Койра

               

   Мальчик учился в школе, ходил на английский в « Дом ученых», занимался спортом, гулял во дворе с друзьями, читал стихи и переводы Маршака и « Петрушку-иностранца» и все переживал за Петрушку, которого так хотели казнить и все время просили: « Товарищ милиционер, зарядите револьвер! Если можете и пушку! Застрелите вы Петрушку!» Он мучался вопросом, что же в Петрушке было такого иностранного и вражеского, и чем уж он так провинился, если просто сожрал мороженого у зазевавшегося продавца и пару папиросок утащил ,да надел одежу французского инженера, который купался в Обводном канале ? Подумаешь! Мы с ребятами тоже в подвале курили!
Петрушка очень напоминал Петьку из соседнего подъезда. Ну так, иногда потузить друг друга и морду набить, хоть и до крови, для разнообразия жизни - можно, но стрелять в Петьку - я не согласный! Рожа у него преотвратная - так и хочется врезать промеж глаз, но ,вдруг, на что и сгодится? Может, велик даст покататься?

Дама с английских курсов задавала Киплинга, который сложно давался из-за того, что, по настоянию строгой преподавательницы, мальчик вынужден был все читать по-английски и страдал над фразой « O, my Best Beloved!”*
Это уж совсем непонятно…
Это кто вообще такие? "Мои дорогие возлюбленные?"

Мальчик немного завидовал однокласснице, у которой было пианино, которое поблескивало лаковым светом, и откуда иногда, самым таинственным образом, можно было извлечь загадочные звуки, а у него навряд ли оно когда-либо будет. Но больше всего мечталось иметь большую собаку, чтобы тренировать ее, ходить вместе на лыжах в лес, чтобы она целовала его своим огромным языком, поднимала лапы ему на плечи, когда он входил в дом, чтобы он мог ей гордиться и похваляться перед всеми более взрослыми парнями или девчонками со двора, что у него есть этот лохматый друг, который - только его, принадлежит ему и наоборот, и ни за что не предаст. Так бы хотелось! Но что могли тогда позволить себе родители, скромный врач и обычный учитель? Практически - ничего, так - средства для обеспечения жизни. Какая уж тут породистая собака!
Они даже редко видели его: все время на работе. Папа подрабатывал на
«Скорой», мать - в три смены в школе. По выходным они ездили в Пушкин и Павловск или ещё куда-нибудь в какую-то окрестность загадочного Петербурга, внимательно изучали подробности существования и меняющиеся в зависимости от моды и времени вкусы и привычки русских царей, заходили в бывшие церкви и папа рассказывал, что когда-то здесь было то или это.

Вдруг потрясающая новость!
-Ты едешь к бабушке! Она уже купила тебе билет « туда и обратно!».
Hа мальчика нацепили двое тёплых штанов с начесом, дали два свитера, одолжили у соседей дерматиновый коричневый чемоданчик поменьше, поскольку большой тащить в такую длинную дорогу неудобно, дали в руки билеты и какие-то небольшие деньги, чтобы он смог перекусить сосиской, жёлтым, разваливающимся на ходу, пирожком с повидлом или печеньем c пресным чаем в буфете ,на пересадках.
Путь, действительно, был длинным: сначала до Москвы, дальше до Красноярска, а потом уже и до Норильска, где жила и ждала бабушка.

« Йоханна, Йоханна, как холоден лес... Живёт там злодей беспощадный! Он маленьких девочек заживо ест, так весело и так плотоядно...»
Мучение заунывным пением. И вперед и назад. И так без конца и начала, как старая шарманка, безостановочно! Так беспросветно и долго пели хором сестры бабушки, собиравшиеся на праздники, на посиделки, но мальчик едва ли помнил дословно текст незатейливой чухонской песни.

