Тоска 2: http://www.proza.ru/2017/09/05/2117
Молодеет деревня: скоро никого не останется, кто тебя знал безусым с длинными волосами и с гитарой... Ушли родители, уходят родственники, знакомые, уходят одноклассники и друзья… Скоро никого не останется и в самой деревне, никого, кто бы мог её поддержать: старики помрут, молодёжь уедет – сиротеет, разваливается деревня. Только летом немного воспрянет – городские приехали – и снова в небытиё, на погост…
В деревнях и небольших посёлках с испокон века принято здороваться с каждым, знаешь ты его или нет: если не знаешь – «здравствуйте!», если знаешь – «привет!». Младшие всегда только «здравствуйте!» и на «Вы». Если поздоровался кто, значит, свой, местный, если нет – «из города понаехал». Идёшь по улице: «здравствуйте!», «здравствуйте!», «здравствуйте!» – никого не знаешь, никого не узнаёшь – все приезжие.
Скоро единственным местом, где со всеми знаком и всех узнаёшь, останется только Угор – наше кладбище. Вот оно растёт и «развивается», движется во все стороны, как круги на воде, и не остановить. Уже за час, даже если просто поздороваться, не обойти, а чтобы всех «увидеть», помянуть, вспомнить… На Угоре вся история деревни: с фотографиями, именами и датами, родственными связями и предпочтениями: всех Угор в летопись по дате «выстроил». Лежат семьями, лежат с соседями, лежат профессиями и бригадами – и всех их знаешь, всех помнишь, все личностями в деревне были… Вообще, в деревне неинтересных людей нет, каждый со своей изюминкой, с подковыркой, с колоритным прозвищем. От каждого, что-то в деревне зависит: большое или малое, но всем известное, без чего житуха здесь становится менее яркой и менее выразительной, даже скучной, порой невыносимой. Один – летом, другой зимой чудачит; кто-то мастер на все руки, кто-то на одну, кто-то ни на какую, но тоже старается преуспеть, удивить. И удивляет, столько разговоров потом по деревне ходит, обрастая разными подробностями и небывальщинами…
Многодетная семья Васеньки Капуры отличалась уникальностью каждого её члена. Сам Васенька играл на гармони, что для деревни было «очень и очень даже», Лариска – жена его – любила петь и знала много задорных частушек. А ещё в деревне у них водилось много родни, которая была «не прочь повеселиться, особенно пожрать», поэтому Васенька с Лариской всегда были востребованы. Про детей и говорить нечего – уникумы. Дочь Женя работала в столовой и интересно рассказывала, кто как ест и как себя потчует; не дай Бог попасться ей на язык; сам Ваня – её муж – не раз был прилюдно осмеян своей манерой жевать, не открывая рот, как это делают приличные люди в городе. Мы же по себе знаем, как любые городские манеры в деревне будут безжалостно высмеяны – лучше и не выпендриваться. Старшая дочь Роза уехала из деревни в город, прижилась там и очень редко «раздражала» родителей городскими привычками. Сына Юрку в большой бильярд было не переиграть: избитые, выщербленные в «квадрат» шары, тарахтя по сукну стола, один за одним скатывались в лузу, как заговорённые. А младший сын Валера, которого все звали Волеро-Пето, вообще неподражаем: всё время прикидывался идиотом, а сам умудрился закончить восемь классов и сразу в армию уйти (исполнилось восемнадцать лет), а ведь идиотов в Советскую армию не брали – актёр; а как он песни пел! – певец от Бога – правда, кроме жалостливой песни о девушке с оленьими глазами других песен никто не слышал, но её можно было слушать без конца – в его исполнении не наскучивала и не надоедала. У Тани дочка красавица с редким по тем временам именем – Жанна, и слова песни «Стюардесса по имени Жанна» очень даже подошли бы ей. Ещё были дочки Люба и Ольга и тоже уникальные наверно, но их я не запомнил. А запомнил вот такую историю в пересказе.
