Глава 59. Берег Скелетов. Выжить, чтобы увидеть Стенли.
...«Теперь бы, выбраться отсюда. Но кому я доложу о своем расследовании? Не факт, что дефект речи у «Стенли» имеет место быть. Ну, не помню я старших офицеров с таким дефектом! Отсюда не исключено, что именно на «Стенли» я могу выйти со своими выводами. Долго ли проживу я тогда?».
Вскоре, справа показалась похожая на сломанный сдвоенный клык одиночная горная вершина. Зуб Тсой-Гоаб, или иначе – клык Нджамби Карунга, верховного божества нама и гереро. Бескрайняя панорама развернулась перед глазами Савла. Кунене в этих местах занимала огромное пространство. Река, разделившись на несколько широких проток, выходила в довольно просторную бухту. Экзотическая фауна, фантастически-прекрасная в разнообразии своем и дикости флора африканской саванны – все, что могло заинтересовать пытливый взгляд исследователя, часто проходило как бы параллельно с деятельностью людей, подобных Савлу. Они выполняли свою, весьма не стандартную, крайне опасную работу. И – невероятно, но факт! – среди офицеров, прошедших по кровавым анголезским дорогами и тайным путям сопредельных Анголе государств, нет ни одного предателя! Во всяком случае, среди тех, кто шел на прямой контакт со смертью.
Но Савл неоднократно убеждался, и не только на личном опыте, что чем более высокую должность занимает человек, чем больше у него потребностей, тем легче он идет на любую сделку с совестью. И совесть, лишь бы заплатили хорошо, легко продает, при случае. Как и Родину.
Савл устроился отдохнуть на плоском, теплом камне. Отсюда наблюдается все очень хорошо. Видно, как мутные воды, коричневые почти, впадая в океан, окрашивают часть акватории, в такой же темный цвет. И воды эти пустынны.
Берега реки болотисты. Ближе к побережью пустынны. Противоположный берег обрывист и высок. И джунгли начинаются в километре от побережья. Но это на той, другой стороне. Там уже – Ангола. Можно сказать, свои.
Савл представил себе, что поднимается с камня. В воздух. И летит, летит… Над каменистой саванной, илистым берегом и, поднимаясь выше с птицами вместе, опускается на тот, другой берег. Пьет прохладную воду, он знает здешние места. Ложится на горячий песок. Засыпает крепко. И хищная погоня не хрипит в спину.
Но он – не птица. Загнанный зверь. Обезвоженный организм скоро начнет давать сбои. Обидно. Почти дойти. Почти выжить...
Впереди, внизу широкая пойма Кунене. Там много воды. Там жизнь. Но, между рекой и возвышенностью, на которой находится Савл – серая лента асфальтированной дороги, ведущей к маленькому морскому терминалу, который отсюда, сверху, довольно неплохо просматривается. Пара одноэтажных кирпичных зданий. И длинное деревянное строение. Все выбелено. Очевидно, известью. Наверное, склад, так как короткая узкоколейка тянется от него к соседнему пирсу, у которого пришвартован обшарпанный, вооруженный одной скорострельной пушкой, довольно старый катер. Похоже, сторожевик. Или, что вполне вероятно, обыкновенный морской перевозчик.
Рядом, чуть ли ни борт о борт, большая грузовая машина. Типа «Урала-375». Люди в камуфляже сгружают из кузова окрашенные в защитный цвет ящики и аккуратно штабелюют их на палубе катера. Отсюда не видно, что в этой таре. Слишком далеко для наблюдения без бинокля. Людей на территории терминала немного. В основном, на катере, рядом – на пирсе. И вагонетка только что скрылась в воротах склада.
Какое-то судно в достаточном удалении от берега следует курсом в направлении Анголы. Недалеко от ворот – сторожевая деревянная вышка. Кажется, есть прожектор. Но, еще ни вечер. Поэтому, прожектор слеп. И охранника не заметно за перилами маленькой площадки.
А километрах в пяти от причала, почти в пределах прямой видимости – хорошо оборудованный блок-пост, контролирующий единственную в этих местах дорогу к морю. С этого поста асфальт почти весь просматривается свободно. Именно поэтому, Савл, по факту, умирающий от жажды, не смел пересечь узкую дорожную полоску, отделяющую его от столь вожделенной пресной воды. Блок-пост был давно отмечен на всех оперативных картах Намибийского приграничья. Как и другие, подобные ему, укрепления. Вот, и сейчас Савл даже не наблюдая его, знал совершенно точно расположение поста и его боевые возможности.
… Часа два-три оставалась до захода солнца. Пить хотелось неимоверно. Глаза щипало. Пересохший язык покрылся мелкими, кровоточащими трещинками. И каждая попытка сделать глотательное движение вызывала жгучую боль в глотке.
Грузовик, тем временем, освободили от ящиков, которые, уложив в штабель на палубе, начали, было, накрывать брезентом. Но, не завершив работу, солдаты гурьбой направились к кирпичному зданию. И скрылись в нем. Затем, человек с пулеметом поднялся на вышку. Долго рассматривал в бинокль окрестности. Савл поспешил укрыться за камень.