Мальчик доехал до Москвы и потерялся в больших объёмах аэропорта, не понимая, куда двигаться, но спросил, где рейс на Норильск.
Увидевшие растерянность мальчика, одновременно имеющие билет на тот же полет, подошли к нему, забыв про свои баулы и сумки, нагруженные какими-то важными для них товарами, вывозимыми с «большой» земли, как будто-бы они едут на «малую », а не наоборот, и показали:
- Вот самолет! Там - трап!
  Поехали! Не беспокойся!
Какая-то милая полная женщина попыталась накормить и успокоить мальчика едой, дала ему бутерброд с колбасой, поскольку увидела в его глазах беспомощность и наивность ребёнка, не знающего, что вообще делать и куда идти.
Они все поместились в толстое брюхо четырёхмоторной «Аннушки», как называли
« Ан-24», и полетели!
Самолёт крутило-болтало, всем становилось плохо, всех рвало, и стюардессы, одетые в тёплые бушлаты, вместо модных синих костюмчиков из рекламы « Аэрофлота», из последних сил успокаивали, выдавали всем коричневые пакеты для отправления  потребностей и мятные леденцы, но это так, для поддержания марки авиакомпании! Но они так старались! Всем было плохо. Всех тошнило.
Мальчик смотрел в иллюминатор с интересом и любопытством: что же будет с самолетом, если хоть один винт неожиданно остановится, и что дальше с аэропланом произойдёт?
По ходу полета он наблюдал бег оленей, факелы нефтяных башен, которые дымили в воздух газовым дымом, и рядом перемещались маленькими группами, как те же стада, сотни людей и машин, скопившихся вокруг этих скважин, которых трудно было различить - это были словно маленькие точки полотна великого мастера, создающие великую сюрреалистическую картину.
"Но где этот мастер? Куда же он затерялся?", - подумал мальчик.
Тишайшее великолепие! Ледяное совершенство огромного матового кристалла! Величественная и равнодушная ко всему красота! Океаны белого воздуха! Красота холода ни с чем несравненна! Она недоступна ни одному художнику в мире до сих пор! Грандиозность! Ничего в мире с этим не сравнится!

Самолет, наконец, приземлился на аэродроме.=
Бабушка его ждала, глядела в темноту, вслушивалась в эхо моторов, всматривалась в прогоны садящихся и взлетающих в северном мутном тумане воздушных машин.
Он вышел и первое, что он увидел, - абсолютно обезумевшую бабу, лежащую на полу, то ли ненку, эвенку, - неизвестно. Мальчик не понимал, что бормотала и выкрикивала эта женщина с раскосыми глазами и плоским и желтоватым , как блин, лицом. Она то вынимала, то вставляла искусственную челюсть и тянулась к бутылке с водкой, тащила ее рукой ко рту, отхлёбывая очередной глоток.
Бабу никто не останавливал, не поднимал, и даже милиционер, спокойно и равнодушно покуривал «Беломор» и поправлял фуражку. Все были равнодушны и безучастны.

Бабушка сказала:
Не обращай внимания-это страна зк? Знаешь, что это?
- Нет, бабуля, не знаю!
- Это все - бывшие заключённые или временно обязанные, только кое-кто - вольняшки!
- Я даже не знаю, кто это?
- Тебе и не нужно знать!
Она потрепала внука по голове, поцеловала, потом неожиданно резко и больно дёрнула за ухо.

Они проехали на электричке до дома, до маленькой комнатки в десять метров, в которой жила бабушка и где приготовила маленькую чистую кроватку, расстелила на ней простынь и надушила какими-то сладкими недорогими духами подушку, рядом с диваном-раскладушкой, на котором спала сама.
- Бабушка, а можно поесть?
- Да, конечно, мы сейчас идём в ресторан!
- Бабуля, а зачем?
  Даже я знаю, что это так дорого и, кроме того, на улице так холодно?
- Какие проблемы! До ресторана - на такси!
- Ты что, не умеешь делать простые блинчики?
  Ты - не настоящая бабушка, раз не умеешь!
- Понимаешь, я так привыкла есть баланду, которую нам выдавали в тюремной столовке по расписанию - склизкое варево, чтобы я могла работать и существовать, что я  разучилась, забыла, как делается простая женская еда. Но что тебя так мучает и пугает? Поехали! От меня толку нет! Это точно!

