Дача, огород, фазенда, как не называй это место - суть не изменится. Это всё тот же самый домик, вокруг которого полно грядок с морковью, укропом, луком, и по возможности, если земля позволяет, картофеля, забирающего чуть ли не пол участка. Прекрасно, что скажешь, но в ранние годы я не был поклонником земледелия и уж никак не собирался посвящать ему всё свободное время. Хотя родители придерживались другого мнения, они регулярно заставляли меня идти на дачу и внимательнейшим образом изучать первую поросль сорняков, избавление от которых было моим первоочередным делом в жаркие летние месяцы школьной поры.
Нет, они не были тиранами, как это может показаться на первый взгляд, пусть даже моя любимая мама и заставляла меня перетаскивать доски с одного места на другое в течение многих лет. Я даже иногда пытался мысленно представить всё их путешествие и порой не находил места, где они бы не побывали. Нет, просто это было частью моего воспитания, которые я считаю сейчас вполне положительным. Ведь детей надо приучать к труду, а там, где я рос, кроме как на огороде и поработать было особенно негде. А тут и польза, и под присмотром, и на природе. Всё включено, как говорится. Разве не идеально?
Вот и получалось, что обласканный с утра вниманием матери, которая как обычно до шести работала, я, снабженный всеми мудрыми и просто полезными советами, а иногда и какой-нибудь поклажей, что я не особенно любил, направлялся на дачу, покрывая без малого около шестнадцати километров ежедневно. Занятие, я вам скажу, было отличное. Но это сейчас, когда я уже полностью пропитался всеми прелестями городской жизни, а тогда я к этому относился хуже, хотя порой и сворачивал с пути, углубляясь в лес, где исследовал то муравьев, то жужелиц, доставляя насекомым кучу неудобств.
Дорогу,по которой я добирался до нашей дачи, можно было регулировать, то есть сокращать. Первый раз это делалось, идя через кладбище, второй раз через лес, за постом ГАИ. Крюк я при этом убивал не малый, поэтому никогда не брезговал грамотно завернуть в лес. Как-никак километров пять я убавлял, а то и больше, сокращая время пешей прогулки минимум на час. Приходя на дачу примерно к одиннадцати, а то и к десяти утра.
Теперь о огороде. Всё у нас было просто, разве что две вещи немного выделялись. Первое - это дом, второе - это земля, слишком уж много её было для нашей небольшой семьи. Но родных это нисколько не останавливало и засеву подвергалось всё. Ну, разве что перед домом было место для кучи песка и некоторые самые сложные, поросшие крупным сорняком участки как-то избегались, хотя и на них была своеобразная управа, так как моя мама просто обожала заниматься периодическим выжиганием плотно заросших площадей.
Но обо всем помаленьку. Обычно, придя с утра, я шел в дом, открывал его, переодевался. Смену одежды я делал с особой тщательностью, так как комары - твари бездуховные, работали не только по вечерам, но и днем, без пощады обрабатывая мое молодое теплокровное тело. Для них я даже разработал собственную линию маскировки, включающую майку, балахон, штаны, носки, кроссовки, перчатки и по мере возможности что-то на слабо защищенные участки, такие как шея и кисти. И это при том, что я тщательно использовал противокомариный спрей, опрыскивая и обмазывая себя с ног до головы. Работало это примерно часа два, может два с половиной, постепенно выветриваясь под слабым дневным ветром. А потом в ход шла моя двойная экипировка, не позволяющая кровососам прибиваться к нежной коже. Что же касательно кистей и прочей вкусности, то по мере работ всё это обрастало мощным слоем почвы, через который опять же сложно было пробиться. И так, со временем, я становился почти не отличим от места, где работал, приобретая характерный серый цвет лица и тела. Поэтому бывало так, что соседи, приходя к нам с какой-то просьбой, не сразу, а то и вовсе не находили меня. С одной стороны, это было даже удобно.
Хочется сказать ещё много хорошего о этих временах. Ведь я искренне любил бывать там, на даче. Не работать целыми днями, а именно сидеть и молча наблюдать за солнцем, дышать свежим воздухом, чувствовать себя неотделимым от всего живого и дышащего. Это было правильное нужное чувство. Оно и сейчас во мне, я очень люблю природу, так как вырос рядом с ней и остро нуждаюсь в её обществе.
