Все началось с безобидной просьбы тети Жени.
– Нина, – сказала она, – выглади, пожалуйста, рубашку Николаю Михайловичу. А то мне некогда. Я опаздываю на конференцию.
– Тетя Женя, я не умею.
– Как не умеешь? – искренне удивилась тетя. – Восемнадцать лет и не уметь гладить мужские рубашки?! Ты, что, отцу рубашки ни разу не гладила?
– Нет, – призналась Нина. – Мама гладила.
– Пошли в спальню, – тоном, не терпящим возражений, потянула племянницу за рукав хозяйка квартиры. – Я покажу тебе, как это делается.
У Нины было много возможностей, чтобы изучить характер тети Жени, которая, будучи решительной женщиной, терпеть не могла слов «не могу» и «не умею». Поэтому девушка безропотно последовала за ней в спальню, где в углу стояла гладильная доска.
Тетя Женя включила в розетку утюг, разложила на доске рубашку и стала учить:
– Вот, смотри. Сначала надо выгладить рукава. Начни с манжетов. Стрелка должна быть прямой: от плеча, вот, отсюда, видишь? и до манжета. Потом переходи к спинке. Ну, тот сложностей нет, только выточки не забудь выгладить. Самая сложная часть – воротниковая зона, потому что все первым делом обращают внимание на нее. Учти: рубашка – это лицо человека.
Нина внимательно слушала тетю и старалась запомнить все, что она показывала и говорила, но, когда наставница ушла, ученица растерялась. Она смотрела на светло-серую рубашку в мелкую клетку и ей, казалось, что перед ней лежит не мужская одежда, а человек, которого одним неловким движением утюга можно обжечь или изменить его черты характера по своему усмотрению.
Пока Нина, стоя у гладильной доски, размышляла, в спальню заглянула тетя Женя – уже одетая и накрашенная.
– Да, чуть не забыла, – сказала она с порога. – Для пробы всегда начинай гладить с нижней части, чтобы проверить утюг. Иначе можно сжечь рубашку. Хотя температура утюга регулируется, всякое может быть. Как говорится, береженого бог бережет. Ну, пока…Скоро Николай Михайлович придет. У него занятия, по моим расчетам, уже должны закончиться.
«В этом вся тетя Женя, – подумала про себя Нина, когда дверь захлопнулась. – Налетит, наворотит, а потом основа убегает по делам».
Нина стала жить у Филимоновых около полугода назад, когда поступила в институт. Особой нужды, чтобы квартировать у тети, не было. Все получилось как бы случайно и в то же время вполне закономерно. Как раз полгода назад тете Жене на тридцатипятилетие подарили комнатную собаку редкой породы, а через неделю мадам Филимонову назначили представителем крупной французской фармацевтической компании в Поволжском федеральном округе. И дома сразу возникли проблемы. Они в основном были связаны с собачкой, в которой Филимоновы души не чаяли. Вдруг выяснилось, что некому выгуливать щенка: тетя Женя вечно в разъездах, а Николай Михайлович, как всегда, очень занят. Вот и пришлось Нине по настоятельной просьбе Филимоновых перебраться к ним – сначала вроде бы временно, а потом – так уж сложилось – надолго.
Нельзя сказать, что Нине очень уж нравилось жить у родственников – в студенческой общаге было веселей. Но и жаловаться было грех. Филимоновы, у которых своих детей не было, приняли Нину, как родную: не обижали, домашней работой особо не загружали, даже давали ей деньги на одежду и обувь. Последняя привилегия с учетом стесненного финансового состояния родителей Нины – и в этом она не раз признавалась самой себе – имела для нее весьма существенное значение.
Нина, как будущий педагог-психолог, часто сравнивала Филимоновых со своими родителями, пытаясь разгадать, как обеим семьям удается жить так дружно.
Тетя Женя – импульсивная, с твердым характером и волевая – составляла полную противоположность своей старшей сестре. Мать же Нины по своей натуре была мягкая, с вечно виноватой улыбкой, как бы застывшей на лице. Она никогда, даже словом, ни разу не попрекнула папу за то, что тот после вахты на Севере, как правило, на два-три дня уходил в загул.
Как-то Нина спросила маму, почему у тети Жени и Николая Михайловича нет детей.
«Когда Женя на втором курсе выходила замуж за Колю, – ответила мама, – она была уже на третьем месяце. Я ее отговаривала, но она сделала аборт. Сама понимаешь: жить негде и не на что. Так что осуждать ее, у меня язык не поворачивается. А потом, когда жизнь у них наладилась, ничего уже не получалось – постоянно выкидыши и выкидыши…Жалко их, конечно. Может, еще не поздно…Может, все наладится, ведь молодые еще…в самом соку.Тете Жене, конечно, повезло с Колей. Он такой же надежный, как и твой папа".