В ресторане « Таймыр» царил беспредел и отчаянное веселье. Все пили - орали.
Какие-то люди плясали, какая-то возбуждённая дама в ядовито-голубом кримпленовом платье с блёстками шевелила своими грудями под звуки " Цыганочки" , бряцала какими-то напоминающими золото украшениями и то и дело прикладывала грудь и попу к лицу какого-то мужчины. Тот истошно вопил на весь зал, сообщая, что эти сиськи ему нравятся, а певица, в пыльном бархатном платье с вышивкой, распевала народный шансон, вызывающий ужас.
- Бабушка, давай уйдём отсюда!
  Просто купим два яйца и шпокнем их на сковородку к ужину!
- Давай, пожалуй, это лучше для тебя!
- Бабушка? А вообще, что это было?
- Знаешь-какой-то странный ужасный дурной сон, и мне так трудно тебе объяснить все это в двух словах.
Я же из Санкт-Петербурга, Питера, Ленинграда -  как ни назови. Это все-равно,так как дворцы, дома, дворы - вся прелесть Питера - это обновление в старом и неизменном, всегда что-то новое, или еще какая-нибудь несуразность в довесок!
Этот город требует огромного осмысления, вхождения в него всем нутром, всем сердцем, твоим естеством и прочими органами, включая мозг, если он еще сохранился и достался по наследству от приличных, дай бог, родственников. Мой дорогой, каждое название имеет своё объяснение, но главное, чтобы ты пытался понять этот город! Войди в него и особо не задумывайся, не рассуждай, он - алогичен, несмотря на свои четкие правила. Исключений в нем едва ли не больше, чем правил, и уже непонятно где правила, а где исключения. И что для него важнее? Чем строже правило, тем ярче и отчетливее эти исключения!

Ужасающий, леденящий ветер летел в лица, утягивал и костянил кожу.
Мы же были в Норильске.
- Что это было все? Бабушка?
- Я была миленькой кудрявой беленькой финкой в шляпке и с папиросой « Герцеговина Флор» в руках - так, по молодости, ты знаешь, глупость!
И вообще ничего не соображала! Ты в курсе, что я не пью и не курю даже одной папиросы сейчас, хотя так хочется иногда до изнеможения?
Ходила в церковь с молитвенником подмышкой, была правильной финской девочкой, но родила мальчика, которого однажды, несмотря на свою финскую строгость и внимательность к вопросам бытия, чуть не забыла в керосиновой лавке, заспорив с продавцом и обнаружив, что торговец меня обвесил и обсчитал.
Дура молодая была, назвала его в честь деда - Харри. Какой финский идиотизм на русском пространстве! Его всегда дразнили бы «Харей» ,постоянно, по свойству комбинаций звуков русского языка и равнодушию к ассоциациям.
Короче говоря, его просто переименовали в Гарри, так - для простоты вопроса.

Началась финская война, потом и блокада, и мы лежали, закрыв от ужаса уши, или бежали в бомбоубежище вместе со всеми жителями нашего дома, с которыми мы очень дружили и раньше любили ходить другу к другу в гости с подарками, на праздник. Я варила бульон из кожаного солдатского ремня, чтобы хоть как-нибудь прокормиться, и делилась с соседкой, похожей на карандашный набросок, на мрачную тень, которая приходила и просила: « Аннушка, что-нибудь есть у тебя? Я с ума сойду от голода!»

Однажды пришёл строгий человек в отличном отглаженном френче и галифе и приказал:
- Вы эвакуируетесь из Ленинграда в срочном порядке! Финские войска на подходе! Вы - подозрительный элемент!
- В чем же я подозрительна и неудобна? Какие финские войска? Разве нас бомбят не немцы? И я здесь при чем? Я буду с соседями, с друзьями! Почему это?
За что? Хоть объясните? Я хочу быть с ними и делить последний чай и последнюю пайку! Мне не страшно! Оставьте меня в покое!
- Это не тема для рассуждений! Собирайтесь в 24 часа и выезжайте из города! Вот распоряжение.
И он ей протянул бумагу в будущую жизнь, маленький клочок жёлтой бумажки!
- Как ваше точное отчество- Иогановна?
- Нет, я Ивановна.
- А шпионская фамилия так, для антуражу?

 Боже мой, неужели вся история и человеческая жизнь растворяется и исчезает бесследно в маленьком предписании- желтой бумажке, подписанной каким-то неизвестным человеком?
Что здесь я выросла, целовалась, училась, ходила в театр и церковь, сидела с парнями по скверикам, любила всем сердцем этот город и  готова разделить с ним весь этот ужас войны? Это что? Ничего не стоит?