Но ядро истории другое. Ведь я говорил об участке, невольно пропуская другую важную часть нашего дачного курорта. Непосредственно дом. Который, как я говорил ранее, я также выделял среди всех остальных огороженных забором строений.
Дом был двухэтажный, с чердаком и подвалом. Наполовину, правда, затопленным, но, все же, существующим. Чердак был лучше. Во-первых, он был суше, во-вторых, там было больше места и, в-третьих, он был чище. Правда, частенько там обживались шершни и осы, но они легко истреблялись, оставляя право существования только за человеком. Отец ещё шутил, что там можно устроить что-то вроде места для астронома, купив небольшой, но качественный телескоп, который, кстати, так и остался в моей памяти несбывшийся мечтой.
Помимо подвала и чердака было три комнаты внизу и две наверху. Те, что наверху предназначались для меня и брата, причем мне выделяли ту, что с балконами. Куда более фартовую, чем у него, за что я всегда был искренне признателен. Внизу была спальня, зал и кухня с длинным коридором, соединявшим основной вход с внутренним пространством. В зале был камин, большая высоко подвешенная люстра, диван и широкий стол. Мебель была в основном недорогая, ведь всё-таки это была дача, а не загородная резиденция какого-нибудь знатного вельможи, но для меня это всё равно казалось чем-то высоким, пусть и с надломанными краями.
Я любил забраться в кресло, разжечь камин и всматриваться, как пламя пожирает дерево, крепко потрескивая и рисуя прекрасный вид изящного пламени. Всё это опять же было так естественно, что я даже стал частенько задерживаться, оставаясь у огня всё дольше и дольше. Мне нравилось общаться с этим прекрасным явлением.
Стоит добавить, что строительство дома я застал полностью. Я видел первые плиты, кладку кирпича, первые контуры, по которым вырисовывалась его архитектура. Мой отец любил его безумно, он находил в нём себя, вкладывая в него силу, душу и фантазию. Я даже думаю, что из него получился бы славный архитектор - настолько красиво он реализовал своё детище. Во всяком случае, подобных красивых домов не было ни у кого в нашей деревне, это был своеобразный, как сейчас любят выражаться, крик моды, пусть и в деревенском варианте. Да, были дома больше, дороже, но никак не красивее, это как сравнивать большую рыбу и дельфина, который всегда маневреннее и красивее на волнах.
И я этот дом очень любил, я любил касаться его рукой, проводить по кладке кирпича, вспоминая весь рабочий процесс, мне нравилось видеть его почти завершенным, таким, каким он стал - высоким, красивым, мощным. Он был олицетворением семейного стремления быть вместе, единения. Порой мне казалось, что я чувствую его как человека, что казалось совсем уж за гранью нормального. Но так лишь казалось, и со временем я понял это.
Началось всё как раз после завершения отделки и завоза мебели. Когда уже был газ и тепло, и можно было смело проводить в этом доме зиму. Иначе говоря, он зажил. Кажется, именно после зимы, когда полностью готовый он отстоял свою первую вахту, дом проявил свою странную непонятную активность. Ведь опять же, если сравнивать его с чем-то живым, то после целой зимы одиночества мы всегда стремимся к общению, к желанию понять, зачем мы родились и что с нами должно произойти. Или не так, может нам просто хочется изучить окружение и убедиться в его опасности или безопасности, я не знаю, это всего лишь догадки. Я знаю одно - дом стал оживать у меня на глазах.
Произошло это как раз летом, когда, проснувшись в родительской спальне, я вдруг почувствовал, что в доме гробовая тишина. Ни скрипов, ни свиста ветра на чердаке - абсолютно ничего, полная, почти гробовая тишина. Открыв глаза, я посмотрел в окно - несмотря на лето, чувствовалось, что был вечер, что поздние часы уже берут свое превосходство.
Свет был неярким, спокойным. Можно сказать манящим. Я поднялся и спустился в зал. В камине были только угли. Залив их водой из кувшина, я быстро переоделся и запер дверь - ещё предстояло отчитаться перед родителями за выполненную работу, ведь я и так слишком задержался, проспав, как минимум, часов пять. Что было впервые.
