Творение может многое рассказать тому,
кто готов слышать. Вселенная ветшает,
как одежда. Только Бог вечен.
О. Михаил
– Милости прошу, в Дом Отчий, дитя Моё.
– Здравствуйте.
– Сыграем в игру, чадо? В "слова"?
– Можно. Только…
– Вопрошай.
– Кто Ты, если я Твоё дитя?
– Сущий. По всей земле рассеяны чада Мои, многие отдалились, но каждого люблю. Нет такого, которого не оберегаю десницею Своею. Нет такого, кого не призываю к Себе в правде, чтобы одесную воссел.
– И сына, и маму, и папу, и дедушку?
– Всех, душа Моя. До единого. Итак?
Какие слова припомнишь, чтобы на «гру» начинались? –
Елизавета принялась перечислять:
– Грусть, грубость, груз, грузило… – слова были больными, тяжёлыми, и отдавались по всей округе, словно раскаты грома, или грозная поступь великана.
– …группа, грудь, груша… Груня, Грушенька…
– Душенька! Ну-ка, ладонку подставь! –
Лиза подставила ладонный ковшик, и на неё опустилась свежая, душистая, зеленовато-жёлтая груша. И всем она была бы хороша, да только с одного бока была изрыта-изгрызена острыми гусеничными челюстями.
Елизавета глядела на грушу, а вкруг неё глянцевой листвой шелестел грушевый сад, и каждая ветка на дереве, отягощённая плодами, рассказывала свою историю.
И Лизиной червивке не сиделось в молчании:
– Росла я, росла да и выросла от семечка к саженцу, от саженца к деревцу. Дерево по весне зацвело, цветок подарило пчеле, а та пыльцу в улей снесла. Выросла, отяжелела, округлилась, чтобы ребёнку – сок, осам – сок.
– Плодоносная, кормящая. – Думала Лиза. – Женская матка грушевидной формы: как груша вынашивает семечко, так мама во чреве вынашивает дитя.
– … И упала – земле перегной!
– У червивой ножка слабая. Дунул ветер покрепче, дождь пошёл – вот она и на земле.
– … И муравьям раздолье!
– Зачем с гусеницей было знакомиться? Непрошенной квартирантке ПМЖ* предоставлять? – съехидничала Лиза.
– Это садовая бабочка была, вовсе не гусеница. Я была в цвету, и на мой запах прилетали пчёлы и осы с бабочками. Вот одна из них и отложила личинку. Я же для всех цвела!
– Ну да, ну да. Пчёлы опыляют, пыльцу в улей на лапках несут. Люди нюхают, цветущие ветки обламывают на букеты, а бабочки для продолжения рода в сердцевину личинок подкладывают. И, чтобы жить, гусенице надо есть, и есть много. Но чтобы дышать, ей нужно прогрызть выход на свободу, где она окуклится, чтобы снова обрести крылья.
Лиза опустилась на землю, оперлась о ствол спиной и, поглаживая Грушеньку, размышляла:
– Социум – супермаркет человеческих душ, впаянных в тела. Одной червоточины более, чем достаточно, чтобы стать отбракованной человеком. И тебя, груша, в магазине брезгливо отложат в сторону, не украсят тобою стол, не насладятся вкусом. Нарекут "пересортицей" и, в лучшем случае, сварят из тебя компот или варенье. Вот и я, как ты, с гусеницей внутри. И мою плоть она грызёт. Мои обиды, печали, разочарования, болезни, грехи – это множество гусениц во мне.
Сколько их, червоточин? Сколько их, что засели, как за праздничный стол, за душу мою, без сна и отдыха выедающих и обгаживающих сердцевину?
А ветер меня обдувает, за волосы треплет, а дожди кропят святой водой, и Солнце каждую весну на лицо веснушки ладит. Всё нутро черно от червоточин.
Но Свет от Света не отбраковывает меня. Я не становлюсь пищей ни муравьям, ни доброй земле, потому что у Сотворившего меня, Небо и Землю в планах очистить мою сердцевину. Творец жаждет преображения моего сердца, вместилища моего духовного вызревания.
Рашков, 2017
*) постоянное место жительства