- Вы проследуете в Кобону и там вам дадут дополнительные распоряжения!
Машины выехали на слабый, тающий лёд Ладоги.
Мы сидели в открытом кузове в грузовичке, я прижимала и грела своим телом Гарика, следила за полётом и выкрутасами и издевательствами германских самолётов, не могла даже поднять окостеневшие от холода и голода руки, чтобы благословить вой советских зениток в ответ и проклянуть эту нечисть, эту мерзость, напавшую на нашу землю, на наш город.
Ехавший впереди грузовик провалился под лёд - водитель  успел выскочить, потому, что дверей в кабине не было - их убрали из соображений безопасности. Грузовичок ушёл под воду, и люди кричали и пытались выбраться из воды. Водитель тянул им руки, стараясь вытягивать их к себе из  полыньи.
Я закрыла глаза. Я ничего не могла сделать.
В Кобоне меня встретил человек синей лентой на фуражке, изрядно сытый, слегка под шофе и сказал:
- Вам следует ехать в Норильск! Вот вам билеты на проезд и указание места прибытия».
Вас доставят туда на специальном поезде!

Это был « Норильлаг».
В бараке, куда ее определили, на второй день, поздно ночью, в комнатушке, где они  с Гариком спали в обнимку, чтобы согреть телами друг друга, прозвучал треск открывающейся под напором двери и хруст ножа, ковыряющего ржавый дверной замок:
- Матушка, давай позабавимся! Чего стесняться? И мы с тобой не гимназисты! Все-таки жизнь идёт и проходит слишком быстро!
Мужик стал ломиться в дверь в преддверии приятных штук и физиологических радостей.
Она вскочила, оглядела каморку и увидела какой-то буфет и тумбу. Маленькая слабая женщина резко подвинула их под дверь, подперла ее шваброй, швырнула какие-то тряпки и домашнюю утварь, и все, что было под руками , чтобы он не ворвался, не напугал Гарика, которому виделось что-то чудесное во сне, а она это охраняла и берегла больше жизни.
Уголовник орал за дверью:
- Сука, собака, койра финская, открывай! Это ведь ты войну развязала, и там наши братья погибли! А ты тут сказки рассказываешь, ****юга!
Через десять минут все успокоилось. Наступила тишина.
Потом она  услышала рёв и возню на втором этаже барака.
Она не знала, что там происходило, но на голову, на все еще белые нежные кудри сына, с потолка вдруг потекли потоки крови.
Она равнодушно взяла грязный платок и вытерла эту кровь с лица ребёнка-главное что бы он не проснулся!
Она только услышала: « Койра! Собака! Ненавижу!»

Мальчик перебегал от одного подъезда к другому, поскольку был не привычен к такому холоду, и его тёплые подштанники с начесом, заботливо вручённые родителями, не очень помогали.
Бабушка организовала экскурсию в подземные пещеры, цеха и хранилища, куда их опустил лифт, похожий на огромную железную клетку, где раньше тысячи заключённых вытаскивали экономическое благо и мощь нашей великой страны. Это зрелище поражало и раздавливало сознание своей громадой и чудовищным великолепием.
В конце путешествия, мальчик приобрёл на местном рынке маленькие лохматые и тёплые рожки молодого оленя, потому что ему хотелось привезти что-то нежное домой в подарок маме и папе.

Он уехал с подарками в Ленинград.
Через месяц вдруг - телеграмма от бабушки с денежным переводом « Это все мои накопления. Прошу срочно купить собаку! Необходимо подтверждение телеграфом!»

« Йоханна, Йоханна, как холоден лес... Живёт там злодей беспощадный!
Он маленьких девочек заживо ест, так весело и так плотоядно...»

Бабушка, мальчик не плакал, когда ты умерла. У него не было слез - они замёрзли навсегда там, в Норильске, превратились в бездушный лед, который не имеет аналогов красоты, осталась только одна растаявшая снежинка на щеке.



* " О, мои дорогие возлюбленные!" (англ.) Сквозное обращение Р.Киплинга из сборника рассказов "Книга джунглей" (прим.автора)