Как быстро бежит время! Еще свежо в памяти, как мы морозными утрами на 7 ноября всем институтом собирались в низине у кинотеатра «Мир», и ждали отмашки от обкома КПСС начинать движение. Сотовой телефонии тогда не было, и ответственный обкомовец, смотрящий за нами, приплясывал от морозца рядом с нашим директором, Алексеем Ивановичем Коньковым, отцом того непутевого Пашки, которого на днях с треском амнистировали из губернаторов. Обкомовец на бочене таскал огромную, по-моему, еще ламповую, рацию, из которой доносились хриплые, понятные лишь ему одному, звуки. И на каждый скрип и скрежет из динамика рации служака подобострастно изгибался, но, поняв, что это не ему, как бы бегло оглядывался, не заметил ли кто его позора, и принимал снова позу Цезаря в Пантеоне.
Мы же гужевались кучками по интересам, обменивались анекдотами про партию и «личнодорогого» Леонида Ильича. Чего-чего, а этих шедевров устного народного творчества тогда было хоть черпаком ешь, что, кстати, в отличие от нынешнего серого безмолвия, свидетельствовало о еще теплившейся внутри народа жизни, которая постепенно перешла в клиническую, а затем и в биологическую смерть много позднее, в лихие 90-е.
Секретарь парткома Слава, в народе «Слава КПСС», раздавал флаги и транспаранты, делая вид, что не слышит гогота на умелое пародирование речи вождя про «сиськи-масиськи» и «сосиски сраные», что в его беззубой и алкогольной дикции означало «систематически» и «социалистические страны». Слава был свой в доску, и мы его любили. КПСС ненавидели, а его любили, такой вот парадокс.
И вот после очередного «Ку-у» смотрящего от обкома, поступала долгожданная команда строиться, и мы, с радостью разминая застывшие ноги, вылезали из ямы на тогдашний проспект Ф.Энгельса, и маршировали к Горсовету. Наш отдел в колонне располагался рядом с отделом Майи Борисовны Коньковой, матерью того Пашки, и мы перекидывались приветствиями и пожеланиями.
Повернув на проспект Ленина, колонна выходила на финишную прямую, оставалось только пройти перед трибуной у памятника этому неудачному вечному студенту Казанского университета, и можно по домам, где ждали еще живые папа с мамой и полный, несмотря на пустые полки магазинов, праздничный стол…
Как молоды и наивны мы были! Особым шиком считалось, когда в ответ на рев луженой глотки артиста из местного драмтеатра «Ура, товарищи!», мы дружно ревели: «Д-ура-к!!!!!».
Уже давно нет кинотеатра «Мир», на месте него что-то непотребное, и проспект Энгельса-Геббельса давно переименовали, хотя вот переименовать Ленина никак духу не хватает, - и свинцовая ручища Криминальной революции расшвыряла всех нас кого куда, многих уже давно нет в живых, - а вот в памяти осталось доброе воспоминание, и каждый год на 7 ноября на глаза наворачиваются слёзы.
«Великая революция», что это было? Попытка вернуться в развороченный научно-техническим прогрессом такой уютный улей феодализма, или последняя агония постмодерна, или действительно строительство новой Вавилонской башни по имени «Коммуний», где за нас будут работать машины, а мы, как нынешние постояльцы отеля «Гирасоль» на «Острове Абсолютного Счастья» Майорке, будем выбирать из сотни блюд, изготовленных лучшими кулинарами Европы, и запивать все это счастье коллекционными винами?
Наверное, лет через сто, когда уляжется пыль от этого тектонического взрыва, люди придут к единому мнению, а пока приходится прислушиваться к суждениям историков. Настоящих, проверенных жизнью, и потому наиболее авторитетных.
«После Октября: 100 лет одичания?» 25 Октябрь 2017 Николай Сванидзе, беседа с историком.
Кровавое прошлое и печальное настоящее России, эпоху Ленина-Путина обсуждаем с Николаем Сванидзе. Как со 100-летней дистанции выглядит Октябрьский переворот большевиков? В какой степени Владимир Путин – наследник Владимира Ленина и Иосифа Сталина?
Что означали для России события, столетние которых отмечается 7 ноября по новому стилю, а по старому как раз 25 октября. Поговорим об эпохе, я бы сказал так, Ленина-Путина. Как нынче выглядит Октябрьский переворот? Это, как говорили, «начало новой эры в истории человечества», или как?.
Выглядит как огромная масштабная трагедия, наверное, называя вещи своими именами. Сейчас по истечению ста лет мы уже детально знаем, к каким последствиям она привела, многочисленным, огромным, глубоким, многоуровневым и страшным последствиям привело это событие нашу страну, не только нашу, потому что здесь можно говорить о последствиях и для всего мира.
