираюсь. У нас с ней деловые отношения.
- Всё равно ты обречён, - грустно вздохнул Марат. - Она сама тебя возьмёт.
- Посмотрим! - почти воинственно ответил я и уже сам, расхрабрившись, предложил. - Давай по третьей!
- Давай! Бог троицу любит.
- Ну ты посмотри на них! - уже почти визгливо, как базарная баба, закричала белокурая бестия, но рядом возникла златовласая Эвелина и королевским жестом успокоила расходившуюся подругу.
Мне вдруг стало всё равно. Нарезаться да уснуть. Буду сыт, спокоен и недееспособен. Убью сразу двух зайцев: отдохну после тяжких трудов и верность Веронике сохраню!
- А почему ты на объекте не появлялся? - вспомнил я беспокойство по этому поводу товарищей с Востока. - Бухарцы обиделись. Уехали, не попрощавшись с тобой.
- Я бы в любом случае не успел с ними увидеться. А с оставшимися я на ножах. Не любят они меня. Говорят, что позорю нацию.
- А ты разве узбек?
- Немного есть. Но главное язык и менталитет. По их понятиям, вроде как узбек.
Марат бойко говорил и на русском, и на узбекском, и на таджикском.
- Ребята! Несите шашлык в дом - скоро дождь начнётся!
Это был уже голос Эвелины. Голос, преисполненный аристократического благородства.
Марат засуетился и я невольно подтянулся. Её краткая реплика оказала на нас гипнотическое действо.
Однако суетливость Марата мне не понравилась, показалась не солидной для конспиративного агента.
- Ты чего так засуетился? Будь спокойнее. Ты же штандартенфюрер СС Штирлиц!
- Это ты штандантертен... Я агент 007!
- Штандартеры! - ещё короче выразилась незаметно и бесшумно подошедшая Эрика. - Пойдёмте, скорее в дом! Руслан, забери у него водку, а то он её разобьёт. Который день не просыхает. Ступайте, шашлык я сама заберу!
Марат действительно сильно ослабел. Я это заметил только сейчас.
- Ты давно пьёшь?
- А разве ты не помнишь? Сам же мне деньги башлял на это дело!
- Так пора прекращать!
- Пора! Но не могу. Душа болит.
- Душа?!
- Да, душа! А ты думал у меня души нет? Тоска какая-то навалилась! О девчонках всё время вспоминаю. Надоела мне эта старуха.
- Она вовсе не старуха. Очень даже фактурная и свежая. Неизвестно какими будут в её возрасте упоминаемые тобой девицы.
- Да я не про это. С теми девицами я чувствовал себя королём, полноценной личностью. А с этими тётками какой-то приживалкой, слугой двух господ.
- Выходит, ты разочаровался в исповедуемой тобой философии жизни?
- Выходит, что так!
Мы зашли в дом. Стол ломился от явств. Мне стало неловко - будто я тоже альфонсирую.
Эвелины не было. По настоянию Эрики мы уселись за стол и приступили к трапезе. Больше обращаясь ко мне, она говорила:
- Вы кушайте, не стесняйтесь! Уже ужинать пора - а вы и не обедали, - это она мне, ласково-воркующим голосом. И тут же металлически-грозным Марату. - И ты тоже кушай, ирод! Окромя водки ничем не питаешься!
Эти молниеносные переходы из состояния интеллигентной женщины, бывшего преподавателя иностранных языков, к лексикону простой базарной бабы-челночницы, с огромными тюками новомодного тряпичного барахла борющейся за своё место под солнцем, были понятны, но не способствовали возбуждению аппетита, скорее его гасили.
- Без Эвелины Людвиговны как-то неудобно, - отложив вилку, сказал я, в надежде что баронесса наведёт должный порядок в поведении присутствующих и создаст необходимую для нормального приёма пищи атмосферу.
- Почему неудобно? Очень даже удобно. Она всё равно фигуру берёжет, ест по чуть-чуть. А вот вам надо много есть - оба большие да худые!.. Куда тянешься к бутылке?! Ешь давай, остынет.
Марат испуганно отдёрнул руку.
Чувствовалось, что за резкими выпадами белокурой хозяйки скрывается, в общем-то, добрая женщина, но с расшатанными нервами. Мне вдруг стало её жалко.
