Ресницы вздрогнули и она проснулась. Словно кто под руку толкнул, не случилось ли чего. Да что уж и случиться-то может. Она пошевелила пальцами затекшей руки, боясь повернуться всем телом, чтобы не разбудить соседок по нарам. На улице темно. Осень. Октябрьские холода не были неожиданными в горах. В окно было видно полоску из темной тучи, на которую из-за гор уже высветило солнце. Серая черта как узкая спица разделила небо на две половинки. Вот и жизнь ее безжалостно разделена на две части. Теплая слеза скатилась по морщине ее молодого еще лица. До подъема оставалось еще время и можно подумать о своей доле. Просто она понимала, что уже не уснет, а заняться чем-то нужно.
Скорее, чтобы не так мучительно тянулись эти минуты, отведенные для отдыха.
Вся судьба сломалась как то сразу, словно в высоком полете не хватило сил, крылья подломились и началось падение. Проживала она в степной зоне Алтая, в кержацком селе. Рано вышла замуж, поскольку родители ее замерзли когда-то в степи, возвращаясь с ярмарки. Дядьке, у которого она жила, а вернее его сварливой жене, не нужен был лишний рот. Груню быстренько сосватали соседи, которые жили бедненько и рассчитывали на приданое. Да только за ней мало что дали. Но жили дружно. Так обычно бывает, когда делить нечего.
Приход новой власти встретили с радостью, она же о бедных радела. Муж ушел воевать на фронты Гражданской войны, натерпелся. В самом начале колчаковцы призвали его в свои ряды, да только, чувствуя несправедливость, муж бежал к красным. Гоняли колчаковцы их по горам да ущельям. Затем красные выпроваживали врага до границы и преследовали банды, до полного истребления.
Вернулся муж домой, выучился на тракториста. Был передовиком, все у них ладилось. Да вот беда поджидала. Как и родители, замерз в степи. Перегонял своего железного коня по осени из села в село, не стал дожидаться утра и поехал в ночь. Зарядила из ниоткуда пурга и укрыться негде. А в тракторе поломка случилась. Так и нашли рядом с машиной. Пешком уйти не мог, нельзя механизм бросить. С того времени и не любила она осени, хоть и богата красками, да все одно в черные цвета в ее памяти окрашивались. И урожаю давно не радовалась, словно боль толкала в сердце, что не ее благоверный распахал поле и убрал поспевшее зерно.
С потерей мужа тяжело стало карабкаться по жизни. То тут не хватает, то там порвется. Их первенец Ванюшка рос впроголодь, хоть и отдавали они со свекровью последний кусок своему мужичку. Времена жесткие пошли, за каждый проступок власть спрашивать стала. Да с пониманием относились к этому. Ведь весь мир буржуев ополчился против страны. Только свекровь тайком приносила с поля колоски, делали они тюрю и кормили малого, чтобы подрастал. На все упреждения Груни посмеивалась: стара, мол, какой с нее спрос. А коли, и прихватят, так ей одной и достанется. Нет, ошибалась. Заприметил управляющий это ее занятие, да подстроил так, что застали горемычную за этим преступлением. Вывернули карманы при всех, на позор выставили, а затем и в кутузку закрыли.
Суд в то время долго не разбирался, слишком много подобных дел проходило. И здесь быстро порешили. Старшей семьи – Нарымский лагерь, поехала она в болота сибирские с такими же, как она русскими бабенками жизнь налаживать. И невестку осудили, как врага народа. Сына ее, Ванечку, в детский дом отправили. Может, хоть накормлен будет. Саму подержали, какое- то время в городском отделе НКВД и отправили в командировку Чуйский тракт строить.
О свекрови слух дошел, что в первый же год прибралась многострадальная. Уж очень злы на людей, оказались топи нарымские. Пошла клюквы нарвать для болящих и провалилась в трясину. Даже могилки не осталось на земле.
Дежурная по бараку дала сигнал к побудке. В тяжелом смрадном воздухе, в темноте пытались женщины побыстрее встать и одеться, чтобы не прогневать охраны. Накоротке перекусили баландой, погремели по чашкам ложками. А более сказать – выпили через край содержимое и вышли во двор строиться для получения наряда на работу. На улице моросил мелкий дождь. Такой в горах надолго. Будет весь день сыпать, намокнет от него одежда. Раскиснет под ногами грунт и будут чертыхаться бабы, скользя в грязи на непосильной работе. Развод закончился быстро, какому начальству охота под осадками мокнуть – пусть рядовые свои обязанности выполняют. Серые колонны потянулись к воротам на выход из лагеря. Сгорбленные фигуры с опущенными руками, на которых промокшим уже брезентом висели тяжелые верхонки. Тяжело сегодня придется. Да что сегодня? Уже неделю дожди не прекращаются, словно прохудилось небо над Алтаем.