Я помню, что, уходя, ещё раз посмотрел на оставшийся позади дом. Тогда мне в первый раз показалось в нём что-то неуловимое, но всё же присутствующее живое. Наверно, это очень сложно осознать, не будучи возле дома в столь поздний час, но постарайтесь ощутить, будто тихие пустые окна словно смотрят на вас, как бы провожая вас. И это ощущение прошло лишь тогда, когда дом скрылся из виду. Хотя тогда меня это не так сильно беспокоило, ведь впереди было кладбище, представляющее моей психике куда большую угрозу.
Дальнейшие дни на огороде было предельно скучными, я как обычно копался на грядках, лишь изредка посещая дом для отдыха и сна, на который у меня уходил час, а может и меньше. Ну и, естественно, для еды, ведь только в доме находились холодильник и плита, благодаря которым мне не приходилось разжигать костер и греть себе воду.
Тогда-то я и стал замечать, что не могу установить причину некоторых шумов, то резко возникающих, то резко прекращающихся. Всё это я списывал на недоделки конструкции или на ветер, гуляющий то там, то здесь. Правда, если я был внизу, то, как правило, ветра там не было, он всё время норовил забраться на второй этаж, откуда мог поиграть со мной в прятки.
А потом всё изменилось. И начало перемен я вижу строго с одного дня, когда я пригласил в дом своих приятелей. Это было первое подобное времяпрепровождение, и я не сильно позаботился о том, чтобы правильно выбрать время и место для столь большого количества людей. Я просто взял и пригласил их к себе на дачу, где мы могли смело отдохнуть двое выходных подряд. Наверное, так делать не стоило, но кто же знал, что изгаженные в собственной блевотине, мои товарищи всего за два дня опорожнят два ящика пива, шесть бутылок водки и неимоверное количество местного самогона, которым их снабдила местная бабка. Погудели тогда мы на славу, шум стих лишь под самое утро.
И после этого я и понял, что дом изменился. Сперва это заключалось в более резких шумах, которые уже не играли, а подходили, как мне тогда казалось,едва я засыпал. Один раз я даже подумал, что наверху вынесло балконные двери, с таким треском они стукнулись о стену. Испугавшись, что отец всё повесит на меня, я молниеносно забрался наверх, где к своему изумлению увидел, что двери закрыты. Только тогда я,наконец, понял, что что-то не так. Нет, конечно, я и раньше представлял дом, как что-то живое, но только тогда я впервые столкнулся с реально странным фактом.
Не могу сказать, что осмысление этой ситуации придало мне радости. Фантазия у меня всегда хорошо работала, сметая смелость, как тяжелая конница пехоту, выявляя из памяти кучу разных фильмов, где страшный дом убивал людей. Поэтому, не удивительно, что в тот день я покинул дом как можно раньше.
А потом это стало повторяться, и стоило мне остаться там до вечера, как повсюду тут же начинало что-то биться, стучаться, завывать, причем, как правило, это происходило после семи вечера, когда солнечные лучи покидали дом. Засыпать становилось всё страшнее и страшнее, не говоря уже о снах, один из которых до сих пор не исчезает из моей памяти.
Я помню, я тогда сильно заработался, обобрав всю красную смородину на всех шести кустах. Это было три больших эмалированных ведра, почти до самых краёв забитых ягодой. Ценный груз, который мне ещё предстояло как-то дотащить до дома.
Оставив их возле крыльца, я решил немного вздремнуть, уже не обращая внимания на свой страх. Войдя в дом, я как подкошенный рухнул на кровать и тут же уснул. Проснулся же я от того, что двери в комнату распахнулись, и ко мне влетел серый человек, схвативший меня за горло и начавший резко душить. Не в силах кричать, через хрип, я попытался сперва разжать его руки, а потом, понимая, что не справляюсь, хотя бы разглядеть, но ничего кроме серой массы не увидел. Сон был быстр и ужасен. Закричав, я проснулся на кровати и тут же уставился на дверь, она была открыта. В ужасе я покинул дом, я его даже не запер, настолько сильно я был напуган.
