История Тенебра
I
История Тенебра началась тогда, когда в одном крестьянском доме повитуха принимала роды.
В этот день разыгралась непогода: огненная молния сверкала, не переставая, гремел гром, а проливной дождь хлестал как из ведра. Связать два факта рождения ребёнка и бушующего ненастья невозможно, но не было сомнения, что появлению младенца в эти мгновения противились силы природы. Женщина в ужасных муках родила мальчика и, не успев взглянуть на сына, рассталась с жизнью, а её душа переместилась в мир иной. Малыш родился здоровым и крепким.
Повитуха, не успев завернуть ребёнка в тряпки, увидела, как из чрева мертвой женщины появился ещё младенец. Он был настолько слабым и нежизнеспособным, что его можно было бы подумать, что ребёнок родился мёртвым. Второй малыш цеплялся за жизнь и, сделав вдох, слабым голоском издал свой первый крик.
Оба малыша лишились матери в тот же самый миг, когда появились на свет. Более того, они не знали своего отца графа Гильома де Суи, который не мог и подумать об их существовании. Матерью двух малышей была Кэтрин.
После тех горестных событий в замке графа девушка долго скиталась по чужим землям, пока добросердечная женщина не приютила беднягу, дала крышу над головой и еду.
Мальчиков она оставила себе на воспитание. Двоих малышей было опасно оставлять вдвоём. В те времена считалось, что если женщина рожала близнецов, то дети считались плодом дьявола. Церковь обвиняли мать в сожительстве с сатаной, считая такую связь огромным смертным грехом, и приговаривали её вместе с близнецами к смерти, сжигая на костре.
Первого малыша, родившегося на рассвете, она назвала Гильомом в честь отца. Хотя, и не зная своего родителя, бастард получил родовое имя.
Второго мальчика она назвала Тенебр (с фр. des t;n;bres - из тьмы), как появившемуся из царства мёртвых. Он был слабый и болезненный. Этот мальчуган и действительно был очень странный, да и кормилица его побаивалась, считая его и вправду дитём дьявола. Когда он рос, он не издавал никаких звуков, его глаза всегда были полны ненависти и злобы, холодный взгляд вызывал отвращение и страх. Он прятался от людей, часами сидел в уединении, погрузившись в свои мысли. Лишь изредка он бродил по окрестным полям и лесам, выдавая себя за Гильома. Ведь внешностью близнецы были настолько неотличимы друг от друга, что никто не замечал подмены.
Женщина воспитала мальчиков в благочестии, придерживаясь католических канонов, обучила письму, выучиванию наизусть псалмов. Она была для них как родная мать.
Мальчики были неотделимы друг от друга, они существовали вместе как половинки одного целого, но для окружающего мира они жили параллельной жизнью, поодиночке, показывая то одну, то другую сторону, что никто не мог и вообразить себе, что их двое. Даже кормилица едва ли могла различить близняшек, а в спокойные дни затруднялась определить, кто из них, кто. Иной раз – особенно в полумраке, одержимый взгляд Тенебра пугал её, и она обращалась к Богу с мольбами изгнать из мальчика дьявола. Тьма была уже в нём – в тёмных глубинах огромных карих глаз, в мертвенно-бледном лице.
Серьёзной проблемой было поведение Тенебра, точнее его поступки, которые не поддавались объяснению. За внешней кротостью и отшельничеством, он ни с того ни чего мог наброситься на брата, поколотить его, искусать с хладнокровной жестокостью. Гильом сносил побои и со временем смирился с издевательствами брата. Эта безжалостная агрессия доставляла много неудобств для женщины, которая с покорностью и сожалением принимала такой порядок вещей. Гнев мальчика был настолько суров, что она порой боялась за жизнь второго брата. Приступы ярости и судорожные вспышки быстро проходили, после чего мальчика поглощало ангельское смирение и затворничество.
Гильом рос мальчуганом покладистым и трудолюбивым, а Тенебр, напротив, избегал любой работы и часами мог сидеть на чердаке дома, не интересуясь ни едой, ни прогулками на свежем воздухе.
Тенебр от природы был наделён редким даром. В минуты покорности и сдержанности он подолгу изучал предметы, запоминал каждую деталь, а затем по памяти воспроизводил увиденное. Он делал наброски историй из деревенской жизни. Его рисунки хорошо получались и он, умело владея красками, создавал новые картины. Лица деревенских жителей он изображал так правильно и красиво, что, казалось, будто вся деревня оживала на бумаге. Всё, к чему прикасалась рука Тенебра, меняло истинную сущность реальности, превращаясь в шедевр живописи. В портретном искусстве он достиг пределов совершенства, идеально передавая действительность. Его работы дышали «подлинностью», которая заставляла поверить, что перед ними не причудливое воображение художника, а истинное лицо человека. Особый талант и тяга к искусству были его спасением и проклятием одновременно. Жители деревни видели в работах художника происки самого дьявола, ибо они верили в то, что никто не смеет превзойти создателя мира.