Вскоре, охранник, спустившись на землю, проследовал за своими товарищами в помещение. Савл быстро, насколько мог, сместился вниз, ближе к берегу и причалу. Здесь был почти один песок. Берег Скелетов продолжался отчасти и там, за устьем Кунене. Нужно отметить, что на земле Анголы он был не столь страшен, как тут, в северной части Намибии. И назывался там, за рекою, он несколько иначе.
А сейчас, Савл решал очень не простую трехходовку. Как попасть на катер? Как пересечь на нем бухту в устье реки? Как остаться живым при этом?
Плохо то, что спрятаться в этих местах практически негде. С вышки просматривается весь берег. И красный песок, не барханы даже, а довольно скверное укрытие. Особенно, от взгляда сверху.
Савл, оказавшись на одной горизонтали с объектом, наблюдать территорию терминала мог весьма и весьма условно.
…Наконец, стало темнеть. Охранник, посетив свой пост на вышке, мигнул прожектором. Затем вспыхнул огонек зажигалки. Алый огонек сигареты запульсировал в сгущающемся мраке. На катере осветилась рубка. Изнутри. Фигура человека, «колдовавшего» над приборным щитком, четко выделилась на светлом фоне.
Забулькал в холостом режиме двигатель катера. Сразу вспыхнул прожектор над крышей рубки. Яркий свет контрастно выделил большой, полу-скрытый брезентом штабель ящиков на тесной палубе и длинный пушечный ствол на корме судна. С такого расстояния трудно определялось, как содержимое груза, так и происхождение его. Очень похожи на ящики, для снарядов, времен Третьего Рейха. Судя по всему, тяжелые. Значит, все-таки снаряды. Возможно, не столь старые, а вполне современные. А тара хорошо сохранилась. Вот ее и использовали для транспортировки боеприпасов. Складировали ящики осторожно, что вполне понятно. Все-таки, взрывчатка. Взрывчатка!
…Идею, достаточно безумную, Савл додумывал на ходу. Точнее говоря, ползком пробираясь между не высокими барханами, вдоль ограждения из ржавой колючей проволоки, к морю.
Луч прожектора периодически медленно и тщательно ощупывал проволочный периметр базы. Тогда Савл замирал в песке, каждое мгновение ожидая пулеметной очереди с вышки. Но, так как ночь была спокойна и темна, пулеметчик не собирался палить «в белый свет, как в копеечку». И Савл благополучно добрался до кромки берега.
Почти трое суток он не пил воды. И обезвоживание давало о себе знать. К сухости во рту прибавилось постоянное ощущение тошноты. Моментами возникала одышка. Пульс учащался вдвое. И бросало в жар. Поэтому, погружение в холодную воду вызвало значительное облегчение. На очень короткое время. Но, когда Савл прополоскал рот горькой водой, его моментально вырвало.
Ветер был слабый. Поэтому волны также оказались не высокими. С монотонным шуршанием они накатывались на берег и разбивались о мелкую, не видимую во мраке, гальку. Савл брел по шею в воде к катеру. Иногда попадались провалы. Тогда он уходил с головой в черную тьму. Но, выныривая, даже не мог себе позволить чихнуть или закашляться от попадающей в носоглотку горько-соленой воды.
И, хотя одышка оставалась прежней, жар пропал совершенно. Пульс казался уже не столь частым. Вот, наконец, и катер. Темный, покрытый скользкой, мшистой плесенью, борт. Савл вышел к нему со стороны акватории. Плыть было легко. Волны Берега Скелетов влекут свои жертвы к берегу. В старину моряки, покинувшие на шлюпке свой корабль, не имели возможности выгрести против этих волн и вернуться на борт. Они погибали на пустынном побережье без воды и пищи, усеивая его своими костями и обломками севших на мель кораблей.
Казалось, будто сама Смерть окрестила эти холодные, вечно туманные, места Берегом Скелетов.
…Человек в рубке опробовал двигатель. И заглушил его.…Савл осторожно миновал корму. Винт, или винты, были чуть ниже. Но не стоит рисковать жизнью в такой ответственный момент. Нельзя шуметь. И Савл, едва дыша, выбрался к настилу пирса, построенному из черных окаменевших бревен и покоящихся на мощных, столь же окаменевших, сваях.
Он вплавь пробирался вдоль настила. Замерз. Очень сильно устал. Но никак не мог найти место, где мог бы выбраться наверх. Скользкие сваи не позволяли это сделать. Катер почти вплотную пришвартован бортом к пирсу. Закреплен двумя канатами. Пирс стандартно защищен со стороны моря автомобильными протекторами. Вполне обычная практика. Иначе, при швартовке разбивается либо край пристани, либо плав-средство получает незначительные, но скверные повреждения.