Естественно, об этом я никому не рассказал. Ведь понятно, что в моем возрасте не стоит бояться приведений, ведь это всего лишь игра нашего воображения. И, тем не менее, кое-кого я все же привел в дом. Я решил прикормить там собаку, которая не раз заходила к нам на огород, жалобно скуля и прося что-нибудь съестного. Родители её знали и нисколько бы не удивились, застав её возле крыльца. А что касается отца, так он вообще полагал, что дворняжки самые умные собаки. В чём ему нельзя отказать, тварь оказалась куда умнее, чем я подумал вначале.
Сперва она уперто ела на крыльце, не стремясь войти в дом. Порой её приходилось тащить силой или же усиливать соблазн самым настоящим мясом. Только в этом случае она шла в дом, да и то, лишь в моем присутствии. И всё это, опять же, не могло не сказаться на мне, так как каждый такой поход лишь усиливал мое ощущение, что дом не просто живой, а что он люто меня ненавидит, деля свою злость и на тех, кто со мной.
Стоит отметить, что не только страх руководил мной в то время. Как любому молодому уму, мне было интересно, прав ли я, фантазируя на тему своих злосчастных приключений. Ведь так и до сумасшествия дойти можно. Потому я с живым интересом, наблюдал за всем, что происходило с собакой. Можно было бы смело назвать эти кормления одним большим опытом, в ходе которого я должен был подтвердить свои догадки.
И к счастью, это удавалось, например, когда собака была в доме, тот он вел себя несколько тише, особенно днем, как будто при солнечном свете все в нём было лишь лучшее. К вечеру же он опять начинал творить мерзкие шумы, хлопать дверьми и моя бедная спутница моментом вылетала за дверь. К слову, смелости у неё было не больше, чем у меня, поэтому на первых порах
она задерживалась лишь для еды. Это уж потом, несколько привыкнув ко мне, она стала то ли охранять меня, то ли просто ждать лишней порции. Во всяком случае, дом она начала покидать вместе со мной, начиная жалобно подвывать ближе к семи. Как будто я без неё не мог догадаться, что пора уходить.
За всё это время собака и вправду сильно ко мне привыкла, порой старалась проводить чуть ли не до начала леса, приходилось даже на неё кричать, лишь бы она осталась позади. Псина скулила, жаловалась, но, как правило, на следующий день уже была готова встретить меня вновь. За что неизменно получала свою порцию сосисок, колбасы и прочих вкусностей.
Один раз я даже попробовал её помыть, чтобы она не так сильно воняла. Но ничего толкового не вышло, кроме как загнать её в воду, я ничего не сумел, вертлявая оказалась, стерва. После чего я и дал ей кличку «Вертлявая», по моему мнению, полностью ей подходившую.
А тем временем так случилось, что сон, который я совсем недавно пережил, зашел ко мне с другой стороны, немного неожиданной, с которой он оказался ещё страшнее, чем раньше. Дело в том, что в школе у нас возникла новая мода на трактовку снов, и я как раз попал под её раздачу. Началось всё с одной шутки, что наш общий товарищ Александр разбирается в снах лучше, чем в девчонках. Он-то мне и поведал, что означает мой сон.
Серый человек, этот некто «Душило» - полный злобы дух, который символизирует чьё-то сильное желание вам навредить. Обычно он вызывается домовыми и прочими духами дома. Отсюда и его непрозрачность, домовые всегда стараются избегать внимания к своим персонам. Поясняя мне суть сна, Александр отметил, что чаще всего, по поверьям, «Душило» не успокоится, пока не будет выполнена его миссия. В общем, напугал он меня так, что я пару дней вообще на огороде не показывался, не говоря уже о том, что бы в дом заходить. С другой стороны, крыть мне этот страх было нечем, этого духа я не выдумал, оказывается он и раньше к людям хаживал. Так что всё вполне реально.
Но ближе к очередным выходным мне опять пришлось вернуться на огород. Было понятно, что не могу же я совсем работу игнорировать из-за страшных рассказов своего школьного товарища - никто этого не поймёт. Но некоторые изменения я, всё же, сделал, так, например, перестал спать и стабильно уходил уже до семи часов вечера. И так продолжалось пару недель, пока, наконец, мне в голову не пришла прекрасная мысль оставить собаку на ночь. В принципе, к этой идее я шёл давно, но сформировалась она лишь после александровых объяснений.