Тенебр создавал свои чудесные творения, Гильом выдавал работы брата-близнеца за свои. Это стало их игрой использовать свою одинаковость, так они проживали полжизни друг друга.
Тенебр стал невидимой тенью брата, следуя за ним как призрак по тьме. Его существование от окружающих тщательно скрывалось, и эта безмолвная тайна покрывала своим саваном эту семью, словно пытаясь убежать и спрятаться от смерти.
Кормилица, понимая, что мальчики достигли юношеского возраста, когда не нуждаются в попечении, и, опасаясь подозрений святой инквизиции, отправила их в город, где они смогут зарабатывать себе на жизнь своим трудом.
- Отправляйтесь в путь, тебя ждут в Венеции, где работают лучшие художники, - наставляла кормилица Тенебра. - Ты хороший художник, причём очень талантливый и ты можешь стать великим. Весь мир узнает о тебе. Твоя работа - рисовать и я ещё услышу о тебе.
Гильома она просила присматривать за братом и любить его всей душой, зная его болезненность и дурной характер.
Так близнецы оказались в городе.
II
Квартиру снимал Гильом, и никто не догадывался, что на чердаке проживает ещё один жилец, являющийся точной копией постояльца. Картины брата выставлял как свои, брал заказы на очередные портреты. Уникальный талант запоминать детали и воплощать их на картинах без длительного позирования натурщиков был преимуществом. Тенебр мог делать небольшие быстрые наброски карандашом, отражая только основные идеи будущего портрета, и уже в мастерской продолжал работу один. Гильом вёл переговоры с теми, у кого были деньги или власть. Все они желали оставить на холсте свой портрет. Для близнецов было занятной игрой меняться местами, порой они уже сами не знали, кто сейчас исполняет роль Гильома: сам Гильом или его брат Тенебр.
Тенебр знал травы и в правильных пропорциях добавлял их в красители, от чего цвета приобретали насыщенность и необычное сияние. Под покровом ночи юноша часто покидал городские стены, и пастбищные луга, окрестные рощи придавали ему силы и вдохновения.
Порой он беззвучно передвигался по своей комнате, а по ночам, спускаясь с чердака, в тишине наблюдал за жизнь жильцов. Он то и дело прикладывал ухо к дверям, пытаясь разобрать бормотания. Так он проникал в души и сознания людей, он жил их тайной жизнью. Он каждую ночь завладевал ключами мадам Дюбо, и это позволяло ему беспрепятственно заглядывать во все уголки дома.
Художник умело передавал чувства и настроения людей, за что его работы пользовались особым успехом. Он мог с помощью холста и масла оставить в вечности реальность и обессмертить любого человека, навеки сохраняя его образ.
Он упивался своим величием, талантом, так он открывал в себе пространства своих возможностей, беспрепятственно разгуливая тенью во всех уголках своего воображения. Он делал то, для чего был создан – создавал шедевры, сохранял на полотне уходящее время, уничтожая привычный порядок вещей и давая возможность появиться чему-то новому.
Не задумываясь, он вступал на новые пути эволюции своего разума и души. Не одно творение пронеслось перед ним, пока в нём не слилось в единое целое его гениальность и неразгаданные возможности.
Его наблюдательный взгляд и проницательный ум не прекращали тянуться к чему-то новому, жаждали безупречного совершенства красоты. Осознание того, что он бесподобен и ему нет равных в трудах, ширилось. Он шаг за шагом шёл дальше в поисках глубины свой сущности, стремился докопаться до таинств своего непревзойдённого мастерства. И когда, дойдя до границы понимания своей божественной миссии, Тенебр понял, насколько жестоко судьба с ним обошлась. Он был связан цепями земного существования, и в дальнейшем ничего не могло измениться, ему до конца своих дней бесконечно придётся выполнять свою работу. Он достиг того предела, когда гениальность достигла апогея.
Тенебр впервые ощутил на вкус, что такое безудержная жажда власти и могущества, быть вершиной великого искусства. В те мгновения он терял самообладание, и тьма проникала в его сознание. Силы тьмы питались его талантом, внушая тщеславные помыслы о бессмертии души, выпуская на волю злость, панику, приступы гнева и ярости, преследуя мастера в минуты полного отчаяния. Тенебр намеревался стать равным Богу, равным высшему разуму, который только могло представить его воображение. В несуетливых минутах творческих мук его выдающаяся личность медленно превращалась в холодного, жестокого, равнодушного, но в то же время в страстного независимого ни от кого, зверя. Он не чувствовал ни боли, ни жалости, философские измышления приобрели новые формы нравственности, а завладевшие разумом мысли обладали лёгким привкусом сумасшествия.