Волны раскачивали судно. И широкий металлический трап, соединяющий его с берегом, ритмично поднимался и опускался, издавая глухой монотонный скрип. При этом, пространство между бортом и краем пирса на короткое время увеличивалось более, чем до полу-метра. А что? Вполне реальный шанс. Уложиться в эти секунды. Из-под трапа рвануть на пирс. А катер – вот он, рядом! Главное, рассчитать время. Иначе, бортом прижмет к бревнам или к резине. И тогда мешок со сломанными костями ляжет к подножию окаменевших свай.
В иное время, подняться на пирс проблемой не являлось. Но, сейчас страшная слабость, почти постоянные тошнота, боль в подвздошье в разы снижали физические возможности Савла. Он вполне мог не уложиться в отпущенные судьбой секунды.
Но это единственный вариант внезапно оказаться на палубе. Реальный шанс. Действовать нужно быстро. Ледяная вода сковывала мышцы. Человек в рубке мог покинуть ее. А с управлением катера, в одиночку, Савлу не справиться. Во всяком случае, в данный момент. Он точно знал это.
«Один, два, три…. – На счете «сорок шесть» борт прижало к пирсу. – Еще раз. Пятьдесят секунд. И еще раз. Плеск волны. Мягкий толчок.
Итак, судьбой дано всего сорок пять секунд. Оттолкнувшись, подтянуться. Выброситься на плоскую поверхность, чуть выше головы. Простое упражнение. В другое время, это вообще не проблема. Но, это – иное время. А сейчас, даже для размышлений не остается времени.
...Легкий, пружинящий удар борта о протектор. Это – как в боксе. Затем, непременно, следует резкий отход назад. Так и здесь. Шелест воды. Удар. Движение борта, от пирса. Какие скользкие, ледяные бревна! Оттолкнувшись от мокрой резины, Савл подтянулся на руках, почти коснувшись головой трапа… И сорвался в черную воду... Катер, коснувшись бортом протекторов, спружинил назад. Ну, что же. Еще попытка! И еще… И еще. Но, каждый рывок забирал остатки сил. Возникло странное ощущение полной апатии.
В какой-то момент произошло почти чудо. Рывок. Савл, на миг словно отключился. И пришел в себя наверху, под трапом. Он не мог вспомнить, как выскочил на пирс. Не понимал, почему не был раздавлен бортом катера. Не верил, что еще жив.
Над головой прогремели по металлу шаги нескольких людей. Послышалась щелкающая речь гереро, перемежаемая немецкими словами.
Савл перекатом выдвинулся из-под настила. Подняться сумел быстро. Рванул вперед, почти на «плечах» впереди идущих. Прямо на палубу. К ящикам. Под яркий свет прожектора, включившегося на крыше рубки.
В правой руке пистолет. В левой – граната с выдернутой чекой. Пальцы застыли на скобе. Кольцо от гранаты на мизинце правой, держащей пистолет.
Ближайший ящик. Вот он! Стволом пистолета Савл, отбросив защелку, откинул деревянную крышку. Снаряды!
Счет пошел на мгновения. Прожектор слепит глаза. Четыре фигуры на палубе застыли, словно живая картина. Виден квадратный люк, ведущий в трюм. И какие-то бочки, очевидно, с горючим, рядом.
- Achtunq! /Внимание! – путая немецкие и русские слова, громко, насколько мог, заорал Савл. – Оружие на пол! Alle dort! /Всем туда! – и, ткнув пистолетом в направлении люка, добавил, не понижая интонации: «Ich Sprenq! /Я все взорву!».
Резких движений не наблюдается. Граната с выдернутой чекой выглядит очень убедительно! Особенно над целым штабелем ящиков со снарядами. Тем более, когда зажата она в руке человека, с которого льется потоком вода. И сам он – либо пьян, либо безумен. Движения его расскоординированы, а взгляд совершенно ненормален.
- Alle dort! – снова повторил он. Три пистолета и винтовка брошены на палубу. Испуганная четверка дружно скрылась под металлическим люком.
Свет прожектора с вышки мечется по поверхности палубы. Там, на берегу, ситуацию оценили правильно. Человек десять насчитал Савл возле не отогнанной еще машины. Все вооружены. Но никто не пытается стрелять.
-Befreien Kutter! /Освободить катер! – движение стволом пистолета по береговым палам. – Schnеll! /Быстро!
«Все-таки, не металл. Повезло мне. Пеньковые канаты…, – мелькнула короткая мысль. – Поэтому, катер так «пружинит» на волне…»:
– Отдать швартовы! – словно вспомнив детские игры, вновь прокричал Савл. Слово «швартовы» поняли все. Канаты сбросили на палубу судна.
Бешеный взгляд на корабельную рубку. Двигатель булькающе запыхтел. Савл махнул рукой в направлении бухты. Катер рванул к другому берегу. И свет прожектора с вышки долго еще провожал его.
Прошло с пол-часа. Бухту миновали. Шли вдоль берега. Рулевой, или как его там называть, по приказу Савла высвечивал скалистое побережье. Савл не хотел убивать ни человека в рубке, ни тех, кто остался в трюме. Но был уверен, что стоит лишь покинуть катер, и он получит «все, что ему причитается».
