Хорошо, когда дождь шумит, но его не видно за шторами. Уютно. Есть время поразмышлять об отделении света от тьмы, или тьмы от жизни, или принять корпускулярную теорию света, когда тёмные крупицы анти-жизни отделяются и складываются отдельный Зикад.
Частицы жизни тоже могут быть обнаружены, хотя большинство это смесь того и другого. Их не нужно трогать, они были наполовину мертвы еще до рождения. Как сухие лепестки прекрасного когда-то цветка, они бесшумно и бесчувственно падают на крашеный деревянный пол, и их сдувает ветер.
Мы вынуждены жить среди полуживых частиц поскольку и сами мы только частично живы. Именно они заполняют пространство как вялые полуподвижные мухи, и мы плывем внутри вязкого, равнодушного, но сопротивляющегося потока. И только золотые шмели жизни и счастья - искры огромного, но бесконечно далекого костра- промелькивают среди нас.
Посмотрите на любой госпиталь, и вы увидите как тьма из мертвых частиц сгущается в коридорах, в операционных и лабораториях, а над зданием висит, покачиваясь, черное облако.
А на берегу океана пылает безумный и прекрасный костер жизни, снова посылая нам золотые искры сквозь равнодушное серое облако.
Но вот твоя ваза не выдержала жара и раскололась на черепки. Человек умирает так как будто эти черепки зачем-то переносят с место на место. А они всё остывают и остывают.
— Так ты на что фальшивые деньги тратил? — повторил смотрящий по камере.
—Я только жевал и самолетики делал из них.
— Ну и как ? — не понял юмора смотрящий.
— На вкус как настоящие, а самолетики хуже летают,— скривился Рылов, он не боялся ни смотрящего ни прописки в камере.
— У меня был старый маленький москвич. Я ездил из города на озеро и обратно. Там у меня была лаборатория. Цвели сумасшедшей радугой какие-то цветы. То ли гортензия то ли что-то еще. Это были искры костра жизни, и над ними кружились золотые шмели,— Рылов не обращал внимания на сокамерников и говорил сам с собой.
— Я пьянел от этого запаха и от счастья. Какого счастья я еще не понимал да и сейчас не понимаю. Наверное это было счастье быть молодым и здоровым, а может быть что-то еще, а может это было и не счастье вовсе. Мы печатали фальшивые рубли, и они были совершенно неотличимы от настоящих.
Смотрящий по камере, Зураб Кхметов, по кличке Дрочь покачал головой, показывая, что первоход похоже не в себе.
— Я — гений. Я и сейчас им остаюсь, — сказал Рылов и внезапно замолчал.
— Этот чифирь отвратителен, — добавил он, отхлебнув из кружки. Надо стараться. Даже если ты готовишь такую баланду. Жизнь очень коротка, а молодость еще короче.
— Я полюбил проститутку Никифорову, а она оказалась подсадной стукачкой, вот я и сел в тюрьму. Вот такая гортензия. Еще вопросы есть, смотрящий?
— Чо за браслет у тебя? Не пидорский?— Кхметов сделал последнюю попытку провести правильную процедуру прописки.
— Браслет корниквер-акма. Тебе это что-то говорит?
— У меня тоже есть отношения с Богом— Рылов потрогал нательный крест— Не только ты такой особенный, не думай. Я просто не выставляю и не продаю их каждой профурсетке.
— Судить меня по правде будут, а не по закону и не по понятиях вашим, а Иудин поцелуй пусть отпечатается на лбу целующего.
— Вот эта симка соединяет меня с Богом. У тебя есть такая ? Рылов достал из наружного кармана маленький квадратик. Вставляешь в мобильник и задаешь вопрос. Хочешь попробовать?
В камере установилась гробовая тишина. Стук в дверь.
— ОсУжденный Рылов на выход c вещами!