Глава 2.
Спускаясь с пятого этажа по слабоосвещённой лестнице, с её привычными запахами остывшего сигаретного дыма, почувствовала приступ меланхолии жуткой. На втором этаже через стеклянную дверь было видно, как вахтёр смотрел телевизор. С голубого экрана доносились слова знакомого рекламного ролика. Стареющий рокер чихал от простуды и вёл диалог с самодовольной девицей.
«А-апчхи!.. О, это простуда.
-Я вас так понимаю.
-Да ладно, девочка, ты же не простужена.
-Ошибаетесь, я простужена.
-Брось заливать, у тебя даже насморка нет.
-Вчера был, но я приняла …»
Что успела принять девица из рекламного ролика, Пашаева уже не расслышала, так как спустилась на нижнюю площадку к выходу. Не выходя из подъезда, достала из сумочки мобильник и набрала домашний номер. Долго никто не брал трубку. Нина стояла не двигаясь. В тишине подъездного полумрака телефонный зуммер звучал пронзительно громко. Наконец, родной голос ответил:
"Алло, я вас слушаю."
-Мамуль, это я. Еще на работе. Получается так, что придётся заночевать у подруги. Она недалеко от офиса проживает. Так что ты не волнуйся, ложись без меня.
"Нинусь, впредь так не делай, - произнёс с укором материнский голос. –Предупреждай заранее о подобных мероприятиях. Я же просила тебя об этом! И потом, что за подруга?"
-Это … это Томочка Паламарчук. Я рассказывала тебе о ней. Ты что – не помнишь? – попеняла матери Пашаева и почувствовала укор совести. Она сама не понимала, как у неё вырвалась эта выдумка. Своим домашним она лгала очень редко, да и не было в этом особой надобности.
"Как ты сказала?.. Парама-ал… нет, не помню. Что-то с памятью совсем плохо стало, видно годы мои такие. Ладно. К девяти утра, надеюсь, появишься?"
-Раньше вернусь, мамуль, раньше! К восьми подъеду. Ну, пока. Целую. Жди! – и, отключив мобильник, бросила его в раскрытый зев сумочки. Вышла из подъезда.
После душной атмосферы офиса уличный воздух подействовал освежающе. Девушка встряхнулась, вздохнув полной грудью, словно стремясь избавиться от гнетущих мыслей.
Вечер был полон трескучей, морозной лёгкости. Улицу покрывал тёмный, лаковый лёд, а под ногами звонко крошились хрупкие ледяные пластинки. Из морозного полумрака, то и дело выныривали покрасневшие лица прохожих. Из их ртов вырывались клубы плотного, вязкого пара. Мелькнула морда бродячего пса с сосульками на шерсти подбородка и лап. А по проезжей части улицы катились машины. Зимним вечером их гудки казались глухими, трансцедентными: так вероятно воспринимались бы звуки, издаваемые инопланетными самодвижущимися аппаратами.
Пашаева повернулась спиной к дороге, чувствуя, что на холодном воздухе сумбур в её голове постепенно рассеивается. Подошла к магазинной витрине. В зеркальном стекле её взгляд наткнулся на собственное отражение: лет двадцати с небольшим, довольно приятной внешности, девушка, в добротно пошитой, мутоновой шубке. Вот только лицо … уж очень разочарованное. И вновь Нина почувствовала, что соскальзывает в сумрачное состояние, и вновь промелькнула мысль о вполне возможной физической близости с Дорохиным. Вот только случиться такое с ней, должно было впервые в жизни …
Несмотря на свои двадцать пять лет Пашаева всё еще сохраняла девственность, и это был её собственный выбор. Кому-то, вероятно, покажется странным, что в просвещённом 21-ом столетии, когда на всё смотрят иначе, такие случаи ещё возможны. Но с Ниной Пашаевой было именно так.