Поэтому, необходимо подойти к берегу, как можно ближе. Сразу уйти в скалы. Пусть тогда тратят патроны. Или снаряды. Пытаются убить тень.
И Савл вспомнил Озеро мертвых..., лютый огонь с другого берега. Хлюпающие звуки пуль, попадавших в раздувшиеся, отвратительно смердящие тела, которые всюду видны были на черной водной поверхности. И крокодилов. Сытых настолько, что он, Савл, невредимым добрался к другому берегу, буквально усеянному следами лап и хвостов страшных этих рептилий…
Вот, наконец, и подходящее место. Савл махнул рукой. Катер ткнулся носом в песок. Выстрел в прожектор. Мир сразу окунулся в темноту. Савл даже оружие с палубы не стал выбрасывать. Прыгнул в воду. На отмель. Выбросил глухо ухнувшую гранату. И сразу нырнул в присмотренную еще с катера расщелину в скалах.
Ушел шагов на двадцать. В этот момент, грохот выстрелов разорвал холодную темноту. Все-таки, на носу зенитная пушка. Бьет по горизонтали. Ну не терпится пострелять парням!
«Как же пить хочется! Сейчас воды не найти. Белый туман ползет с моря… И огонь не развести. Где тут найдешь дрова…, – мысли были какие-то рваные. – Все…. Теперь я у своих. Поспать надо… Воды глоток… Я доберусь до тебя, Стенли… Меня уже вычеркнули из списков… А тебя я сам вычеркну… Лично…».
Савл с трудом отыскал под скалой расселину. Настолько узкую и тесную, что не смог в ней полностью поместиться. Скользнул, цепляясь за шершавую поверхность камня, к земле. И отключился. Белый холодный туман ложился на побережье. Словно саваном, окутал он упавшего на песок человека, который даже не почувствовал совершенно этого ледяного объятия.
…В тяжелом полусне–полузабытьи привиделась ему пустыня странная, Калахари, занесенная огромными снежными барханами. Резкие порывы ветра сметали звенящие призрачные полотна белой пыли, которая трансформировалась в большие стаи гиен – огромных, белых и холодных, как эта пыль.
Хищники стелющимися прыжками настигали Савла, рвали его измученную плоть. Каждое прикосновение их клыков отзывалось мгновенным болезненным ожогом.
И, не выдержав такой жгучей боли, он вырвался внезапно из объятий своего ледяного кошмара.
С трудом, опираясь на влажную стенку скалы, поднялся на ноги. Туман конденсировался на камнях в мельчайшие капли. И Савл языком, почти безуспешно, пытался собрать пресную влагу.
В мокрой насквозь и холодной одежде он двигался, как сомнамбула. Медленно и не уверенно. Замерз жутко. Большой глоток спирта принес совсем короткое ощущение тепла, загасив на время чувство жесточайшей жажды и беспощадного холода.
…«Нужно идти… Здесь я замерзну…, – Савл не осознавал, думает он или произносит вслух слова и обрывки корявых фраз, – выйти на берег. Набрать плавника и разжечь костер… Наверное, уже полночь. Или вечер?... Сколько я провалялся там… Плавник…. Полить спиртом…. Гореть будет. Пережить ночь, это – главное сейчас. Как хочется пить…. И спать».
Если можно так выразиться, Савл буквально ломился через прибрежные скалы. Несколько раз падал. Сильно разбил лицо и содрал локти. В чертовом тумане видимость была не более метра. Совершенно не видя дороги, ориентировался лишь на шум прибоя. В безветренной ночи звуки эти были усыпляюще-постоянны. И, как только они слышались слабее, человек смещался влево, ближе к морю.
Вскоре нагромождения камней закончились. Савл и внимания не обратил на этот факт. Загребая ногами мокрый песок, он целый час медленно брел вдоль береговой линии. Пока не натолкнулся на полу-засыпанные этим песком какие-то деревянные останки. Долго искал в темноте плавник потоньше и какие-нибудь щепки. Ножа не имелось. А сырые широкие доски нельзя разжечь без щепок. Он пытался выстрелами расколоть их. Но результат оказался почти нулевой.
Наконец, нужное количество древесины набралось. Савл соорудил некое подобие «таежного» костра, вылил на него остаток спирта из фляжки и поднес зажигалку. Спирт вспыхнул сине-зеленоватым пламенем. Вскоре, плавник, хоть и сыроватый, медленно разгорелся. Во влажном воздухе костер сильно дымил. Но главное – тепло, жизненно важное тепло дарил он безмерно исзябнувшему человеку!
…Через некоторое время в ход пошли более толстые обломки. Они обдавали Савла дымом и трещали, трещали…. Но огонь вполне разгорелся. От одежды пошел пар. И сон буквально свалил путника.
«Я иду к тебе, Стенли…, – рождались и гасли несвязные мысли. – Ты кто-то из тех, кто отправляет нас в пекло. Но, я не тебе служу. У меня есть то, чего нет у тебя. Родина… Дом… Семья… Но, как же пить хочется! Как же хочется пить…. Завтра…».