Кстати, для всего мира не только негативные эти последствия, потому что с одной стороны, не будь Октябрьского переворота в России, возможно не было бы итальянского фашизма и скорее всего не было бы германского нацизма, во всяком случае, если он и был бы, но он не пришел бы к власти скорее всего, таким образом можно говорить, что не было бы вероятнее всего Второй мировой войны и части ее Великой отечественной.
Поэтому здесь негативные последствия Октября трудно переоценить. Это я уже не беру страшные многоуровневые преступления от Голодомора до бессудных казней и репрессий в нашей стране. Были и позитивные для всего мира, а именно по примеру «не делай, как я», все-таки мы показали тот путь, по которому нельзя идти, для значительной части цивилизованного мира, тем облегчили ему выбор своего исторического пути, ОН НЕ ПОШЕЛ ТУДА, КУДА ЗВАЛА НАША СТРАНА. В этом смысле нам суждено было сыграть колоссальную историческую роль того, кто идет с палкой, прощупывает лед и проваливается сквозь него, но спасает других. Мы, видит Бог, не хотели никого спасать, но так получилось.
Тем самым Октябрь навел Запад, прежде всего западный мир на необходимость разнообразной и мощной социальной договоренности. Может быть, Запад был бы циничнее, если бы он не испугался до смерти, просто до костей не испугался бы октября 1917 года и его последствий.
- С точки зрения исторической, есть у вас ощущение, что мы через сто лет все равно живем внутри некоего мифа о революции? Та легенда, которая была и создавалась очень последовательно о вождях, о народных массах, о прогрессивном человечестве – это живо еще или нет?
Николай Сванидзе: Во многом живо. Уже не так это акцентировано подается и в значительной степени размазано в головах людей, потому что уже совсем другое школьное обучение на эту тему, уже не висят портреты дедушки Ленина с детского сада, нет многочисленных цитат из него, из других классиков марксизма-ленинизма, не приводится все советское в пример всего хорошего, но, тем не менее, в какой-то степени живо. Это все естественно, потому что людям тоже хочется считать то, что было с ними, позитивным. Потому что иначе у них возникает ощущение, что они напрасно прожили жизнь.
- Сегодня в обществе «Мемориал» открылась выставка, она как раз о том, каков миф и какова была реальность, как раз о периоде 1917 года до января 1918-го, открытие Учредительного собрания. Она очень интересно опровергает миф о том, что террор начался только в 1918 году. Наш корреспондент Никита Татарский пообщался с одним из организаторов этой выставки Борисом Беленкиным.
Борис Беленкин: Об арестах и репрессиях, как о нечто постоянном, константном, никогда разговора не велось. Мне показалось и моим коллегам в «Мемориале», что вспомнить людей, которые были первыми жертвами. И когда понимаешь, что каждый день брали людей на день, на недельку, месяцок кого подержат, кого-то осудят, четверых из фигурантов здесь осудили, но ты понимаешь, что как-то это очень напоминает, такие же первые шаги нынешние. Тогда это были первые шаги, а сейчас это просто политика.
- Как вы считаете, есть параллели между периодом мягкого большевистского, но уже террора все-таки и сегодняшним временем? Я знаю, что вы доклад какой-то готовите от Совета по правам человека по поводу митингов, демонстраций.
Николай Сванидзе: Я, во-первых, скажу, что я совершенно согласен с историческими оценками Бориса Беленкина. Действительно террор начался не только в 1937 году, но даже не в 1918-м, он начался практически сразу. Я напомню, что Всероссийская чрезвычайная комиссия, именно первая ВЧК, совершенно другая, при первом правительстве, которая занималась расследованием проблем, связанных с коррупцией царского режима, а вторая ВЧК настоящая, которую мы знаем, она была создана в конце 1917 года. А сразу же в начале 1918-го был разгром Учредительного собрания и расстрел демонстрации. Трудно сказать исторически, что именно можно считать началом, датой, - захват власти большевиками, 25 октября 1917 года или расстрел демонстрации и разгон Учредительного собрания. Террор начался сразу. Он действительно не сразу принял такие совершенно каннибальские свирепые формы.
Пока не похоже, но сегодня режим ведет себя жестко. Он ведет себя жестко по манере, не по свирепости наказания. У нас запрещена смертная казнь, слава богу, у нас не дают пока за политику серьезных сроков. Правда, есть у нас другое явление очень неприятное. Перевод политического недовольства со стороны власти человеком, перевод в уголовные статьи. То есть человека обвиняют не в том, за что к нему претензии реально, а находят какие-то статьи экономические или вообще совершенно отвратительные, шьют педофилию в отношении собственной приемной дочери, и это грозит очень серьезными для него неприятностями. Это говорит об определенном лицемерии нынешней власти, которое напоминает в значительной степени почерк власти советской.