Их сосед Иван Васильевич – Ванька Курикайко – жил вне прямой видимости, что и помешало ему засечь начало пирушки, устроенной четой Капур в честь чего-то незначительного и незаметного. Иначе он бы знал о готовящемся веселье, и наверно был бы даже приглашён. Поэтому или потому, но о пирушке он узнал в самом её разгаре, когда подвыпившие гости с шумом вывалились из дома на улицу с гармошкой и с намерением плясать русского. Гармошка сходу завычевыркивала, надрывно-звонко исполняя плясовые трели, и тут же женские каблучки застучали по деревянным мосткам возле дома, и разноцветные платья, смешиваясь в хоровод, замелькали вкруг гармониста, размахивая длинными подолами; а улицу заполнили звонкие голоса, в такт каблучков нараспев выкрикивая «интересные» частушки. Большая часть мужчин курила на веранде папиросы, наблюдая за своими (?) половинками, а другая, наиболее весёлая и озорная, с распростёртыми руками, как неводом, пыталась ловить пляшущих хохотушек в свои объятия, и каждый раз, ухватив только подол, как бы с досадой подбрасывала его вверх, тем самым придавая пляске элемент кокетства и флирта. Весёлость пляски зашкаливала, частушки становились всё интересней… И интересней… И интересней… И если бы гармонист не устал, «интерес» частушек стал бы вовсё неконтролируемый и вульгарный. Но гармонист устал, и гости – опять же с шумом – осиротили улицу…
Вот в этот момент Ванька и узнал о празднике в доме соседа и поспешил туда:
– Ты чего меня, Капурёнок, не пригласил?
Слова из уст соседа в нынешних обстоятельствах прозвучали совсем по-новому, по-особому и показались Капуре в высшей степени обидными, и он не замедлил с ответом:
– А я Курикаек не приглашаю, – и Васенька сходу заехал Ваньке в челюсть.
Реакция Капуры и быстрота, с которой он наносил удар, была настолько непредсказуема, что Ванька не успел ни парировать удар, ни увернуться, ни чего-нибудь ещё такого сделать – пропустил. Пропустил кулак Васеньки сразу в рот – целиком, прямо к гландам… Чтобы хоть как-то отомстить обидчику Ванька зажал челюсти и, не выпуская, со всей силы стал кусать и жевать кулак всеми дёснами своего беззубого рта, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону так, чтобы поглубже и посильнее тяпнуть. Видя, что капкан с рукой захлопнулся, и боль скоро станет невыносимой, Васенька предпринял попытку мягкого освобождения из плена и начал всеми пальцами заглоченной руки скрести во рту Ваньки: по языку, говорившего в его адрес гадости; по нёбу, позволившему языку эти гадости произнести; пробираясь всё ближе и ближе (глубже и глубже) к голосовым связкам, а если повезёт, то и к лёгким, а если уж совсем повезёт, то и к мозгу, затеявшему все эти гнусности…
Как в любой драке-заворушке товарищи с той и товарищи с другой стороны пытаются разнять бойцов и, когда это у них не получается, устраивают свои бои, более массовые и зрелищные со всеми вытекающими последствиями. В этот раз тоже не получалось. Как только начинали тянуть и освобождать руку – Ванька «тисками» сдавливал её, доставляя немало боли Васеньке. Как только пытались разжать рот – так Васенька с новой силой шкрябал «когтями» Ванькин рот так, что у того от боли искры из глаз летели. Так они и крутились вокруг гармониста, разбрызгивая кровь вовсе стороны – всех уделали, никого не пожалели – а гармонист всё продолжал наигрыш русского…
Долго ли, коротко ли длилась эта пляска с бубнами под гармонь, но рука Васеньки была освобождена и, как оказалось, была «обглодана» до кости, а Ванькины дёсны, нёбо, язык…, чего там ещё есть? короче, вся полость рта была ободрана как береста с берёзы и кровоточила; и у того, и у другого «оружие брани» превратилось в кровавое месиво…
Окровавленный Ванька убрёл домой, волоча за собой гармонь, а весёлого продолжения Васенькиной вечеринки без гармони тоже не получилось…
С ними это было или без них, так или не так – не узнать, спросить не у кого:
Васенька давно уже на Угоре. Когда его хоронили, сын Юрка по глупости прервал прощание у гроба, произнеся, то, что стало в деревне цитироваться и превратилось в афоризм: «Харэ, закапывай… Пошли вино пить».
А этим летом не стало и Ваньки – заживо сгорел в своём доме вместе с обездвиженной женой. Такой огромный без разрывов язык пламени я видел впервые, действительно, до неба стена огня, жаркого и беспощадного…
Уходят личности, а с ними: сиротеет, разваливается деревня…
Тоска 4 http://www.proza.ru/2018/10/11/1828
12.10.2017. 1200 … 14.10.2017. 2225 СПб.