Ник. Ив. Титчеву
Это было единственное помещение нашего старого дома, недоступное мне, малышу.
К его всегда открытому люку вела почти вертикальная лестница из деревянных жердей, служившая запасным ходом для моей любимой кошки Василисы и ее сына Марса. Основным был со двора по груше через разбитое стекло слухового окна.
Поскольку они подолгу задерживались на чердаке, мне было любопытно почему – ведь мышей там нет и быть не может (им там нечего есть).
И вот, когда я впервые рискнул залезть на чердак, понял, что они искали там и нашли.
Убежище и покой, вот что.
Я тоже это ощутил, проползая на животе от люка к середине чердака. Вокруг меня простиралась воображаемая песчаная пустыня со следами кошачьих лапок, которые показались мне верблюжьими.
Кое-где виднелось нечто, наполовину засыпанное песком, исследовать которое я решил потом.
А сейчас я только выглянул в слуховое окно и очень удивился – передо мной простирался соседский двор, часть улицы с железнодорожной колеей, уходящей вдаль – вид как из самолета, на котором к этому времени я ни разу не летал.
Осторожно спустился по лестнице вниз, вышел во двор – он оказался обычным, посмотрел на крышу – слуховые окна были не очень высоко.
На следующий день я снова оказался на чердаке – тот же эффект – снова оказалось, что до земли очень далеко.
Вот так чердак оказался помещением, где, по словам поэта ---На свете счастья нет, а есть покой и воля.---
Потом я обнаружил там старые подшивки каталогов фотоаппаратов – моя недостижимая мечта, инструменты зубного техника (как оказалось, моего отца, ни за что ни про что убитого усатым бандитом).
А однажды, когда я снова выглянул в слуховое окно, эффект полета исчез.
Мне исполнилось двенадцать, и я установился.
Конфуций