Савл рухнул на подтянутый к огню обломок широкой доски и мгновенно уснул.
Проснулся он от криков чаек. Туман почти рассеялся. Белые клочья его еще цеплялись за вершины отдаленных холмов и таяли среди угрюмо шуршащих волн. Было очень холодно. Костер догорел почти. Савл побрел за топливом. Кинул взгляд вдоль берега. И замер. Океан, пока еще, был спокоен. Поэтому волны, неторопливо накатывающиеся на песок, не кипели белой пеной, а едва слышно шуршали, принося с собой водоросли и едва ощутимый запах йода.
Савл оторопел, потому что в глаза ему бросилось нечто давно знакомое. Старая, доживающая бурный свой век, морская посудина.
Остов ржавого сторожевика, типа «Брук маринер», плотно ушел развороченным носом в темный, усеянный редкими, серыми островками хилой травы, очень пологий склон. Рубка сильно перекошена. Ее сорванная крыша, полу-занесенная песком, едва виднелась рядом с катером. И хотя ветра почти не ощущалось, откуда-то из недр катера уныло доносился негромкий, монотонно-металлический, унылый скрип. И память вплела услужливо в этот скрип донесшиеся сквозь время и «белый шум» эфира, щемящие душу, трагические аккорды …аккорды «Аддажио»...
...Такая знакомая картина! И звуки такие знакомые! Именно здесь несколько лет назад они с Димычем тщетно ожидали возвращения группы Уго Молинеса с той стороны.
Савл даже обернулся. Там, за спиной, находилась в тот вечер их машина. Оттуда доносился печальный этот мотив. Правда тогда был вечер, а не утро, как теперь. Димыч ушел в туман за кубинцем. Савл вспомнил, как пожалел он тогда, что отпустил друга одного, как обрадовался его возвращению, и как именно на этом месте они пили за упокоение простых солдатских душ группы товарища Уго...
Сейчас, здесь ничего, естественно, не было. Тускло дымил костер на пустынном берегу. И он, Савл, под солнцем Намибийской пустыни и смертным холодом Берега Скелетов, четверо суток проживший почти без еды и совершенно без воды, у этого огня согревал свое страшное одиночество. Зная, что здесь никто не придет на помощь.
И Димыч не вынырнет из белого, ледяного тумана. Не скажет устало, что продрог, как пес. И, плеснув половину содержимого из алюминиевой кружки на песок, спирт не проглотит, словно воду. Нет больше Димыча! Прости, дружище! Мне ведь нечем помянуть тебя. Спирт кончился. Можно лишь упасть. И выключиться. Навсегда. Но, мне непременно нужно выжить. Донести имя предателя. Даже, если меня не услышат, не поверят и не вспомнят даже. Таковы условия Игры. Ты же знаешь… Случается, что некому пить за упокой наших душ, приятель. Скоро день вступит в свои права. Нужно идти. Где-то там, впереди, есть озеро и нечто вроде оазиса. А дальше – территория большого Национального Парка. Савл не помнил точно его название. Кажется, что-то библейское. Главное, что там есть вода и пища. Сколько миль до тех благословенных мест?
Солнце достигло зенита. Сезон дождей едва вступил в свои права. Дождей на побережье почти не было. А к полудню вообще становилось очень жарко.
Каждые пол-часа Савл принимал, как он шутил мысленно, «морские ванны». Подвернулось несколько не больших раковин. Он с жадностью съел их пряное содержимое. Но от подобных «деликатесов» жажда только усилилась. Привалов старался больше не устраивать. Силы после отдыха практически не восстанавливались. Он боялся не подняться вновь. К тому же, появилась навязчивая идея. Он был уверен, что гиена, та самая, чью кровь он пил на Берегу Скелетов в Намибии, осталась жива. И во главе стаи, скрытно следует за ним, ожидая, когда полуживой человек рухнет в горячий песок.
«Зверюга стремится восстановить свою кровопотерю…, – замедленно размышлял Савл. – Зверюга хочет кушать… И пить. Если я упаду, то этот… предатель...как его... останется жив»,– Савл с ужасом вдруг понял, что забыл ненавистное имя. В сознании его смешались координаты пространства и времени. Сердце отбивало больше сотни ударов. Пересохший язык, будто, во рту не помещался. Прозрачные, искрящиеся мушки яркими тучами мельтешили перед глазами, мешая обзору. И Савл, размахивая руками, пытался отогнать от себя то, чего не было на самом деле. Что-то пытался говорить даже. Но, лишь невнятное мычание вырывалось из непослушной глотки.
Ни темных очков, ни головного убора давно не сохранилось. Солнце испепеляло все вокруг, а Савл даже «морские ванны» брать перестал. Напрочь забыл о самом существовании моря. Он и про жажду забыл.
Периодически его «доставал» рвотный рефлекс. Но рвать было нечем. И, покорчившись какое-то время, Савл, падая и вновь поднимаясь, делая совершенно бессмысленные зигзаги, медленно продвигался по давно высохшему песку.