Лишь одно вызывало в нём подлинный интерес, давало новый толчок для своих изысканий: для каких целей он существует, без чего ему жить невозможно. Лиона! Как не старался он, разъедавшая его изнутри страсть, не отпускала. С небывалой одержимостью он ощущал душевный подъём, прилив сил и желаний. Это ровнялось новому рождению его таланта, мощному стимулу двигаться дальше.
С этого момента в его жизни начинался завершительный акт, где к финальной точке вышли борьба света и тьмы.
Тенебр усмирял своих чёрных демонов, бродивших в его душе, погрузившись во всё чаще посещавшие его мысли о тех чувствах, которые его сковали. Лиона захватывала его мысли и держала крепко. Страсть буквально распирала его, он становился беспомощным, тьма его подчиняла, мучительно истощала силы.
Тенебр был безнадёжно влюблён. Каждая мысль о Лионе терзала его душу. В мыслях он часто возвращался к той девчонке, когда впервые её увидел в жалком сером платье. Она стирала бельё и казалась такой дикаркой, нелепым и смешным, загнанным в угол, зверьком. Она делала по дому самую чёрную работу. А теперь только один взгляд зелёных глаз мог пронзить его сердце и заставить упасть к её ногам. Он видел в ней сияние, идущее изнутри. В течение многих месяцев он с ненасытным желанием наблюдал, как она превращается в премилое существо, не осознавая, что в этой игре его ледяное сердце таяло, наполняясь тоской.
Полную власть над своим разумом он почувствовал в ту самую ночь, когда их взгляды оказались столько близки, что сердце было готово разорваться на мелкие кусочки от страха быть разоблачённым и узнанным в кромешной тьме. С этого часа для Тенебра началась новая страница его жизни.
То, что происходило дальше, трудно было дать объяснение. Он ничего не помнил, его лихорадочная мания к обладанию предметом своей любви усиливалась с каждым днём; девушка овладела его помыслами, всем его существом. Он украдкой следил за ней, замечая каждое движение, ловил ароматы девичьего тела, прислушивался к тихому дыханию, тайком прикасался к её одежде. Это вызывало в нём вихрь желаний, ноги подкашивались, а взгляд его мутнел, причиняя ему невыносимую головную боль, с которой он не мог справиться. Лиона поработила его разум и тело, привязывая его к себе невидимыми нитями вожделения.
Он признался себе, что она нравственное совершенство тела и ума, от природы наделена изяществом и грациозностью. Тенебр украдкой изучал её лицо и тело, затрагивая каждый миллиметр, как хищник изучает свою жертву, ища слабые места для нападения.
Единственным желанием стало запечатлеть образ Лионы на холсте. При одной этой мысли боль подступала к горлу и пульсировала в его жилах, и он трепетал всем телом, угнетённый невозможностью добиться желаемого.
Он не мог сохранить образ Лионы в своих мыслях, его удивительный талант исчезал в тот момент, когда кисть прикасалась к холсту. Не получалось вспомнить ничего из того, что только что жадно пожирал глазами. Облик Лионы медленно растворялся и превращался в дымку, уловить которую он был не в силах. Он тут же впадал в ярость и с неистовством падал на пол, всхлипывая от бессилия и ничтожности.
С этой поры он жил в состоянии какой-то особой одержимости. Образ Лионы требовал жертвы в виде живого участия в написании своего творения. Лиона должна была позировать мастеру в обнажённом виде, дабы навеки сохранить изысканное очарование женского божества. Он терпеливо стал выжидать того момента, когда сможет воплотить в жизнь свою мечту, испытать себя в качестве создателя собственного величайшего творения в этой жизни.
Тенебр считал, что красота и совершенство Лионы очищает его душу. Его разум требовал света, и только Лиона могла указать верную дорогу. Он верил, что, искореняя зло и человеческие пороки, он придёт к единству с божеством.
После каждой вспышки негодования против собственного бессилия его охватывал какой-то священный ужас при мысли, что она будет принадлежать кому-то другому.
Его желанной целью стала Лиона, и, обладая ею, он смог бы достичь полного согласия с самим собой. Он должен очистить Лиону от человеческих грехов, принеся жертвы тьме, дабы, прикоснувшись к её свободному телу и чистому духу, на него снизойдёт божественный свет, и он достигнет высочайшего наслаждения.
С этого момента Тенебр начал свою борьбу за Лиону, словно он схватил тигра за горло и каждый его следующий шаг придавал ему уверенности, что он на верном пути.
III
Кромешная тьма накрыла город своим серым саваном. Ветки деревьев раскачивались под напором бушующей бури, а дождь хлестал по мостовой с такой силой, что камни в любой миг были готовы рассыпаться на мелкие части.
Тенебр стал свидетелем беседы мадам Дюбо и господина Варне о свадьбе Лионы. Он, как всегда, прятался за портьерой и слышал утренний разговор.
Высокомерный и завистливый Варне наслаждался своим положением, его собственная персона превосходила над людьми, которые принимали его в доме. Глупец! Он, не переставая, хвастался своими достижениями в торговле и управлении людскими слабостями, зависть к чужим достижениям застилала его глаза. Он заявил, что он великий и сама судьба благоприятствует ему. Бедняжка Лиона вынуждена принимать унижения и надменность этого господина.