Она родилась в семье военного и была в ней единственным, желанным ребёнком. Детство и юность её прошли хаотично, в бесконечных переездах, связанных со службой отца. По нескольку месяцев девочка обучалась в школе среди незнакомых ей сверстников, а затем, когда главу семьи переводили в другой гарнизон, расставалась с временными одноклассниками навсегда. Естественно, что Нина ни с кем не успевала наладить даже приятельских отношений. Прибавьте к этому её порывистый, гордый характер и крепнущую с годами убеждённость в том, что все видят в ней только заезжую индивидуалистку, общаться с которой - себе дороже. Поэтому, постепенно взрослея, Пашаева замкнулась и обособилась. Одиночество Нина стала предпочитать шумной компании, а библиотеку – очередной дискотеке. Она много читала, правда, без всякой системы: наверно, стремилась восполнить недостатки образования, которое получала как дочь военного, постоянно переезжающего с места на место. Её мозг стал хранилищем всевозможных сведений и цитат, почерпнутых из различных источников. Вскоре, она оказалась гораздо начитаннее своих ровесников. Так чтение ей заменило жизненный опыт.
С юношами Нина была сдержанна и ни разу за годы учёбы в школе по-настоящему не влюблялась. Она делала вид, будто юноши её не интересуют: у неё, мол, есть дела поважнее, чем вся эта ерунда вроде свиданий, флирта и поцелуев. В действительности же, Пашаева избегала общения с ними по очень простой причине: она боялась, что если сблизиться с молодым человеком, то тот сразу же догадается, какая она на самом деле неопытная и легкоранимая, несмотря на своё высокомерие и начитанность.
И всё же вечерами оставаясь наедине с собой, погружаясь в очередную сагу о пылкой страсти, Нина чувствовала, как в ней самой пробуждается смутное волнение, тихо что-то нашёптывавшее в пользу осязаемых плотских радостей… И было ей тогда всего шестнадцать, и впереди была целая жизнь, исполненная радужных надежд и неопределённых томлений, озарённая нежно-розовым светом девичьих грёз.
Одно событие удручающе подействовало на семью Пашаевых, усилило замкнутость и минорное настроение девушки, как раз в то время, когда ей едва минуло семнадцать …
Её отец, получив, наконец, п о л к о в н и к а , вышел в отставку. Семья Пашаевых поселилась в О-ске. Седовласый пенсионер, прикипевший душой к армейским порядкам, болезненно переживал жизненные перемены: с полгода побрюзжал в кругу семьи, попил коньячка и … скончался.
С тех пор его домочадцы были вынуждены заботиться о себе сами. Нина к этому времени уже окончила школу и стала самостоятельно зарабатывать на жизнь; работала референтом, учётчицей, кассиром в различных небольших коммерческих фирмах. А позже, не оставляя работы, поступила в университет на заочное отделение финансового факультета.
Так промелькнуло несколько лет довольно хлопотной девичьей молодости, а в отношениях с противоположным полом у Нины по-прежнему ничего «не высвечивалось».
Но год назад девушка пришла работать в «Лучину», где сразу же обратила внимание на юриста. Он был молод, красив и как тополь высок, притом обладал острым языком и умел подчас вставить если не блестящее, то меткое словцо. А слушать Кобышева доставляло большое удовольствие, потому что у него был на редкость приятный голос, не слишком низкий, но звучный, гибкий, богатый интонациями. И говорить он умел – ярко, убедительно. Вернее, он даже и не говорил, а журчал, как неторопливый ручей, и только когда что-то рассказывал о нарушениях закона, его голос строжал и подрагивал, как струна. Красноречивыми жестами, целым потоком взволнованных слов, Костя умел так разжечь воображение слушателей, что те просто не могли не соглашаться с его доводами. Держался Кобышев со всеми открыто и дружелюбно, много смеялся, но не требовалось особого знания человеческой породы, чтобы понять, что за этой шумной общительностью скрывалась цепкая хватка дельца от п р а в а.
Как человек видный и остроумный, обладающий особой магнетической притягательностью, Кобышев, конечно же, не мог не импонировать женщинам. И не трудно понять, почему Нина им вскоре пленилась. Впервые, девушка, почувствовала себя с молодым человеком легко и свободно. Он точно околдовал , вошёл в её кровь, и при звуке его мелодично-журчавшего голоса, щекочущая тёплая волна разливалась по телу. И всё это было для Пашаевой так ново и удивительно, что она даже боялась слишком много о своих чувствах думать.