Разгрузка высохла. Нагревшись от солнечных лучей, она, словно раскаленный панцирь, обжигала кожу. Во всяком случае, так казалось Савлу. Тогда он сбросил ее вместе с содержимым карманов. Вместе с остатком аптечки и зажигалкой. Он бы и подплечную кобуру сбросил. Просто не сумел ее снять.
Савл шел, мучительно пытаясь вспомнить имя человека, ради которого непременно нужно выжить. Но память выхватывала из мутного полу-забытья имена и лица друзей по детскому дому..., моменты срочной службы..., эпизоды времен военного училища... и услужливо вела гаснущее сознание по бесконечным лабиринтам войн последних лет. Для человека, не знающего гражданской жизни, это было вполне естественно. Савл ощущал себя маленьким камешком в монолите огромного Государства. Ни гордым королем, сказавшим некогда: «Государство – это я!», а именно частицей страны, которая и являлась его семьей, его домом, единственной его Религией.
Государство заботливо вырастило Савла, дало ему образование, заботилось о нем, лишь верности ожидая взамен. И он числил себя вечным должником. Всегда был готов вернуть этот долг. А так как, лишь жизнь являлась его собственностью, то именно ею он и мог оплатить все то, что некогда дало ему Государство.
…Таких, как Савл, немало было среди тех, кто под другими именами, вымышленными биографиями, чужими флагами, бесследно исчезали в невидимых битвах, под враждебными небесами. Чаще всего, даже могил не имея. Их не помнили родные. Потому что не было их, этих родных. Их имена забывала Родина. Потому что нельзя помнить или произносить имена тех, кого не было никогда.
Люди эти не были «псами Империи» – так называли их недруги, но истинными сынами Отечества. Именно в таком качестве, без громких фраз, мысленно они считали себя.
Они приходили в жизнь, словно ниоткуда. Уходили из нее, словно вникуда. И, даже близкие, если такие у них появлялись, чаще всего, не знали о двойной жизни этих людей…
…«День…ночь…я иду по Африке. День…ночь…все по той же Африке…», – всплыли в сознании чьи-то очень знакомые строки: «Киплинг. Я вспомнил имя предателя!...»
Савл едва тащился под палящим солнцем. Пересохшие губы до крови потрескались. Язык, покрывшийся мелкими язвочками, выдавал нечто невразумительное. И находившийся в приграничье между бредом и явью, Савл незаметно для себя удалялся от линии прибоя...
В какой-то момент, очень знакомые звуки заставили его вырваться из этого мутного, крайне неустойчивого состояния. Шум автомобильного двигателя! Глаза, словно засыпаны песком. Сознание включается тусклыми, неустойчивыми вспышками.
«…Лендровер…кажется, лендровер…. Чей он? И где я? Три человека. Какие черные лица…. И пулемет…. Отвлеку их на себя…. Димыч ударит с фланга…. Не опоздай, не промахнись, Димыч. Я у них, как на ладони…».
Замычав что-то невразумительное, Савл выхватил из подплечной кобуры «Беретту». Ему казалось, что выхватил. На самом деле, все действия его были медлительны, совершенно не скоординированы и, по большому счету, бессмысленны.
«…Сбить пулеметчика…. Там врубится Димыч…. Машина. Вода. Не Киплинг имя предателя…. Его зовут Стэнли…. Стенли!».
Савл все-таки извлек свой пистолет. Но истратил на это движение последний остаток сил. Он даже выстрелил. Два раза. Потому что, лишь два патрона оставалось в магазине «Беретты». Но, поскольку стрелял уже в падении, то пули ушли в воздух. Теряя сознание, услышал звук пулеметной очереди.
Били под ноги. На упреждение. Чужака нужно было взять живым. Впрочем, полу-труп этот оказался совершенно не опасен.
…Сознание возвращалось медленно. Не открывая глаз, Савл вслушивался, в заполнявшую пространство, тишину. Собственно, не совсем тишину. Где-то далеко лаяла собака. Слышалась чья-то речь. Будто, в соседнем помещении, или на улице. Кажется, протарахтел мотоцикл. А в помещении было тихо и безлюдно.
Савл осмотрелся. Глаза щипало меньше. И сухость во рту почти пропала. Но, появилось странное ощущение в ногах.
Комната большая. Стены кирпичные. Не оштукатуренные. На одной стене – инструмент на крючьях. Плотницкий, либо кузнечный. Деревянный стол под зарешеченным небольшим окном. Под столом куча какого-то тряпья. Пара трехногих табуретов. Посреди комнаты – нары. Обычные, деревянные, наподобие широкого лежака. Грязные очень. Без какой-либо подстилки.
На этих-то нарах и располагался Савл. Прямо на досках, покрытых подозрительными темными пятнами. А не приятное ощущения в щиколотках вызывали обычные кандалы, замкнутые на обе ноги. Ржавая, толщиною с палец, цепь соединяла это железо с блочком, закрепленным на потолке. Прямо над головою Савла.