Тенебр решил, что должен искоренить, уничтожить зло, которое прикасалось к руке Лионы ради спасения идеи великого блаженства. Он - божественное спасение от грехов человеческих. В душе Варне живёт зло, грех, а он, Тенебр, призван увидеть это и победить.
Тенебр почувствовал лёгкое покалывание в висках, это надвигалась боль. Она мягкой поступью давала знаки о предстоящих муках. Тьма давила на его разум, сжимая в тисках голову. Глаза пылали яростью, наливались кровью.
Он следовал за Варне до самого дома, оставаясь незамеченным. Господин зашёл в дом и запер за собой дверь. Уже стало темнеть. Тенебр заглянул в окно и увидел в гостиной Варне на обычном месте, в кресле перед камином.
Преследователь проник в дом через чердачное окно. Ставни открылись без малейшего звука; бесшумно выполнили свою работу тщательно смазанные маслом оконные петли. Пригодился давний опыт призрачного обитания в стенах дома: он передвигался без единого звука, его дыхание в этом момент замирало. Войдя в дом, он растворился среди портьер, и его уже невозможно было найти.
Очутившись в длинном коридоре, он уловил странную особенность этого дома: в доме стояла глубочайшая тишина и мрак. Они забирались в уши, глаза, нос, лишали запахов, вкусов, красок. Каждый звук гас и исчезал под плотным покровом ковров, застланных повсюду. Тишина проглатывала все, и лишь лёгкий отзвук потрескивания дров в камине выдавал, что в этой кромешной пустоте есть жизнь. В самой середине гостиной стояло мягкое кресло. Свет от каминного огня не отражался, всё вокруг было окутано тишиной.
Варне, как на троне восседал в кресле лицом к камину. Горделивую осанку и надменный взгляд не смогли скрыть даже свободные складки длинной одежды. Лицо выражало умиление, и лёгкая улыбка погружала его в приятные мысли о предстоящей женитьбе на Лионе.
Тенебр шаг за шагом медленно приближался к камину. Ни движений, ни звука и даже лёгкого колыхания воздуха невозможно было уловить. Он, как одержимый дьяволом, ловил любое изменение в облике, видел и ощущал дыхание своей жертвы. Взгляд хищника медленно проникал сквозь кожу и подбирался к самым потаённым глубинам души. Зверь был готов к нападению, тончайший запах страха, исходивший от жертвы, сводил его с ума. Сильнейшая головная боль ударила вновь в виски, он сжал зубы ещё сильнее. Стеклянный взгляд помутнел и его поглотил густой туман жажды смерти. Кровь с двойными ударами молота стучала в висках, лёгкая тошнота подступила к горлу. Боль обмотала его голову тысячами нитями и сжимала с утроенной силой, словно испанские сапожки дробили кости, превращая тело в кровавое месиво. Тьма, живущая в Тенебре, требовала выплатить долг.
Варне почувствовал лёгкое покалывание в области затылка. Кто-то за ним следил. Он чувствовал на себе этот взгляд и не мог сдвинуться с места, его охватил полнейший ужас и страх. На лбу проступили капельки пота, а дыхание участилось. Он руками вцепился в ручки кресла; но, не успев издать звука, как нечто его поглотило.
Огромные руки Тенебра протянулись к Варне и резко сдавили череп. Оказавшись в цепких объятиях монстра, голова резко повернулась в сторону. Хруст переломанных костей мгновенно впитала в себя тишина. Тело слегка дёрнулось, испустив последний выдох, обмякло, словно отдавая ему себя в полную власть. Голова несчастной жертвы обвисла. Он был мёртв.
Тьма пришла и взяла то, что ей было нужно, она получила свою жертву. Тенебр был доволен. Грех Варне был низвергнут со своего пьедестала и отправлен во тьму.
Боль, словно разжимающая тиски, стала медленно уходить, туман постепенно рассеивался. Он почувствовал облегчение, и разум медленно возвращался. В голове оставалось ощущение сильного похмелья, его мучила жажда, сильно хотелось пить. Он старался подавить в себе это желание, чтобы не нарушить установленный им же порядок.
Он достал приготовленные заранее принадлежности и приступил к работе. Придвинув стул поближе к креслу, он уселся спиной к камину. Медленно прогорали дрова, и лёгкий отблеск огня освещал лицо, отражаясь в открытых глазах натурщика.
Вскоре набросок будущего портрет был готов. Тенебр удалился из дома тем же путём, как и появился там. Как и всегда, он остался незамеченным, кроме той встречи в доме мадам Дюбо на лестнице, когда она спутала его с Гильомом.