- Давайте сначала выпьем за вас.
Блеклые сердитые глаза её потеплели и насытились цветом.
- Ну, давайте...
Она сама разлила водку по рюмкам, хотя на столе были и другие, более изысканные напитки. Наверное, пить водку по такому случаю было уместней, больше соответствовало нашему отечественному менталитету.
- Ну, чего смотришь как побитая собака? Бери рюмку, или не хочешь за меня пить?!
- То пей, то не пей.
Мы выпили. В этот момент наверху лестницы появилась Эвелина. Я сидел спиной и понял это по её весёлому возгласу.
- Почему без меня?! Я тоже хочу выпить!
Прежде чем оглянуться, я посмотрел на Марата. Он так и застыл с пустой рюмкой в руке. Тогда я решил не оборачиваться, чтобы меня не зачислили в число восторженных обожателей.
Прошелестев платьем, она села рядом со мной. А платье показалось мне поразительно знакомым. Теперь уже настала моя очередь застыть в удивлении - точно такое же платье было на Веронике во время торжественного выхода к туристам, только другого цвета!
- Платье понравилось или я в платье? - лукаво и с удовольствием спросила Эвелина.
- Да-а...
- Что именно " да "?
- Вы, конечно... В платье.
- Показалось знакомым? Она тоже надевала?
- Да.
- Это я ей подарила, - по-семейски просто сказала Эвелина, накладывая мне на тарелку разные закуски. - Привезла из Греции два варианта одного фасона и один из них решила отдать ей. Хороша она была в нём?
- Да.
- И мне понравилось. Ей этот тон больше подходит. А я люблю золотистые цвета.
Она продолжала говорить, а я продолжал молча слушать.
- Я много чего ей надарила, но она этого не оценила. Брать брала, а смотрела волком... Она как? Всё ещё меня ненавидит?
Я не стал отвечать утвердительно, как делал это раньше. Лучше скромно промолчать, а то лишишься вкусной трапезы и ставшего интересным общения.
Но трапеза всё равно была прервана на самом интересном месте. Марат вдруг вскочил с места и, прикрывая рот, рванул к выходу.
- Обожрался, скотина! - сердито сказала Эрика. - Есть не ест, а только пьёт. Желудок, наверное, совсем испортил.
- Скорее печень, - сказал я, как понимающий человек. - Это от желчи.
- Руслан, сходи к нему! Может помочь надо. Я уже не могу с ним возиться. Боюсь - прибью, - одновременно зло и жалостливо сказала Эрика. - Возьми полотенце.
Когда я вышел, Марат уже умывался под летним краном. Я подал ему полотенце.
- Спасибо, братан, - вытирая лицо, сказал он. И сразу, без переходов, спросил. - У тебя есть деньги?
- Немного есть. А зачем тебе? Выпивки ведь полно!
- Уехать хочу. В город. Здесь уже невмоготу.
- Когда?
- Прямо сейчас. Скоро последний автобус отходит к электричке.
- А как же Эрика?
Он возмущённо на меня посмотрел.
- Тогда Эвелина. Она же здесь - в двух шагах от тебя.
- Ей на меня наплевать. Она даже не смотрит в мою сторону, будто меня и нет.
- Посмотрит ещё. Вечер только начинается.
- Этот вечер не мой. Пора уходить со сцены, - несколько театрально сказал Марат. - Так дашь денег или нет? - уже с раздражением добавил он с надрывными нотками в голосе.
- Конечно, дам! - спохватился я и начал рыться в карманах.
- Спасибо, - удовлетворённо кивнул Марат. - Может проводишь меня до остановки - тут недалеко, через пять минут вернёшься к столу.
- Провожу.
Было уже темно, а фонари нигде не горели. Я подхватил Марата под руку, чтобы он не оступился на какой-нибудь выбоине.
Шли мы долго. Конечная кольцевая остановка оказалась далеко - собственно в посёлке, но автобус терпеливо ждал, приветствуя дружественным светом, открытой дверью и добродушного вида толстой тёткой-кондукторшей. Я почувствовал острое желание уехать вместе с Маратом.
Едва преодолев это желание, я попрощался с ним. Договорились, что он сообщит о себе через Алексея Ивановича, телефон которого я ему дал.