«Неужели, меня перехватили? И я опять в Намибии. Судя по следам внутривенных инъекций и нормальному самочувствию, меня изрядно подлатали. Логично. Материал должен быть пригоден к работе.
Впрочем, не факт, что это Намибия. Если я попал к «нашим», в Casa do Povo, то люди Энрике Сантуша расчленят меня на этих нарах прежде, чем я успею что-либо сказать. Если меня примут за фракционера, то беседа будет короткой. Господин Онамбве весьма немногословен. Homem de Agao /Человек действия – так, кажется, его «окрестил» сеньор Жоа Лопеш, он же полковник Кисасунда. Однако, Онамбве – «Вырывающий сердца», не помню, с какого это языка переводится, звучит куда более устрашающе...Так что, если я попал в лапы «Директората информации DISA» и не сумею быстро и вразумительно объяснить свое появление здесь, то… Впрочем, лучше не думать, что будет в этом случае. «Светить» себя в качестве conselheiro military – военного консультанта вообще недопустимо. Для дознавателей среднего уровня наши имена, деятельность – «табу».
…Из-за двери послышался шорох. Донесся металлический лязг. Неужели, у них тут замки навесные? Дверь настежь распахнулась. Несколько человек ввалились в помещение. Все – чернокожие. В камуфляже. Стандартные разгрузки. Без каких-либо знаков различия. И вооружены стандартно. Стволы почти на животах. Любят цветные парни демонстрировать свое оружие! Значимость и силу – так они, очевидно, считают.
«А вот я, хотя и восстановился вполне, покажу свою слабость. Полумертвый от голода и жажды, а еще в цепях, я не опасен. Я просто никто». – Савл принял сидячее положение. Звякнула цепь. Почувствовался сразу серьезный вес оков на ногах. В наследство от рабов, наверное, остались эти кандалы. Настолько были они потерты и громоздки.
Один из вошедших, прислонившись к стене, остался у двери. Двое разместились на чуть скрипнувших табуретах. Четвертый сел на краешек нар. В полуметре от Савла. Молча, не мигая, уставился на пленника. Белки глаз испещрены четко заметными капиллярами. Пьет много. Или гипертоник. Скорее всего, и то – и другое. Ну и запашок от этого черного мачо! Любая казарма сдохнет от зависти.
В комнате повисло тяжелое молчание. «Ждут, когда я заговорю», – понял Савл, – явно пытаются определить мою национальность. Ну ждите, ждите. Я ослаб. Во рту пересохло. Ваш ход первый. Но вы не профи, джентльмены. Видимо, сбросили со счетов мои возможности. Поэтому ты, красноглазый, и подсел так близко? Пушка твоя в пределах моего рывка. Нож на ремне. Ты меня искушаешь, парень. Я слаб морально. И, вообще – без тормозов».
Минута… вторая… Из-за спины, неизвестно кому, грянул внезапный вопрос. Кажется, на африкаанс. Или на английском?
– Wie is jy? /Ты кто?
«Все-таки, на африкаанс. Неужели, опять Намибия?»:
– Mense /Человек, – ответил, чуть помедлив, Савл.
В ответ прозвучала длинная фраза. Также, на африкаанс. Из которой пленник ровным счетом ничего не понял.
– Ek verstaan nie /Не понимаю, – покачал головой Савл. – «Сейчас нужно определить линию поведения. И он готов пойти почти на любые компромиссы для того, чтобы выяснить, хотя бы, с кем имеет дело. Если они перейдут на португальский, значит – это Ангола. Тогда все немного проще. Немного. Но проще».
– Onde vose vai? /Откуда идешь? – включился в допрос красноглазый.
«Похож на того, в Ботсване, – вспомнил столь же красноглазого, но гипнотизера, Савл. – Португальский!» – отметил он, внешне не показывая своих эмоций.
– Cacador /Охотник, – кратко ответил Савл, – Eu me perdi /Я затерялся.
– Porkue disparar? /Почему стрелял?
– Persamento criminosos /Думал, бандиты.
– Vinha da Namibia /Шел из Намибии? – Опять из-за спины. Прямо перекрестный допрос. Лишь темпа не хватает.
– Sim /Да. – Савл глянул на сидящего рядом.
– Como a baia passou? /Как прошел залив? – мазнув Савла взглядом вампира, буркнул красноглазый.
– Sobre as aguas /По воде, – не удержался от иронии Савл.
– Vose nao e Jesus /Ты не Иисус, – хмыкнул голос за спиной.
…На короткие вопросы Савл еще мог ответить. Но длинные фразы просто не понимал. Те, кто его допрашивали, очевидно, пришли к выводу, что пленник, рассчитывая на что-то, просто тянет время.
Они слышали ночную канонаду на побережье. Кажется, пришли к ошибочному выводу, что какие-то люди с боем прорвались через границу. Сведений о том, что пройдут «свои», «сверху» не поступало. Следовательно, прошли «чужие». И тут попался человек, явно не идущий на контакт. Его, полу-живого, привели в норму. Дали почти двое суток поспать. А он молчит! Делает вид, что не понимает простых вопросов.