Приступ ярости сменился тоскливой депрессией и мыслями о Лионе. Её божество полностью разъедало разум Тенебра. С этого момента он жил в состоянии лихорадочной одержимости. Образ Лионы жил вместе с ним. Она снилась по ночам, днём незримо в его мыслях наблюдала за ним. Если вдруг он забывал о ней, обсуждая вопросы с братом, то тут возвращал её и держал подле себя. Бывали дни, когда он чувствовал ненависть к себе, за бессилие перед ней.
Тенебр расчищал путь к царствованию Лионы. Он предвидел день, когда смоет с себя и Лионы человеческие грехи и вознесёт её образ к небесам. Все, кто коим образом мог навредить Лионе, отправлялись во тьму. Тенебр был безжалостен, свиреп. Мощные руки тьмы сжимали его разум нитями боли, выжигая всё живое изнутри. Он не справлялся с приступами головной боли, ему нужны были новые жертвы.
IV
В эту ночь ему снился кошмар, головная боль не утихала. Запах крови и доносившиеся крики мадам Дюбо, вызвали в нём новый шквал гнева, по силе, не уступающей урагану. Тьма вновь пробралась в его сознание и тихо нашёптывала на ухо о новой жертве.
Тенебр настиг Омо в тёмных уголках города. Поле охоты ограничивалось длинным витиеватым проходом между домами, зовя жертву в свои смертельные объятия. Прислонившись к холодной стене дома и забывшись в тёмный угол, он жадно ждал, словно хищник, притаившейся в траве, готовясь к броску. Он стоял там, закрыв глаза, и вдыхал холодный мокрый воздух через раздувающиеся ноздри. Звуки и запах приближающейся жертвы манили, звали в сладкий плен, словно молодые стройные девушки ласково влекли к себе и овладевали им. На улице не было ни души. Мокрые дома дышали пустотой и зябким холодом.
Глаза Омо сверкали в темноте, он был зол и источал тонкий, еле уловимый запах ненависти. Это был аромат диких бесцветных колючек, произрастающих в безлюдных местах, которые только-то сорвали, и из их обнажённых ран сочилась белая вязкая жидкость с привкусом горечи. Эти цветы не предназначались для украшения дома, а служили лишь для того, что бы причинять боль и вызывать отвращение от одного прикосновения.
Вскоре Омо поравнялся с юношей и, оказавшись в полной темноте от склонившихся друг на друга домов, он услышал лёгкий шорох за спиной. Тенебр медленно придвигался ближе и ещё ближе. Омо стало страшно и холодно, он ощутил испуг, липкий озноб пробежал по спине. Всего несколько секунд вполне хватило, чтобы руки протянулись к шее Омо, выпуская на волю душу. Он не успел ни вскрикнуть, ни пошевелиться, ни защититься.
В мёртвых глазах Омо отражались ночные звёзды, а Тенебр с остервенением делал наброски. Он сидел рядом с ним и впитывал каждый штрих его облика в бумагу, боясь упустить малейшую деталь. Потом он встал и перетащил тело за городские стены. Ледяные воды смывали грех, унося с собой грязные помыслы и душу неправедника.
Тенебр наблюдал за тем, как лунный свет мерк и уступал место утренней заре. Его сознание безмолвно ликовало, приближая к наивысшей точке блаженства освобождения. Всё происходящее вокруг делало его частью беспредельного господства над миром.
С первым лучом света в его сознание проникли новые доселе ему неизвестные чувства. Он не помнил, что происходило дальше.
Ему слышался звучный, словно ручеек, голос, доносившийся из глубины леса. Лёгким дуновением ветра кто-то прикасался к его телу. Но ни единого звука не вырывалось из горла.
Он шёл по летнему зелёному лугу, едва прикасался ногами к мокрой от росы траве, лучи солнца принизывались сквозь лёгкие пушистые облака. Запах лета: свежей травы, вкусных ягод и лёгкого солнечного света, врезались в нос, и он с упоением втягивал воздух и улыбался от удовольствия. Перед его взором оказалась женщина в белой полупрозрачной накидке, из-под капюшона выглядывали чёрные локоны. Она медленно удалялась в сторону леса, а юноша торопливо шёл за ней, он хотел догнать её, прикоснуться к её плечу, заглянуть в глаза. Но женщина ускользала из-под его руки. Да, впрочем, это было уже и не важно. Он ощущал её сладкий вкус и лёгкий цветочный запах. Она манила за собой, излучая свет и радость.
- Мама, - еле слышно прокричал юноша. - Постой, возьми меня с собой!
Он продолжал бежать за уходящей женщиной, а она, обернувшись на его слова, с сияющей улыбкой сказала:
- Тебе холодно, сынок?
Капюшон опустился на плечи и обнажил её белоснежную шею. Её черные волосы под лучами солнца переливались мелкими радужными жемчужинами. Тепло её слов касалось юноши.
- Нет, - еле слышно произнёс он.
Она протянула невесомую руку и дотронулась до его плеча.