То, что тетя Женя и Николай Михайлович в самом соку, Нина убеждалась не раз. Первый раз это произошло уже на второй день, когда она перевезла вещи в квартиру Филимоновых.
В ту ночь Нина уснула крепким сном, поэтому, когда под утро приоткрыла глаза, не сразу поняла причину своего пробуждения. Вначале ей показалось, что кто-то всхлипывает за стеной. Звуки были приглушенные, поэтому девушка не сразу поняла, откуда они доносятся. Но, прислушиваясь, ей все стало ясно: это тетя Женя постанывает, иногда срываясь в крик, в своей спальне.
Утром, когда все сели завтракать, Нина попыталась украдкой прочитать на лицах тети Жени и Николая Михайловича следы бурной ночи, но даже тени смущения не обнаружила – словно секс для них был совершенно будничным явлением, таким же, как утренняя чистка зубов или завтрак за столом.
После назначения на новую должность тетя Женя стала еще более занятой, поэтому часть домашних работ пришлось выполнять Нине. Николай Михайлович старался ей помочь и сам стал выгуливать собаку, но и он все время пропадал на работе: либо в университете, где заведовал кафедрой, либо на заводе, где испытывал какую-то установку. Так что теперь его рубашки гладила только Нина.
Тетя Женя сама покупала рубашки мужу. Они были разные: для торжественных мероприятий – дорогие, с лейблом и более простые – недорогие, для повседневной носки. И каждую из них после стрики надо было выгладить.
Вначале Нине это занятие показалось чрезвычайно скучным. Чтобы сделать его хотя бы немного интересным, она при помощи рубашек пыталась представить в мир, в котором вращается Николай Михайлович – и не более того. Вот рубашка «Olymp» светло-голубого цвета. Дорогая, наверное, стоит не менее пяти тысяч. В ней Николай Михайлович, скорее всего, выступает на заседаниях ученого Совета или на совещании у губернатора.
Нина отодвинула в сторону утюг и закрыла глаза, старясь представить, как это происходит.
Вот Николай Михайлович заходит в аудиторию. Прежде чем приступить к чтению лекции, привычно повернет голову чуть вправо, словно проверяя, не жмет ли воротник рубашки и только после этого начинает говорить. С виду Николай Михайлович – мужчина не очень представительный, но когда он что-то рассказывает или читает, полностью преображается: глаза горят, голос то взлетает до небес, то опускается до хрипотцы. Нина не раз замечала: когда Николай Михайлович, сидя за праздничным столом, произносит тост или же о чем-то говорит, даже самые отъявленные женщины-болтуньи смотрят на него благоговейно и стыдливо замолкают.
Со временем тетя Женя переложила на племянницу и работу по стирке одежды и постельных принадлежностей. Больших хлопот Нине она не доставляла – закинула вещи в барабан стиральной машины, нажала на кнопку и занимайся своим делом. Однако после трех-четырех стирок Нина с удивлением обнаружила, что бездушные вещи о многом могут рассказать об их владельце.
Произошло это случайно.
Однажды Нина взялась за стирку одежды. Еще до включения стиральной машины ей показалось, что она сильно перегружена – видимо, тетя Женя, вечно занятая и напичканная разными проектами, особо не разбираясь, затолкала в барабан все, что попадало под руку.
Нина устроила ревизию содержимого барабана, чтобы решить, какие вещи стирать в первую очередь, а какие – в последнюю. Когда она вывалила их на пол, ей на глаза попалась рубашка Николая Михайловича, которую недавно купила тетя Женя. Нина отложила ее в сторону, чтобы постирать в замедленном режиме. Когда она приподняла рубашку, вдруг увидела в передней части подола какое-то красное пятно. Девушка, удивленная и в то же время заинтригованная, отнесла рубашку к окну и при свете дневном свете стала более пристально рассматривать ее. Сомнений быть не могло – пятно представляло собой следы губной помады. Но как она могла попасть именно туда?
Нина надела на себя рубашку и подошла к зеркалу. Взглянув на свое отражение, она сразу все поняла. Девушке тут же захотелось скинуть с себя рубашку и растоптать дорогое тряпье, но что-то удерживало ее. Она закрыла глаза и пыталась представить себе, как все происходило. Пыталась, но не получилось – как ни старалась.