В 1933 году строящийся Чуйский тракт передали в ведомство НКВД. Много объектов по всей стране, тогда строилось под присмотром этой организации. Вдоль всей дороги появились, так называемые, командировки. Через каждые двадцать – тридцать километров устраивались площадки, на которых строились бараки на 100-200 человек, таких бараков набиралось до четырех. Устраивались склады и подсобные помещения, площадка огораживалась, для охраны строились вышки. Такие командировки отвечали за отведенные километры и строили их, соревнуясь с другими. Поэтому все здания украшались лозунгами, писанными на красной материи, в поддержку Советской власти. Вот в такой лагерь и попала. Единственный женский на всей Чуйке, который располагался в селении Мыюта. Оценив условия жизни и работы, женщины быстро переименовали его в Маету. Труд был адский. Устраивалось полотно дороги из камня. Этот камень в избытке добывался в горах, подвозился к месту использования и укладывался на песчаной насыпи один к одному. Качество укладки требовалось высокое и прослеживалось на каждом сантиметре трассы.
Груня привычным движением впряглась в тачку и направилась к месту загрузки камней. Кажется работа не сложная, да только выматывала она до последнего дыхания. Грузи, толкай, разгружай. И все это от темна и до темна. Грязь хлюпала под обувкой, мысль подсказывала только одно – как удержаться и не упасть в жижу под ногами. Только не останавливаться. Остановилась – дальше уже не подняться и не начать движение. Опять кольнуло сердце. Ужель что с Ванюшкой? Он один, кровиночка, оставшаяся в этой жизни у нее. О нем и забота да беспокойство. Она найдет его, когда все кончится. Обязательно. Выжить бы вот только. За этой мыслью она промахнулась с тропинки, и тачка, выворачивая руки, опрокинулась на бок. Как не пыталась удержать ее. Пришлось наклониться и собирать камни.
Наверное, судьба выбрала ее для этой остановки. Мимо медленно проползало авто. АМО – появились на дорогах страны наши грузовики. Рядом с ней в грязь упал сверток, она до конца еще не поняла, что ей повезло. Но инстинктивно схватила кусок бумаги и сунула его за пазуху. На ощупь поняла, что завернут кусок хлеба. Шоферы, которые проезжали мимо работающих женщин, смотрели на них больше с болью, чем с интересом. Видимо настолько затрапезный вид был, что бабье начало мужиков не трогало. Да и не осталось ничего привлекательного, все убил непосильный труд. Когда машины шли колоннами, то из окон кабин на землю падали свертки, шофера таким образом подкармливали заключенных. Охрана следила, конечно, за тем, чтобы такие случаи исключались. Если кто-то попадался, то мог и сам загреметь в такую командировку. Но рисковали, трудно в колонне заприметить виновника. Здесь грузовик проходил один. Но караульщик торчал с другой стороны насыпи, да и парнишка за рулем, видимо, смел и удал был.
Весь день они толкали впереди себя груз и кусок хлеба, завернутый в промасленную бумагу, грел ей сердце. Вечером они разделят его на всю команду. Никто никогда не укрывал такие вещи от своих. Старшая, которая пользовалась среди них авторитетом, ставила вопрос строго. Все, что из еды приходило в бригаду, делилось на всех. Неделю назад, прямо на полотне прихватило одну заключенную. Она и не мучилась, вскрикнула и упала замертво. О смерти ее начальству не сообщили. Просто закопали в полотно дороги и три дня отвечали за нее на проверке. Пайку, что выделялась на нее, делили на всех. Сколько их таких уже в насыпи. А сколько могил рядом с дорогой остается.
Вечерело. Небольшой ветерок собрал, все тучки и умчал их куда-то за горизонт. Дождь прекратился и наконец, мелькнуло солнце, перед тем, как спрятаться за горами. Ну вот, может завтра и подсохнет одежда, все полегче станет. Осень в своей середине, вздыхала тяжело и глубоко. Вместе с ней вздыхали и женщины, возвращавшиеся с работы.
Место это в переводе «змеиным» называется. В горах Алтая везде хозяйничает легенда. Она живет и в ущельях древних гор, и на таинственных звериных тропах. Отражается своим повествованием в ярких полянах цветов, уютно расположившихся между каменными утесами. Станут через десятки или сотни лет легендой и они, строители Чуйского тракта – старого Мунгальского.
Мы стоим на обочине дороги, перед нами горит поминальная свеча. В кружках горькая, как судьба этих женщин, водка.
Проезжающие! Остановитесь, склоните головы перед теми, кто здесь остался.
Многострадальный Чуйский тракт.