- Ты дрожишь, милый, - её голос звучал так, словно вода плескалась в ручейке, медленно переливаясь с камушка на камушек.
Запах её волос и тела, мягкие руки и сладкий голос медленно успокаивали бешеный стук его сердца. Он не чувствовал холода, не слышал собственного голоса.
- Идём со мной, вот моя рука, держи меня крепче!
Она манила его в самую чащу леса, и чем дальше они уходили, тем темнее и мрачнее становились деревья, и лучи солнца не могли пробиться сквозь пелену дымки, простилающийся по земле.
Тенебр вдруг упал на колени, чувствуя невыносимый приступ тошноты, подступающий к горлу. Тёмная дымка окутывала его ноги, медленно подбиралась к телу.
Женщина скрылась за деревом и исчезла, а юноша истошно стал звать её:
- Вернись, мама! Прости меня!
Он ненавидел себя, что был убийцей, что эта отвратительная игра со смертью засасывала глубже и глубже, не оставляя надежды на прощение.
Только лёгким эхом едва доносился лёгкий голос матери:
- Я скоро вернусь за тобой, и мы будем вместе!
Ветерок коснулся его лица, смахивая дымку, который вскоре усилился сильным порывом ветра, срывая одежду и унося юношу в реальность.
Забивших в угол и прижавшись спиной к стене, он чувствовал, как холод и тьма пробираются по телу и растекаются по жилам. Его тело тряслось в лихорадке, а расширенные глаза ничего не видели. Сердце замедлило свой бег, он перестал слышать и чувствовать вообще что-либо. Всё переплелось в один запутанный клубок обречённости.
Пребывая в таком состоянии, Гильом с трудом понимал, что происходит с братом. Страх заполнил комнату, схватив в цепкие объятия его обитателей. Дуновение ветра обронило на столе краски.
Вскоре бледному лицу медленно стал возвращаться румянец, дыхание выровнялось.
С этого дня, когда в бреду Тенебр встретился с матерью, лихорадка медленно стала отпускать, разжимая цепкие объятия. Брат радовался, что тёмные дни были позади. Но оберегая здоровье больного, Гильом запирал его дома, запрещая выходить на улицу.
В то туманное утро, втайне покинув чердак, Тенебр следил за братом до графского замка. Невидимой тенью он следовал по узким тропинкам, видел привидение старухи и глаза Гильома, полные страха. Спрятавшись за бархатным пологом в библиотеке замка, он, как и брат, то же внимательно рассмотрел графа. Он узнал его. Эти черты лица повторялись и в нём, и в Гильоме. Он вспомнил рассказы кормилицы о графе, коварстве и подлости графини.
Крики и вопли сумасшедшей старухи подтвердил все его догадки. Он стал свидетелем кошмарной схватки супругов. Что это было? Лесной призрак явился в дом и разгадал тайны, хранившиеся в этом ужасном доме. Он не знал, что и думать. Ненависть графини так сильно проникла в его жалкое сознание, что не оставила места для покаяния.
И, бросившись вслед убегающего юноши, она злорадно усмехалась, дикий раскатистый смех удалялся по длинным тёмным коридорам. Теперь настала очередь для Тенебра.
Сознание Тенебра помутилось, месть подкатила к горлу, приступы боли и тошноты вонзились тонкими шипами, и тьма медленно расползлась по телу. Ледяные нити пустоты опутывали разум. Теперь он, равный Богу, должен проявить божественную силу и покарать виновника страданий его матери. Он понял, что страшный грех лежит на его родителе, и невыносимое чувство ненависти заставило его думать, что он имеет право и должен наказать.
- Говорят, что грешникам нет места на земле, их отправляют в ад, дабы искупить свою вину в гиене огненной, - художник прервал немую тишину, оказавшись в библиотеке один на один с отцом.
- Души грешников томятся и кричат, но Бог их не слышит. Только покаяние дарует свободу. Ты обрёк невинную на несчастья, я осуждаю тебя, отец мой! Я проклинаю тебя! Через меня ты искупишь грехи смертью. Только огонь должен искупить твою вину и избавить от страданий и мук совести.
Он залился диким смехом и, сверкнув глазами, полными жгучих слёз, прошипел:
- Граф Гильом де Суи! Убийца и безбожник! Мою мать, Кэтрин, ты бросил умирать. Дак, умри же и ты!
Он подхватил горящее в камине полено и бросил факел в бархатные полотнища, запылал яркий костёр. Жерло камина превратилось в ад. Языки пламени лизали книги, бежали по стенам, захватили потолочные балки. В центре комнаты, объятый пламенем, метался граф. Падающий сверху огонь не давал слугам зайти в комнату, паника охватила замок. Ночная тишина разрывалась от обезумевшего ревущего зверя, бушевавшего в стенах, съедая всё на своём пути. Поднятое к небу лицо Тенебра выражало неземное блаженство. Волны наслаждения от вида пламени, пожирающего тело графа, пробегали по телу Тенебра.