Так Савл понимал и определял их, в общем-то, довольно странное для работников спецслужб, поведение.
– Nao falador…/Не разговорчивый, – скверно, одними губами, усмехнулся красноглазый, – Тu tenho os mudos falar /У меня немые говорят. E os surdos ouvem /Глухие слышат. Mas a agua eu nao vou /Но по воде я не хожу. Gosto de sair de sangue /Люблю гулять по крови.
Общий смысл сказанного Савл уловил. Последнюю фразу понял точно. Одно движение – и он вырвал пистолет из кобуры красноглазого. На рефлексе снял предохранитель. Услышав за спиной характерный щелчок, выстрелил через плечо на звук. Падение тяжелого тела. Краем глаза заметил резкое движение того, второго, на табурете. И отправил второго к первому. Рванул стволом к двери. Тот, что подпирал стену, услужливо бросил оружие на пол, к ногам Савла. И замер. С поднятыми руками.
Красноглазый, очевидно, впал в шоковое состояние. Он даже позы не изменил. Вся ситуация уложилась секунды в три. Не более.
– Retirar! /Снять! – рявкнул Савл, мотнув головой на кандалы.
Человек, стоящий у двери, буквально метнулся к красноглазому. Выхватил из кармана его разгрузки большой, какой-то несуразный, ключ и, лихорадочно спеша, стал освобождать Савла. Кандалы, вероятно, еще времен работорговли. Ключ им под стать. Лишь, когда черные эти железяки повисли свободно на потолочной цепи, Савл вздохнул облегченно.
Деревянный пол затоптан. Загажен неимоверно. Ступать по нему босыми ногами просто отвратительно. Да и любую заразу легко можно подхватить здесь.
Савл не мог спросить о своих берцах. Маленькие знания португальского не позволяли задать нужный вопрос.
– Onde? /Где? – коротко спросил он, указав стволом пистолета на свои разутые ноги.
Красноглазый, тем временем, пришел в себя. Вопрос понял. Вопросительно взглянув на Савла, оттащил мертвое тело в сторону, прошел к столу и вытащил из-под него укрытые тряпкой берцы и подплечную кобуру. Правда, без пистолета. Как-то нерешительно положил все это на топчан.
– E a fasa agui! /И нож сюда! – взглянув на кинжал красноглазого, приказал Савл, – Lentamente! /Медленно!
…Спустя минуту, победители стали пленниками. Савл стреножил их бывшими своими кандалами. Правая нога одного – с левой другого. И цепь – к потолку. Савл не удержался от усмешки. Пленники лежат на топчане. Плечом к плечу. И ноги почти под прямым углом задраны кверху. По одной – на каждого. Отдыхайте, парни!
Савл вышел во двор. Несколько в стороне, среди кустарника, искореженная, очевидно взрывом, решетчатая конструкция, и развалины небольшого строения рядом. Узел связи. Все правильно. Это же оперативная точка DISA. Или, уже бывшая, точка?
Машина стоит на утрамбованной площадке под единственной здесь пальмой. Маленький, человека на четыре, открытый кузов. Несколько пулевых отверстий на металле. Судя по отбитой краске, совсем свежие. Кабины, как таковой, нет. Место водителя расположено не справа или слева, а точно в центре. Пулемет на турели, за спинкой сидения шофера. И, чуть в стороне, видавший виды мотоцикл.
Действительно, «Лендровер», как накануне определил марку машины Савл. Ближайший родственник того, послевоенного «Виллиса». Открытый, простой в управлении и довольно маневренный.
«Теперь я знаю, куда идти, – размышлял Савл, двигаясь по скверной дороге в нужном ему направлении. – Хорошо, что не высадился в фош-ду-Кунене. Поселок, очевидно, захвачен. Но кем? Слишком уж откровенно-нагло вели себя те, в Хосто. Далее – Тигровая бухта и Томбуа. Мне – в Томбуа. Там – рота кубинцев. Свой человек в Порту Александр. И отличная связь. Во всяком случае, с Лубанго, до которого всего двести километров. А в Лубанго свои, «конторские». Хорошая еда. Ванна. И «вертушка». До Луанды. Возможно, вертолет найдется и в Томбуа. Сколько от Томбуа до столицы? Помнится, чуть более четырехсот километров. А там – Стенли. Я, все-таки, добрался!...
…одно не понятно. Если меня «приземлили» люди DISA, то где их документы? Я обыскал всех и тщательно. Все чисто! Так быть, в принципе, не должно. Полковник Кисасунда весьма щепетилен в вопросах представительской атрибутики своих людей. А здесь, хотя помещение определенно Casa para …– как оно там дальше называется? кажется, место для дознания – но дознаватели эти больше похожи на обычных бандитов. Впрочем, судя по отсутствию документов, они и есть бандиты. Допрос вели примитивно. Поведение не профессиональное. Узел связи, судя по всему, взорван. Темные дела. Мутная ситуация. Но, ничего. Думаю, в Томбуа многое прояснится»...
http://www.proza.ru/2018/05/21/257