Два языка

Владимир Давидович
Моя история с немецким и английским.

Часть 1. Немецкий.
Поступил я школу в 1948. Тогда мужские(пацанские) и женские (бабские) школы  были раздельными. Начиная с 5 класса начали учить нас немецкому. Мне его учить не надо было – в том объёме мне вполне хватало бытового идиша, чтобы ходить в отличниках.

Для примера -  4 строчки из Гейне, в программе 5 класса:
Mein Kind, wir waren Kinder,              Мой друг, мы были детьми
Zwei Kinder, klein und froh;               Двумя детьми, маленькими и счастливыми:
Wir krochen ins H;hner-h;uschen,    Мы забирались в курятник,
Versteckten uns unter das Stroh.      И прятались под соломой.
Для сравнения, вот как  это бы выглядело на идиш немецкими буквами:
main kind , mir zanen kinder,
zwei kinder, klein un frid ;
mir krohten in hun-hause ,
Farshteken undz unter dos shtroh.

Так продолжалось 2 года. Потом отец народов почил в бозе.Преемник велел слить мужские и женские школы.
И нашу неразлучную троицу разлили в три разные школы. Я по территориальному признаку попал в бабскую. Вместе со мной туда попали все парни из нашего двора, пацаны с богатым уголовным будущим. Бедные учительницы! Я тоже прослыл на девочковом фоне отпетым хулиганом. Один мой подвиг имел далеко идущие последствия. Школа была маленькая и старшие классы, начиная с седьмого, учились во вторую смену. Зимой темнеет рано. Приходя к началу занятий, я с напарником выкручивали пробку на главном щите, набивали гнездо  жёваной промокательной бумагой и вкручивали пробку на место. Пока бумага была мокрой, свет в школе горел. К третьему уроку бумага высыхала, свет гас, и нас отпускали домой.
Счастье продолжалась целый месяц, пока кто-то нас  не заложил. Хотели из школы выгнать, но ограничились исключением из пионеров с торжественным снятием пионерского галстука перед строем дружины. Галстук для этой цели мне пришлось одолжить у старосты класса Люси Рожковой.
 (Это обстоятельство потом очень помогло мне в жизни: на все попытки  завлечь меня в комсомол, в отвечал «Не имею права, меня исключили из пионеров.»)
Понятно, что мне было не до немецкого и я скатился на четвёрку.
Кое-как закончив 7-й класс, наша троица решила воссоединиться, и мы поступили в техникум.
Тогда в техникум можно было поступать после 7 класса. В нашем техникуме был только английский, и на этом мой немецкий закончился, оставив в памяти 4 строчки из Гейне.

Часть 2. Английский.
Для изучения английского нашу техникумовскую группу разбили на две подгруппы с двумя разными молоденькими учительницами. Наша через пару месяцев ушла в декрет, замены ей не нашли и мой английский прекратился. Когда дело дошло до диплома, всей нашей подгруппе вписали по английскому среднюю оценку по аттестату, и  я получил свою пятёрку.
С ней я попал в свой вечерний Авиационный Институт (ХАИ). Увидев пятёрку в аттестате, меня записали в английскую группу.

Как нас учили английскому в советских ВУЗах, напоминать излишне. А тут – еще вечерний!
Чтобы получить зачёт, нужно было сдавать «тысячи» - прочесть и перевести 10 тысяч знаков (1 страницу) из псевдоанглийсой  Moskow News.
С переводом я справлялся успешно, да и читал бойко, но по немецки.
Вместо  news (ньюс) – я произносил «невс», вместо  dictionary (дикшениэйр) – «диктионари»,  и получил вполне справедливую тройку.

Когда дело дошло до диплома, меня вызвал декан:
«Студент Давидович, у меня нет кандидата на диплом с отличием. Мы изучили Вашу зачётку и обнаружили, что всё прекрасно, кроме двух троек: английский и история партии. Вот Вам две «хвостовки», и, если Вы пересдадите это хотя-бы на четвёрки, получите красный диплом.»

Я решил начать с того, что проще  - с английского.
Моя «англичанка», Софья Исааковна Бронштейн, сказала:
«Я Вас помню. Вы хорошо переводили, но совершенно не умели читать. Научитесь – получите четыре, а если нет – так нет.»
Она вручила мне толстенный том журнала American Society of Mechanical Engineers (ASME), заложив  большую статью, близкую к специальности  “The free-piston Gas Generations” (Свободно-поршневые газогенераторы). Перевод технического текста, к тому-же, сопровождаемого чертежами, не вызвал никаких трудностей. Но ведь надо было это прочесть вслух, на это клятом English!
 
Я взял в библиотеке два тома «Грамматики английского языка» Бонка и начал зубрить дифтонги, закрытые и открытые слоги, правильные и неправильные глаголы и прочие правила и исключения, которых больше, чем правил.
Очень быстро я понял, что это не для среднего ума. Память отказывалась усвоить эту абракадабру.
Тогда я решил сработать на подкорку. Обратился к сотруднику, о котором говорили, что он хорошо знает английский: «Начитай мне полчасика начало этой статьи на магнитофон.»
Потом, две недели подряд я слушал эту плёнку, одновременно следя за текстом в журнале.
Расчёт оказался правильным: я так и не понял, по каким правилам или исключениям эту последовательность букв  нужно произносить именно так, где бы она не встретилась, но начал  уверенно интонировать их так, как на плёнке.

 В результате, когда я явился на пересдачу, Софья Исааковна, для порядка погоняв меня по всяким другим текстам, поставила пятёрку.
Это, однако, ничему не помогло, ибо заставить себя пересдавать историю партии я не сумел, и остался с тройкой и синим дипломом.

После этого ни произносить, ни слышать английский мне было не нужно. И в Союзе, и в Израиле я много читал английских технических текстов, а в Израиле на работе к тому-же все дни беседовал со своим комьютером и даже писал письма и документацию на английском, хотя с большинством коллег разговаривал на русском, ибо, как пел Высоцкий, там «на четверть бывший наш народ», а во всех  конструкторских бюро – больше половины.

И вот, когда я уже из Израиля впервые прилетел в США, в аэропорту мне пишлось заполнить длиннющую анкету.  С одним вопросом я не справился, и, предварительно тщательно проинторировав про себя фразу «What should I write here?», подошёл к стойке и выдавил из себя:«Вот шулд ай райт хие?».
 В ответ молодая негритянка очаровательно улыбнулась и произнесла два слова:
 “English please!”