Андре Шенье

Олег Макоша
           В старом стиле.
           В стиле Андре Шенье.
           Спать лег в одиннадцать – устаю на двух работах – детский сад – музей, музей – детский сад. Лег, заснул. А в час ночи зазвонил мобильный телефон. Проснулся испуганный, несколько секунд соображал – что это?, потом мобильник заткнулся, я подумал и решил не ходить, не смотреть, кто звонил. Утром посмотрю. Решил дальше спать. Ворочался два часа – снова заснуть не сумел. Встал, поплелся в ванную чистить зубы – во рту ужасный привкус всех прожитых лет.
           А у меня паста только что купленная «Новый жемчуг». Открутил крышку, там фольгой какой-то заклеено, отодрал фольгу, паста из тюбика не лезет. Смотрю, в горловине какие-то фрагменты то ли клея, то ли еще чего, сходил на кухню, выковырял зубчиком вилки фрагменты, выкинул. Вернулся в ванную, надавил на тюбик – ноль результата. Тубус только сминается и все. Почти до половины смялся, пасты нет. Я еще нажал. Еще. Тут она выстрелила смачным комком с характерным звуком и полетела в потолок. Точно сперматозоид. Не долетела, упала на дно ванной. Расплющилась. С высоты упала. Я макнул в лепешку щетку и почистил зубы. Нормально.
           Пошел пить кофе.
           Чайник пустой.
           Налил, когда вытаскивал из мойки, задел об край и половину выплеснул на пол. Не проснулся еще, что ли. Ладно, думаю, нас такой фигней не проймешь, сосредоточусь на позитиве. Сосредоточился. Вытер воду. Попил кофе со сгущенкой. Лег досыпать.
           Теперь во рту был несмываемый мерзкий вкус пасты. Даже сквозь сгущенку.
           Но я терпел.
           Вроде, заснул… и спал часа три…
           Днем мне надо было по делам.
           Я уже был готов.
           И поэтому, когда контрагент не явился на встречу, (а я ее готовил не одни день), прислав за десять минут до искомого времени смс: «Простите, не сумею прийти» и т.д., я даже не стал материться. А вздохнул чисто философически (в том значении, которое герой Леонова вкладывал в это слово в фильме «Афоня») и пошел дальше.
           «Дальше» у меня был книжный магазин. Но перед этим я заглянул в музей, где коллега, увидев мои новые ботинки, двухцветные из кожи черной и коричневой, с вощеными пронзительно-угольного цвета шнурками, которыми, ботинками, я очень гордился, сказала: «Сразу видно, дешевое говно». И угостила меня яблоком.
           А в книжном, новая продавщица Света, присланная адом на место старой, поздоровавшись со мной, продолжила день следующей тирадой: «Ну что… прочитала я вашу книжку… пару рассказов… Люба мне дала… да-а… могу сказать, это не литература… это так – байки, невысокий стиль… вроде, вот этого», и она кивнула на книжку писателя Славы Сэ, лежащую около кассы.
           Господи, боже ты мой, Слава-то ей, чем не угодил.
           Из магазина еле вышел. Как пьяный. Хотел убить продавщицу.
           Но на улице взбодрился.
           Потому что вспомнил свою любимую Леночку Шилову, которая не уставала мне повторять: «Макоша, кладут на того, кто везет. И не обязательно кладут груз».
           Тут раздался звонок от мамы, и мама спросила, ты где?
           По делам, обтекаемо ответил я.
           «Я тебе скажу как женщина – произнесла моя мама – ты не очень насчет себя обольщайся-то. Бабы смотрят на три вещи. Первое – на внешность. Второе – на деньги. Третье – на ум. И когда они наконец-то его у тебя разглядят, первые два пункта, которые ты безнадежно провалил, не дают им перешагнуть через себя. Понял?».
           Понял, ответил я.
           Мама отключилась, довольная.
           Я опять пошел дальше…
           Про зеленую типичную банку минтаевой икры, купленную мной на обратном пути домой, и оказавшуюся дешевой и убогой имитацией лососевой, которую пришлось выкинуть в унитаз, я даже не заикаюсь… Это уже штрихи…
           У нас на работе, в «Кладовке», есть место, где мы сидим посменно с моей коллегой, той, кто назвала двуцветные ботинки «говенными», и место это – колонна с черными фанерными дверцами. На нижней дверце наклеен черный же треугольный стикер, снятый с одной из пластинок, принесенных кем-то, когда-то в «Кладовку». Может, на продажу, может, просто так отдать. На стикере золотым, аж с крошкой, маркером кривая надпись: «Лелику от Гыги. В день 25-летия. 17. 1. 91.».
           Она меня страшно интригует.
           И потому что неведомый Лелик мой ровесник – в девяносто первом мне тоже было двадцать пять лет. И потому что меня волнует судьба этих двух деятелей: Лелика и особенно! Гыги.
           Я думаю, что их убили.
           Мешканули в девяносто первом или втором, как котят. В результате каких-нибудь мутных: «терок», «стрелок», «непоняток», и вообще, нечего тут руками размахивать... Человек с именем "Гыга", должен быть дерзким.
           А безутешные родственники, например, внучатый племянник со стороны отца, эти пластинки нашел, пронюхал про нашу «Кладовку», припер – и продал.
           Вот так мне все это представляется.
           И те, кто из девяностых, те, кому тогда было двадцать пять – меня поймут. Подтвердят, что у такого исхода – были очень большие шансы.
           А день, что день – ерунда. Последний, двадцать девятый, перед нарождением новой Луны. Всех колбасит не по-детски, и очень сильно – рожденных в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году.
           То есть: Лелика, Гыгу и меня.