Не только поздней, но и ранней. Об этом, кстати, писал Солженицын, который сравнивал советскую власть с нацистским режимом, и говорил, что нацистский режим людоедский, не оправдывал ни в коем случае, странно было бы, людоедский, страшный, свирепый, но прямой: «Я людоед, я жру людей – все». А советский режим не менее страшный, но лицемерный, потому что он любил красивые лозунги, красивые вывески. Именно по степени лицемерия, по мнению Александра Исаевича, он не имел примеров в истории.
Потом это стало жирно, цинично, абсолютно лицемерно по всем показателям. Говорили про душу, а набивали себе живот, все было по-другому. А на ранних этапах, кстати, Троцкий об этом предупреждал, что главное стремление советской бюрократии – это стремление к обладанию собственностью.
Сбылось. Потом об этом говорил и Гайдар, что наша главная задача не допустить этого, но уже было поздно. Ранний советский период – это период, когда у власти жесткая аскетичная тоталитарная секта. Она была ужасна, она была кровава, но она не была корыстна до поры, до времени.
25 лет назад думалось, что [столетие большевистского путча] будет отмечаться, как столетие трагедии, разумеется, большой. Сейчас оно не отмечается вообще никак, потому что власть не пришла к единому мнению, как его отмечать. Праздновать? Какой к фигам собачьим праздник, потому что кровушкой умывались потом на протяжение многих десятилетий, и результаты исторические в конечном счете достаточно плачевные.
Для Кремля помимо всего прочего переворот Октябрьский, революция, неважно, это все игра слов, хотя на мой взгляд правильнее все-таки переворот, исторически правильнее, это я не унижаю, не принижаю события, просто так правильнее, потому что всякая революция по законам диалектики так или иначе это прыжок вверх, а то, что произошло в октябре 1917 года, не было прыжком вверх – это было падение вниз. Но, так или иначе, для сегодняшней власти всякая революция – это есть вред, всякая революция есть угроза. Сейчас не употребляется это существительное без прилагательного «оранжевая». Гадость какая-то, потому что она против власти.
В этом смысле у нынешнего режима подход абсолютно монархический к понятию революции, поэтому приветствовать ее они не могут. Но и ругать боятся, потому что у нас страна левая, значительная часть нашей страны пожилая, воспитывалась при советской власти в полной уверенности, что «Великая Октябрьская социалистическая революция» – это венец исторического шествия всего прогрессивного человечества, поэтому ругать тоже боятся, чтобы не оттолкнуть значительную часть граждан. Никак, - ни вашим, ни нашим».
https://www.svoboda.org/a/28815176.html
Вот такой взгляд историка. Потихоньку трезвеем. Но как-то стоя враскоряку, - с одной стороны 100 миллионов убитых и замученных, а с другой, – Сталин – наиболее симпатичная в народе фигура. Владимир Владимирович не настолько идиот, чтобы быть сталинистом, - а в то же время, тем не менее, имперские «интересы», «крымнаш» и несомненно шизофреническая военная истерия, превосходящая даже сталинскую.
Странное, смутное время. Вроде, как и от большевизма ушли, но и к демократии не пришли. Да и какая к бесу демократия, когда самый популярный человек – Сталин? Интересно в этой связи сравнить нас и народы позападнее. Возникает резонная мысль, что если для них коммунизм был лишь навязанным им нами фантомом, то для нас, россиян, это было и остается «величайшим событием истории человечества», как изволил выразиться вчера по телевизору г-н Зюганов.
Мы – единственный в мире народ, живущий в далеком прошлом, где еще не знали о Кромвеле, Лютере и реформации, зато на Лобном месте рубили руки, ноги и головы осмелившимся не понравиться «вечно живому». Для нас это естественная среда обитания, Такая же естественная, как канализационный коллектор для глист и бактерий. Мы без этого не можем жить, и даже из поначалу скромного майора, выкинутого людоедской системой за ненадобностью, за каких-то неполных 20 лет делаем людоеда. Он еще сопротивляется, а мы ему под нос наш русский идеал – тифлисского вора-карманника. И как некогда «академик» Лысенко, орем ему в ухо: «Становись Сталиным, падла!!!».
Он много путного сделал, вот например, «черных оппонентов» в ВАКе отменил, - это, считай, освободил науку от чиновничьего «права первой ночи», - мы ноль внимания. Губернаторов из райкомовских бонз к чертям почистил, - фунт презрения.
А «крымнаш» отмочил и «майоров» поголовно олигархами сделал, - сразу рейтинг до небес взлетел. Наверное, слова «скот» и «скотский» все же взаимозависимы.
Быдло мечтает о Сталине, а голосовать будет за Путина. Я от души желаю, чтобы они попали под Сталина, плотно так, безвылазно, лет на 25 в Гулаге. А что, вон уже хотят уголовную ответственность установить с 12 лет, «за особо тяжкие преступления», копия как при «лучшем друге физкультурников». Смотрите, олигофрены, доиграетесь!
Валентин Спицин