Потом была уже известная корпоративная вечеринка и многозначительное пожатие юристом её коленки. И Нина чувствовала, как где-то в глубине её существа зарождалось, росло, ширилось н е ч т о, что выразить она могла бы ( к себе применительно), словами Патрарки:
«Для роковой стрелы пора приспела,
Она её за счастье почла,
Не сомневаясь в точности прицела».
И целых три месяца Нину не покидало ощущение полёта; она пребывала в ожидании чуда. И хотя, у неё не было с Кобышевым ни обниманий, ни признаний, жилось ей тогда просветлённо и солнечно, а будущее представлялось какой-то феерией. А как иначе?.. Как могло быть иначе?!.. Судьба просто не имела права, посулив однажды надежду на близкое счастье, притворяться, что ничего не обещано…
Как и все девственницы, сумевшие сохранить свою невинность до такого же возраста, Пашаева втайне была уверена, что рано или поздно - Э Т О, с нею всё равно случится. Однако в одном, Нина была уверена наверняка: она никогда не ляжет в постель с уже женатым мужчиной или кавалером, который намного её будет старше. Она легко могла представить себя в объятиях Кости Кобышева, и ей были бы приятны его горячие, нежные ласки, но тот «запал» почему-то на нелепо жеманную Гускину.
А что же Нина?.. Махнув рукой на свои высоконравственные убеждения, она стоит теперь перед подъездом фирмы и ждёт, когда к ней спустится дедушка из м е з о л и т а и отвезёт её для известных утех на квартиру.
И девушка внезапно почувствовала такую глубокую тоску, такое щемящее сознание одиночества, что захотелось плакать. Горько плакать.
Но, пересилив себя, она вновь встряхнулась, стараясь избавиться от сумрачных размышлений: «Всё, хватит думать о Кобышеве. Довольно! Хватит! Иначе лишусь остатков самоуважения». И тут же, попыталась думать о другом: не пора ли затеять в квартире ремонт (мама уж давно намекала на это), не начать ли на праздники большую стирку, не отдать ли в химчистку свой брючный костюм, который, возможно, вскоре понадобится. Но тут её размышления были прерваны шагами в подъезде. Дверь распахнулась, и появился Дорохин. Хмельной. Раскрасневшийся. В дублёнке. На голове шапочка вязанная. К девушке подошёл и улыбнулся виновато.
-Вы не замёрзли, меня ожидаючи? – спросил он негромко, освещённый светом уличного фонаря. – Прошу извинить великодушно, но раньше сорваться оттуда не мог – заставили ещё один тост сказать…
Ну, так что вы решили? Едем ко мне? Тогда, голубушка, поторопимся, поторопимся. Автобус отходит через четверть часа. До остановки же идти минут десять, не меньше. Ну-с, пошагали?
Пашаева замешкалась с ответом. Сквозь морозную мглу от железной дороги долетел низкий, дребезжащий гудок тепловоза, словно плетью ударивший по натянутым нервам.
«Что ж, проедусь с дедулей, посмотрю, как живёт, а на месте решу, что делать дальше», - обречённо подумала девушка и с болезненной, искривлённой улыбкой спросила:
-Где вы живёте, Борис Георгиевич?
Дорохин назвал район своего проживания. Сердце Нины испуганно сжалось. Ей припомнились кучи мусора у разбитой дороги, перевёрнутые урны, скамейки поломанные, лабиринт узких улочек из малоэтажек, а в соседстве со всем этим – муниципальный некрополь …
«Господи, вот это вечер!.. – с тоскою подумала девушка. – Хуже представить себе невозможно: вначале – Костик, флиртующий с Гускиной, потом, вот, дедуля, зовущий на кладбище!..» Здравый смысл Нине подсказывал воздержаться от сомнительной, дальней поездки, но её расстроенные нервы и порывистый, гордый характер, сыграв с ней недобрую шутку, увлекли в эту минуту из среды всех приличий и толкнули на сумасбродную выходку.
С безумием человека скользящего в пропасть, влекомая мстительным чувством и ревностью, Пашаева согласилась на сделанное предложение …