Тьма диктовала свои правила, она давила со всех сторон. Было трудно дышать в дыму, повсюду слышался грохот, треск огня, крики, плавно переходящие в вопли. Он с упоением смотрел на пылающее пламя, огненные языки отражались в его глазах.
Он слышал, как сумасшедшая старуха громко хохотала, её крики устрашающе разносились по округе. Она кружила вокруг горящего замка, кричала проклятия. Пламя лизало её голые ноги и, схватив за подол, мгновенно всё тело сжало в жаркие огненные объятия. Горящим костром старуха рухнула на угли, только истерический хохот вырывался из огня, а затем все мгновенно стихло.
Вскоре Тенебр проваливался в бессознательное состояние под канонаду диких звуков. Внезапно в голову пронзительно ударила жуткая боль, судороги сковали все мышцы. Конечности начали неметь. В глазах резко потемнело, губы мгновенно обсохли, тошнота подбиралась к горлу. Что-то мощное и невидимое подхватило его тело и стало уносить прочь от жуткого пылающего замка.
Проснувшись наутро, Тенебр ничего не помнил о прошедшем дне. Словно выскребли в его памяти когтями то, что не должно существовать. Внутри была только болезненная пустота, когда он пытался вспомнить, что же было накануне; и каждая мысль отдавалась в голове ледяным ударом звенящей болью. Кто он? Пустой холст, приготовленный для нового портрета, или чёрная дыра в космосе, всасывающая в себя все, что рядом с ней находится? Его раздирали на части мысли о том, что произошло. Что-то пошло не так, как он хотел, он не справлялся с теми силами, что вселилось в него. Только бумажный свидетель с лицом графа по кусочкам возвращало его к вчерашним событиям. Ещё одна несчастная жертва смотрела на него сверкающими глазами.
В лихорадочном сне ему снились длинные каменные коридоры, большая комната, освещённая факелами. Он видел узника в кандалах, брошенного на колени перед священнослужителем. Запах крови и пота сквозь сон врезался в его глаза, он чувствовал, как болит голова. Там он увидел себя лежащим на грязном полу, окровавленного и обессиленного от истязаний. Тело вздрогнуло и лязг кандалов известил, что кровавое месиво ещё живо.
Не понимая, сон это или явь, Тенебр чётко знал, что епископ – это зло. Он посмел усмехнуться над узником, самодовольно пожирая кусок жирного мяса и наблюдая за мучениями и истязаниями пленника.
Вновь что-то невидимое заволокло его разум, он ничего не видел и не слышал. Он только чувствовал, как его руки сжимают горло Готье, запихивают туда остатки еды, не давая вдохнуть и выдохнуть ни единого глотка воздуха.
На следующее утро Тенебр наблюдал, как сжигали на костре его брата, он топтался вместе со всеми зеваками. Набросив на голову капюшон, он оставался неузнанным в толпе. Он пристально смотрел в глаза Гильома и видел там языки пламени. По лицу расползалась самодовольная улыбка. Оставался лишь один шаг к его мечте, к Лионе. Он уже готов был достойно завершить свой замысел.
Он знал, что грядет великий финал, и лишь тьма будет править.
V
Лиона подошла к окну и села, глядя на окна соседнего дома невидящими пустыми глазами. На столике возле кровати горела свеча, лёгкое подергивание пламени еле заметно освещало комнату. Её мысли были далеко от этого места. Бледное лицо её, оттеняемое чёрным одеянием, было печально. Глаза, наполненные слезами, выражали тоску. Закрыв глаза, она представляла свою душевную боль, осторожно прикасалась пальцами к её рваным ранам, пытаясь приласкать и успокоить боль. Образ любимого пульсировал в голове, и тонкая дымка заволакивала его лицо. Она долго раздумывала над поступком Гильома, не находила объяснений и мысли её путались. Лиона осознавала своё бессилие от страданий. Ей хотелось плакать, рыдать, но все слёзы уже были пролиты в душе. Чувства, как бешеные кони, промчались, оставив только сильную удушающую боль.
Она страдала. Она так долго упорствовала своему счастью, повиновалась своей матери. Она сдерживала порывы нежности, была безвольной, а он казался таким расстроенным и взволнованным. Она была готова броситься в объятия этого человека, всё её существо стремилось к нему, но мысли о том, что надо идти вперёд навстречу неведомому будущему она прогоняла. Мысль сделаться любовницей и проклятия собственной матерью внушали ей ужас, чувство гордости и благоразумия перевесили чашу сомнений. Она чувствовала безнадёжность и не сопротивлялась судьбе.
Но теперь это было не важно, всё было позади, в прошлом. Пустота заполнила её сердце.
Она бросилась на постель и заснула в надежде избавиться от этого кошмара. В эту ночь девушку терзали ужасные сны, она металась под одеялом, только к рассвету она справилась с удушливыми видениями.