Я решил, что если этот ночной бестия приходит во сне, то пережившая ночь собака будет живым опровержением всей опасности. Что-то вроде первого полёта в космос, когда вместо человека полетели его лучшие друзья - собаки. Гротескно, но зато эффективно, а самое главное -безопасно, по крайней мере, для меня. К тому же я столько приложил усилий к кормежке этой псины, должна же быть от неё хоть какая-то польза. Но это так, были лишь внешние умозаключения, внутри я прекрасно осознавал, что не совсем прав и червячок совести раз разом напоминал мне об этом. Но сопли соплями, а подготавливаться к опыту следовало как можно быстрее, потому что весь этот фарс пора уже было заканчивать.
«Вертлявая», как я уже говорил, была умной собакой. Не зря в дворняжках всю жизнь отбегала - она мигом учуяла, что ей готовится что-то несладкое и постоянно меня рассматривала, ища любой намёк на подвох. Со своей стороны, я всячески пытался не обнаружить своих намерений и делал такое заботливое лицо, что даже анаконда пропиталась бы ко мне самой материнской лаской.
И человек победил. Положив собачке как можно больше мяса, я наконец сумел дойти до двери раньше чем она, после чего быстро закрыл её. «Вертлявая» сразу же бросилась к двери, но было уже поздно, поэтому заливаясь громким лаем, она начала скрестись, биться о двери, прыгать к окну. Видя её попытки достать до подоконника, я даже было подумал, что она вот-вот на него вскарабкается, но, к счастью, наши карнизы были слишком высоки для этой маленькой дворняжки. Успокоившись, я быстро спустился с крыльца и зашагал домой. Мне не хотелось слушать её лай, было в нем что-то дикое.
Дома я спал плохо. Меня мучили какие-то бессвязные логические цепочки, суть которых ни к чему не вела и лишь загружала голову. То я с кем-то разговаривал, то мне кто-то что-то пояснял, словом, такой белиберды, да ещё от стольких людей, я мог наслушаться лишь во сне. Мне говорили о собаках, о долге перед родиной, о постоянно растущей внешней угрозе. Это были ученые, врачи, политики, даже сосед и тот норовил пролезть со своей темой о расовой дискриминации. Весь сон я слушал, слушал и слушал, пока, наконец, не проснулся в три часа ночи
и больше не сомкнул глаз. А ближе к десяти утра я понял, что сны - это всего лишь легкая разминка перед куда более страшной картиной.
«Вертлявая» была мертва. Она лежала в коридоре, возле двери, прижавшись к самому порогу. Я присел, положил руку на её лохматую голову. Я раньше не описывал её, но теперь опишу - она была рыжего цвета, с белыми лапами и чернеющими на концах ушами. Абсолютно безобидная и ручная, не представляющая никакой опасности даже для ребенка. Единственное, что она могла - это залаять, предупредить о надвигающейся угрозе. Что, собственно, она и сделала. Жаль лишь, что её лай я предпочел не слышать, оставив её с врагом один на один.
Мне не требовалось медицинского диплома, чтобы понять, что её задушили. Я почти ощущал след от мощных серых рук на её шее. Да и кроме как представлять, я ничего уже не мог - не пойдешь же к следователю просить, чтобы на моей собаке провели вскрытие. Кстати, тогда я впервые назвал её своей.
Увы, она была мертва, и этого вполне хватало, чтобы отправить любого подростка с подобной идеей куда подальше. Да и зачем? Разве общей картины не было достаточно, чтобы выявить и преступника и сподвижника. Да, я не отрицал вины дома, но и свою тоже признавал. Особенно, когда увидел её мертвой. Страх и сожаление овладели тогда мной, деля между собой первое и вторые места.
Сев на крыльце, я открыл дверь и первые несколько минут любовался на солнце. Оно было теплым свежим, оно начинало пригревать и меня, и бетон, и кирпич, и даже мертвую собаку. Ему было безразлично, кому дарить свое тепло, пусть даже я и не заслуживал этого.
Размышляя о подобном внимании, я пришел к мысли, что после всего происшедшего у меня есть лишь один путь, благодаря которому я хоть как-то смогу восстановить себя в своих глазах. Путь этот был не самый радужный, можно сказать смертельный. Но иного я придумать не смог. Я должен был провести в доме ночь, так же как и «Вертлявая».