Постепенно Нина по запаху рубашек стала все больше и больше узнавать, чем занимался Николай Михайлович. Если от рубашки исходил запах горелого металла, значит, ее владелец целый день провел на заводе, если же она ничем не пахла, значит, читал лекции в университете. Но особенно Нина любила вдыхать запах пота, который у нее стал ассоциироваться с мужской силой, здоровьем и надежностью. Так пахли папины рубашки, когда он прижимал к груди Ниночку. Ей уже тогда казалось, что на того, кто носит такие рубашки, всегда можно положиться. Конечно, Николай Михайлович не доводил до такого состояния свои рубашки, да и тетя Женя не позволила бы, но бывали случаи, когда некоторые рубашки были насквозь пропитаны запахом пота. Он даже оставался после стирки.
Однажды Нина, когда гладила утюгом очередную рубашку Николая Михайловича, стала проверять, остался ли запах пота. Девушка даже не заметила, как в спальне появилась тетя Женя. Она ни слова не сказала Нине, даже виду не подала, что застала племянницу за необычным занятием, но меры приняла незамедлительно.
Не прошло и недели, как Филимоновы пригласили гостей в кафе отмечать премию Николая Михайловича. Тетя Женя пригласила и Нину, чем очень удивила девушку. Еще больше она удивилась, когда среди гостей увидела молодого человека в очках, работающего, как оказалось, ассистентом у Николая Михайловича. После этого Вадим – так звали молодого человека – зачастил к Филимоновым. Это стало полной неожиданностью для Нины, но только не для Филимоновых. Особенно радушно встречала Вадима тетя Женя. Николай Михайлович же в отличие от жены проявлял сдержанность и, пряча взгляд от Нины, изо всех сил старался играть роль гостеприимного хозяина дома.
Так длилось месяца три, пока Вадим не сделал предложение Нине.
Нина Вадима не любила, хотя и испытывала определенные симпатии. Был он довольно привлекательного вида: среднего роста, с голубыми глазами, с пышной короткой бородой – одним словом, типичный молодой ученый-исследователь. Но не внешним видом и не бархатистым голосом подкупил Вадим девушку, а своими… рубашками.
Рубашки Вадима всегда были плохо выглажены, даже очень плохо. Чем больше Нина вглядывалась в них, чем больше ей хотелось как следует выстирать их и выгладить.
И помолвка-то их состоялась только благодаря рубашке.
Однажды, когда Вадим провожал Нину домой после занятий и возле подъезда прижал девушку к себе, она дотронулась пальцами до воротника рубашки и тихо сказала:
– Хочешь, я ее выглажу?
– Так, ты согласно за меня выйти замуж? – обрадовался Вадим.
– Да, – ответила Нина.
Но и размолвка случилась именно из-за рубашки.
…Первая крупная ссора между молодыми произошла, когда дочери исполнилось три года.
– Вадим, – сказала Нина, – Лиза уже пошла в детский сад, теперь мы можем чаще выходить в свет.
– В свет? – удивился Вадим. – Что ты этим хочешь сказать?
– Ну, – слегка замялась Нина, – можем в театр сходить, на концерты, с друзьями чаще встречаться.
– Но это и козлу понятно. Но я понял: что ты этим хочешь сказать?
– Надо тебе хорошую рубашку купить, хотя бы пару…на первых порах.
– Рубашку? Зачем? Разве у меня их мало? – с недоумением спросил Вадим.
– Есть, но не те. Нужны другие – фирменные, с лейблом, например, «Olymp».
Вадим неожиданно вышел из-за стола и подошел к жене. Нина впервые увидал мужа таким: с жестким взглядом, со сжатыми губами.
– Слушай, вот что я тебе скажу. Присядь, – Вадим указал рукой на стул. – Ты хоть понимаешь, что говоришь?
– Понимаю, – твердо ответила Нина.
– Нет, не понимаешь, – продолжил, чеканя каждое слово, Вадим. – Если мы купим новую рубашку, придется купить и новый костюм – нельзя же напялить тряпье на фирменную вещь. Купим новый костюм, придется купить и соответствующую обувь.
– Ну и что? Купим…
Вадим удивленно развел руки.
– На какие шиши, дорогая?! Но не это главное…Главное в тебе.
– Во мне?
– Да, именно в тебе! Купим мне новый костюм, новые туфли…Придется купить и иномарку. Наша «Лада» будет уже не к лицу…Купим иномарку, придется обзавестись и новой женой.
– Вадим, ты что говоришь? – не на шутку испугалась Нина. – Ты в своем уме? Как можешь такое говорить?