Мадам Дюбо осталась в гостиной, её глаза стеклянным взором, из которых утекла жизнь, смотрели в окно. Сквозь портьеру проникал луч света и отражался в безжизненных зрачках жертвы. Наступило утро.
В доме стояла смертельная тишина, лёгкая дымка тьмы наполняла комнаты. Она умерла, сидя в своём любимом кресле, лишь выронив на пол связку ключей.
Когда Тенебр беззвучно схватил горло мадам Дюбо, её глаза медленно меркли, объятые мраком, и, когда, смерть, окончательно погасила их, они оставались широко раскрытыми и продолжали смотреть вдаль.
Он поближе придвинул стул креслу с мёртвым телом и приступил к работе. Движение его карандаша было чётким и ровным, пластичная рука художника знала как сделать нужный штрих и оттенок. Он наполнял белый лист бумаги тьмой, очерчивая границы между жизнью и смертью.
Теперь его ждала Лиона. Она сейчас проснётся, и он должен успеть, чтобы оставить её во власти сна. В спальне Лионы царил полумрак, Тенебр растворился в темноте.
Она умерла во сне. Улыбка не сходила с лица, ей снился Гильом, с ним она осталась там навечно. Рыжие волосы лежали на подушке и слегка прикрывали обнажённое тело. Ее стройное тело оставалось неподвижным. Тьма смотрела глаза своей жертвы, наблюдала за танцем теней, следя, как медленно сменяют друг друга свет и темнота.
Затем с невозмутимым спокойствием он приступил к работе, портрет богини должен быть готов до полного прихода тьмы. Боль безудержно давила в виски. Он не замечал, как кровь хлынула из носа, медленно капая на пол. Тенебр продолжал воплощать свой гениальный замысел, не замечая боли и не чувствуя запаха крови.
Он собрал все человеческие грехи воедино. Они все здесь, рядом с ним.
С огненными глазами и бешеной одержимостью Тенебр искоренил человеческие грехи. Каждая его жертва пострадала от своих прегрешений и пролила свою кровь, чтобы очистить любовь Лионы. Варне расплатился за свою зависть к чужому богатству, Омо умер во гневе, а ненасытный Готье съел больше, чем мог проглотить. Бедный юноша Гильом так и не смог справиться с безнадёжностью в любви, а его отец с бессилием перед ударами судьбы. Алчной мамаше жажда за наживой не принесла ей счастья.
Тенебр возглавил список прегрешений. Он возвысил себя над величием бога, посчитав себя равным ему и не зная предела своего совершенства. Он верил в своё истинное предназначение быть самим создателем мира. Он - начало греха, он вершит судные дела, подергивая за верёвочки своих жертв, дабы ещё более возвысится над миром.
Только Лиона возвышалась над ними своей чистотой и непорочностью. Невообразимый свет исходил от её тела. Его глаза слепил кристальный отблеск рыжих волос. Тьма поглощала Тенебра, а свет забирал Лиону и уносил ввысь.
Он увидел, как сквозь портрет Лионы к нему шла женщина. Это была его мать. Она вновь спустилась к нему и протягивала руки. Её огромные карие глаза улыбались, а лучи света, исходившие от портрета, проникали сквозь чёрные локоны волос. Она светилась вся изнутри.
- Милый сынок, иди со мной.
- Мама… мама… я с тобой, - кричал юноша почти безжизненным голосом.
Он не мог говорить, силы покидали его. Он обняла сына и забрала его с собой, растворившись в дымке.
Тенебр замертво свалился на колени перед портретом Лионы. Тьма была довольна: человеческие грехи смывались его дыханием, мощными руками, ледяной водой, кровью и пылающим огнём. В его душе стало совсем по-другому: пусто, глухо, тьма не танцевала, не пела, ему стало совершенно безразлично. Всё, была поставлена точка. Грех был в нём, он был его частью.
Его тело нашли спустя несколько дней.
Увиденное повергло всех в шок, словно они попали во чрево порока и ужаса. Тело мадам Дюбо покоилось в гостиной, в спальне нашли Лиону и ещё одного Гильома. Семь портретов были разбросаны по полу. Глаза убиенных смотрели невероятным лучистым блеском, ослепляя всякого, кто прикасался к картинам.
Церковь объявила об одержимости художника дьяволом, происками сатаны. Всё, что было создано посланцем дьявола, сожгли на главной городской площади. Огню было предано и тело художника. Горожане, у которых были найдены работы мастера, были обвинены в сговоре и распространяю безумных деяний сатаны. Их допрашивали, пытали, бросали в темницы, а потом отправляли на казнь. Город пребывал огромном страхе, что на их головы обрушился божий гнев. Словно тьма выбралась и захватила город, сводя с ума всех жителей. По городу прошла инквизиция, уничтожив половину жителей. Всеобщее помешательство и кровавая вакханалия продолжалась ещё долго. Церковь исцелила город от мракобесья и бесовства, расстроив, таким образом, по их мнению, план царя преисподней.