Я поспешил обратно и, конечно, заплутал в тёмных закоулках дачного посёлка. Спасала близость большой реки, приливные вздохи которой не позволяли далеко удалиться от берега, иначе я бы ушёл чёрт знает куда!
Когда же изрядно поплутав, я, наконец, вышел из холодной темноты на знакомое освещённое место, Эвелины на даче уже не оказалось.
Эрика сидела на крыльце с накинутым на плечи пледом и задумчиво курила.
- Добрый вечер, - с опаской сказал я, чувствуя, что произошли какие-то перемены за время моего блуждания.
- Для кого-то добрый, а для кого-то и нет, - ответила потухшим голосом погрустневшая хозяйка.
- Что-то случилось?
- Эва отругала меня и уехала.
- Куда?!
- Не сказала. Сильно сердитая была.
- А за что поругала? Вы такой стол прекрасный организовали!
- Стол организовала она, а я была исполнительницей. Отругала за Марата, что третировала его на глазах тонко чувствующего гостя.
- Тонко чувствующего... Меня, что-ли?
Эрика, криво улыбнувшись, кивнула.
- Какой я к чёрту тонко чувствующий?!
- Она так сказала. Ей видней. Она ведь умная, а я дура.
Она потушила сигарету о крыльцо и выкинула её в темноту.
- Пойдём в дом, - перейдя на ты и вставая, пригласила она. - Хоть тебя покормлю.
- Спасибо, я, пожалуй, пойду.
- И ты меня хочешь бросить? - с горькой иронией спросила она. - А я тебя не отпущу.
Эрика схватила меня за плечо крепкими пальцами матёрой челночницы.
- Если Эвелина вернётся и узнает, что я тебя отпустила, она мне голову свернёт.
- Хорошо, я побуду с вами, - сказал я, отрывая её пальцы. - Только вы ко мне не приставайте, - добавил я как бы в шутку.
- Бог ты мой! Мальчик-колокольчик! Я и не думаю к тебе приставать. Заходи, не бойся!
- Да я не боюсь.
На самом деле я очень боялся этого, потому что будучи отъявленным гуманистом, с трудом отказывал женщинам, чувствуя себя в подобной ситуации страшно виноватым.
Стол пребывал в том же виде, в каком я его оставил полтора часа назад. Время я определил по часам, висевшим на стене. Вот такими оказались обещанные Маратом пять минут.
- Выпьем? - подмигнула мне озорно хозяйка. - Или и выпить со мной боишься?
- Водки уже что-то не хочется.
- А у нас коньячок есть. Давай, разливай!
Коньяк был ненастоящий - " Белый аист " северо-кавказкого производства. Эвелина, видимо, пожалела для широкой публики " Арарат ", и Эрика купила то, что было в поселковом магазине.
Мы выпили.
- Эва сказала, что ты умеешь выкладывать камины, - спросила, поёживаясь, моя собутыльница. - Это правда?
- Правда. Только в этом году уже не получится, - ответил я, сожалея о несоответствии выпитого и вкушаемого. Остывший шашлык был бы вкуснее после простой чистой водки. - А зачем вам камин? У вас ведь отличная голландка. Она долго хранит тепло.
- У камина приятнее греть старые кости, - с напускной грустью пошутила она. - Смотреть на пламя и вспоминать что-нибудь хорошее из прошлого.
Внесённые в разговор романтические нотки вкупе с тёплым коньяком смягчили моё настроение.
- Я постараюсь вам выложить камин до Нового года, точнее до католического рождества.
- Вообще-то, наша семья была лютеранской. Впрочем, я и не знаю в чём разница. Совсем мы отошли от Бога...
Она загрустила ещё сильнее, за короткое время разительно изменившись.
Вместо развесёлой компанейской бабёнки передо мной сидела сенситивная интеллигентная женщина. Толпа всегда обезличивает людей. Подыгрывая друг другу, они становятся грубее и туповатей, чем есть на самом деле.
Поэтому, я всегда предпочитал общаться с отдельно взятыми людьми, а толпы как бы чуждался, помня, что за компанию они могут с удовольствием распять Христа или сжечь Жанну Д'Арк. Наверное, это приятно и увлекательно, когда исчезает личная ответственность перед совестью.