Но Вадима трудно было остановить – он вдруг из тихони превратился в настоящего зверя.
– А почему я не могу это говорить? – продолжал он размахивать руками. – Могу! Да еще как могу! Прежде чем меня в чем-то укорять, ты на себя посмотри! Ты же само воплощение деревенщины! Она из тебя так и прет!
Нина, слушая мужа, все больше и больше ужасалась. Вадим и прежде как бы ни с того ни сего впадал в агрессивное состояние, но оно было не таким яростным и к тому же быстро проходило.
Ей с трудом удалось прервать поток гневных слов мужа.
– Не ты ли мне говорил, что я красивая и что тебе завидуют многие друзья?
– Да, говорил, – не унимался Вадим. – Но это ничего не меняет, потому что менталитет твой таков – деревенский.
- Ах, у меня менталитет такой!- вскипела Нина. - Да, я как деревенская лошадь! А знаешь почему? Потому что тяну воз на себе, а ты занят только своей диссертацией. На мне и дочь, и семья,и работа в школе.Я вся пропитана потом!Если я тебя со своим, как ты выразился, деревенским менталитетом не устраиваю,найди себе другую… с городским менталитетом.
– Ну, и найду, – буркнул Вадим и вышел с кухни.
Тогда конфликт удалось погасить. Уже через час Вадим просил у жены прощения. Более того, в тот же день купили две мужские рубашки. Но разрыв все же случился. И не из-за скандала – просто рубашки Вадима не пахли потом, даже до стирки и, как поняла Нина, никогда не будут пахнуть.
Не пахли они и у Стаса, с которым Нина после развода прожила почти три года в гражданском браке. Вот так и осталась она одна в свои тридцать четыре года, не считая, дочери, которая училась в Перми в хореографическом училище.
Нина старалась как можно чаще наведываться к дочери, но это не всегда удавалось. На этот раз, к счастью, удалось.
…Был теплый июньский день. Нина села в маршрутку и поехала к дочери, чтобы встретить ее после занятий. Нина устала, а потому и не заметила, как впала в дрему. Она изо всех сил старалась удерживать голову, но она все время валилась то набок, то вперед. Вдруг сквозь запах пластика, пенопласта и еще чего-то искусственного пробился еле уловимый запах, такой знакомый и странный. Сначала Нина этому не придала значения, но, когда маршрутка в очередной раз резко затормозила, и женщина едва не ударилась лбом об спинку переднего сиденья, ей вдруг показалось, что жизнь в одно мгновенье вернулась назад. Ощущение дежавю еще сильнее усилилось, когда она услышала знакомый голос с переднего сиденья:
– Водитель, будьте добры, на следующей остановке!
Когда мужчина привстал с сиденья, и он неожиданно повернул голову чуть вправо, у Нины исчезли все сомнения – перед ним стоял Николай Михайлович, чуть постаревший, но почти такой же, как и прежде.
Нина, забыв обо всем на свете, устремилась к выходу за Николаем Михайловичем и едва не налетела на него, когда тот ступил на землю на остановке.
Он обернулся и застыл от удивления на месте.
– Нина, это ты?
– Да, это я.
– Боже мой, боже мой! – вдруг засуетился Николай Михайлович. – Пойдем на скамейку, присядем.
Когда они перевели дух, начались расспросы. Им хватило всего десять минут, чтобы узнать друг о друге все. Оказалось, что Николая Михайловича перевели в Пермь на оборонный завод, и что он уже успел купить квартиру.
– А тетя Женя там осталась? – спросила Нина, кивнув головой куда-то в сторону.
– Ты разве не знаешь? – вдруг ответ взгляд Николай Михайлович. – Она же бросила меня. Уехала во Францию. Там вышла замуж.
– Извините, Николай Михайлович. Я, действительно, не знала. Тогда…
Нина умолкла, не зная, что сказать. Николай Михайлович, кажется, с одного взгляда понял ее состояние.
– Ну, говори, Нина. Я слушаю.
– Тогда…тогда кто вам гладит рубашки?
– Никто…Я сам.
– Хотите я вам буду гладить рубашки?.. И стирать?
Николай Михайлович вдруг достал из кармана брюк белый платочек в синюю клеточку и стал неистово тереть шею. Удивительно, но эта детская выходка разом сняла все напряжение, и они оба весло рассмеялись.
С той памятной встречи Нина, как и прежде, стала гладить рубашки Николая Михайловича, и от них, как и прежде, исходил запах настоящего – мужского – пота.