* * *
Выходишь и видишь.........
Нету неба и нету земель.
Недодутый воздушный шар.
Чуть-чуть не хватило взлететь.
Или окончательно приземлиться.
А горы несут леса.
Несут снега.
А блюда несут пески.
И кратеры обещают когда-нибудь неостывший короткий рай. Подогретый оазис.
И не добычу стерегут хищные звери.
Тишину.
И солнце не могло еще обуздать пленительную свою округлость, и кошеное поле детства всё еще свиристит чем-то неугомонным, чего ты так никогда и не обнаружил в травах, а просто поверил, что оно там есть... раз свиристит.
Весь божий мир, от самой низости до самой святости, висит... уже на вздох от греха, еще на вечность от света. Но и светится и грешит. И умереть не дает красотой своею, и срамом своим не дает жить.
......... выходишь и видишь.....................
* * *
Тихая страна – отчаяние.
Ей солнце очень к лицу.
При солнце особенно кажется, как получается у всех вокруг и как не получается... как ничего не получается у тебя.
Но может это всем так при солнце кажется?
Может потому так стараются праздновать под солнцем, что нельзя просто стоять под ним и видеть, как ничего.... ничего не получается?!
И дети кричат капризами, и пищат младенцы всей несбыточностью своей.
Мамам несбывшимся в поругание.
Папам.
И одинокие гудки в ночи звучат как крик заблудившегося, а многоглоточное гудение дня похоже на стон невыносимости.
Люди кричат днем.
Крики сопровождают их жизнь, как вооруженный конвой.
А построенные ими машины ревут и грохочут, испуская дым.
Испуская пар.
И праздники – крик......
И работа......
И движение.....
Под солнцем всё – шум.
................ какая шумная страна............................
* * *
Когда я думаю об искристых блюдах морей, о шерстистых спинах гор,
когда в меня забредают призраки кругосветных или еще более дальних странствий, тогда сам собой задается вопрос: “Почему ты здесь?”
Почему – в закупоренной бутылке?
Но космос таится ответить.
Разбуженных не будят.
Будят спящих.
Напрасно будят.
Да будет светел спящий.....
Да будет безответен вопрос.......................
Пусть реже мне являются блюда искристых морей, пусть не шевельнутся шерстистые спины, и кругосветные призраки пусть уйдут из моих преддверий.
Закупоренная бутылка – разгадка вечного сна.
Ну и чтоже, что в неё было вложено главное?
В водах она – лишь пропадающий блик.
* * *
А действительно, как пахла эта природа?
Невидимое шевеление жизни... осторожное перелистывание пальм.
Массандра лежала, притаённая к склону горы.
Именно лежала, несмотря на весь свой очевидный уступчатый вертикализм.
И тополи... и рододендроны... и свечи совсем уж диковинных произрастаний...
Но она лежала, как кошка, подобрав лапки под пушистую грудку.
Ну конечно... конечно же ты не помнишь!
Та женщина, которую ты приехал извлечь из под вороха осыпающихся сомнений...... ты даже не помнишь, какой запах отделялся и взлетал от ее волос.
Она часто плакала в те дни.
И ты тоже часто плакал.
От раздражения, от неисполнимости простой и мужественной задачи. От стремительно осыпающихся сомнений, из под которых ты приехал ее извлечь.
Но ресторан пах жареной картошкой.
Это ты помнишь точно?
Точно!
И поневоле так же пахла улыбка женщины, сошедшей с ума от счастья и неизбежного чувства вины.
Да, жареной картошкой пахло в этом ресторане, свисавшем вниз огромными люстрами. В этом ресторане, где она не хотела танцевать, а ты был обаятелен, потому что тебя обязывал твой светлый пиджак.
Ей так хотелось спрятаться за неосуществимую мечту о жизни у моря. Она и тебя хотела видеть близким к морю, то есть, присоединить любовь к любви. Она хотела, чтоб ты был, но чтобы оставил ее домогательствами, она явно ждала от тебя чего-то значительно более чистого, чем ты способен...
Ей казалось, что так сомнения будут сыпаться менее стремительно.
Всё с нами останется.
Ее вина с нею, а с тобой твой позор несмываемый. Ничем не смываемый... ни нежностью, ни открытием души человеческой в женском теле, которое теперь, - проснувшись среди ночи, - ты можешь созерцать без непременных ослиных последствий, с одним только музыкальным переживанием спящей рядом прекрасной линии.
Всё останется с нами.
Как рана, которую объявили зажившей просто потому, что ничего больше не смогли...
* * *