Ох, если бы я не совершил ошибку и не оставил её одну, я мог бы отсидеться сейчас со своим четвероногим другом, так мы бы тоже засчитали результат, ведь я уверен, что если я бы заснул, она бы от меня не отошла. Но, увы, теперь это было невозможно, об этом заявлял её труп, лежавший возле меня.
Похоронил я её на самом дальнем участке огорода. Вырыл яму, сделал небольшой крест. Я не знал, как хоронят собак, но это было и не нужно, ведь я хоронил товарища. Товарища, предательски подставленного на поле боя.
Упаковав её в деревянный ящик из под овощей и прикрыв крышкой, я прочел пару слов о душе, о вере, о том, что не хотел, чтобы так всё произошло и с радостью постарался бы всё исправить, если бы мне дали такую возможность. Но самое главное, я ей пообещал, что какой бы я страх не испытывал, я докажу этой серой твари что никто и ничто не способно меня больше испугать. После чего засыпал яму землёй.
Спустя день я подошёл к матери и заявил, что заночую на огороде, так мне будет проще окучивать картофель, так как работы много, а времени нет. Матушка удивилась, улыбнулась и сказала, что это приятный сюрприз для неё. Глядя на неё, я вдруг подумал, что я ведь не собака и если со мной что случится - она этого явно не переживёт, но, переборов себя, я вовремя спохватился и искренне соврал, что творить сюрпризы - моя природная сторона. И слава богу, что больше она не стала мне расспрашивать, так как я уверен, что прокололся бы обязательно.
Свечи, крест, огонь, даже Библия. К этой ночи я готовился, как к самому настоящему крестовому походу против сатаны. Я твердо уверовал в то, что имею в противниках само зло и этот леший, домовой или так называемый «Душила» обязательно обладают всеми теми недостатками, что и привычные нам по фильмам мистические твари. Я даже серебро с кухни прихватил из подаренного родственниками столового набора. В общем, задействовал все, что мог. Был бы дробовик, притащил бы и его. Поймите сами, впереди двенадцать часов бескомпромиссной войны, где по одну сторону я, по вторую неизвестно что. Своего рода новая интерпретация «Вия», только круг защитный я не собирался использовать, так как хотел смело заглянуть в глаза своему страху. Отомстить за прошлую боязнь.
И вот разложив всё свое обмундирование на столе, я сел ждать. Черный волосатый человек, бегающий по лестнице и выглядывающий из-за угла, должен был быть наказан как можно жестче. Сперва это был бы крест, потом если бы помогло вода, освещенная этим же крестом, затем серебро. Вилок было немного, но метнуть пару раз было можно. Планы, конечно, были смешные, но ничего другого я придумать не мог. Так я и просидел да первой половины ночи,
держа в одной руке вилку, в другой старый бабушкин крест, пока, наконец, не уснул. Две ночи плохого сна, и вот организм неизбежно взял свое.
Ночью снов я не видел. Логичное объяснение тут простое - разум после таких бессонных ночей снов не показывает обычно. Решив не останавливаться на достигнутом, я переночевал снова и опять ничего дурного не ощутил.
Конечно, страх, гнетущее состояние - всё это оставалось, ровно, как и свист, и стуки дверей. И даже мерзкое ощущение, что тебя вот-вот кто-то схватит за горло. Всё это никуда не ушло. Но вот именно снов с «Душилой» я больше не видел. Ни черных, ни серых, никаких. После чего у меня возникло стойкое ощущение, что меня стали игнорировать или терпеть, как терпят блох на теле бездомные собаки.
Рассуждая на эту тему, я могу лишь предположить некоторые вещи. Например, то, что дом взял жертву в виде «Вертлявой» или, что всё это было плодом моего воображения. Если честно, я не знаю, как правильно трактовать произошедшее. Хотя склоняюсь я, конечно, к первому варианту. Слишком уж хорошо я почувствовал ту ненависть, которую он ко мне питает, пусть даже я и участвовал в его постройке.
в литрес книга моих рассказов Владимир Ильин "Крики стервятников"