Всё валилось из рук! Пока Лариса собирала с пола осколки разбитой тарелки, по плите растёкся убежавший из-под крышки кастрюли грибной суп. В ожидании дочери и мужа она тревожно посматривала на часы. Обычно в это время Лиза уже дома, с минуту на минуту должен приехать Андрей. Но это было раньше, можно сказать, что в прошлой жизни – тихой, уютной и размеренной. Как же быстро всё изменилось!
Скорее по привычке, в ожидании мужа она старалась приготовить повкуснее. Андрей никогда не был в еде капризным, ел всё, что подавалось на стол. За все годы их совместной жизни он ни разу не сказал, что невкусно. А ведь в первое время бывало, что она и пересаливала, и недожаривала, и недосаливала, и каша получалась с комочками… Сколько кастрюль сожжено! А он улыбался и просил добавки. Спустя три или четыре года после замужества Лариса узнала, что Андрей с детства не любит тушёную капусту, которую она обожала, а потому готовила часто и много. Совершенно случайно проговорилась его мать – Алла Петровна. Царствие ей небесное.
Удивительной доброты была женщина! Лариса всегда очень тепло к ней относилась. Сгорела от рака, скоро семь лет, как её ни стало. Алла Петровна была педагогом от Бога, имела звание «Заслуженный учитель Российской Федерации», но никогда не встревала в воспитание Лизочки, хотя безумно её любила. Жила одиноко в своей комнатушке на Лиговском проспекте, никого не беспокоила, боролась со своей болезнью, тщательно скрывая её от сына и невестки. Родных у неё не было, все погибли в годы блокады, а её, распухшую и обессиленную крошечку, вывезли по Ладожскому озеру и определили в детский дом. Муж Аллы Петровны, отец Андрея, погиб в дорожно-транспортном происшествии, когда Андрюше было пять лет. Она одна воспитывала сына, замуж больше так и не вышла, хотя женщина была привлекательная: высокая, стройная, с чёрными, как смоль, вьющимися волосами, убранными в аккуратную причёску, с правильными чертами лица. На ней всегда был надет строгий трикотажный костюм: пиджак и юбка, и только сиреневого цвета, так идущего к её лицу и волосам. Андрей очень похож на свою мать.
Они давно могли продать оставшуюся по завещанию комнату на Лиговском, но не поднималась рука. Там всё оставалось без изменения: мебель, картины, книги. Всё, чем жила и дышала Алла Петровна.
Лариса, не вынимая изо рта сигареты, автоматически резала, солила, перчила, снимала пробу, время от времени поглядывая на часы. Она уже давно поняла, что муж не приедет, но вопреки здравому смыслу продолжала ждать. Кухня наполнилась табачным дымом, от выкуренных сигарет начинало подташнивать, немного кружилась голова. От звука поворачивающегося в замке ключа Лариса вздрогнула. Громко хлопнула входная дверь. Понятно, что пришла Лизочка, в этом можно и не сомневаться. Андрей заходит всегда бесшумно, аккуратно прикрывая за собой дверь. Почему заходит? Заходил!
– Фу, мам, чего так накурено-то? – капризно повела носиком дочь, заглядывая на кухню.
Лариса схватила в руки полотенце и стала махать им в разные стороны, пытаясь разогнать остатки дыма.
– Лиза, я сейчас проветрю. А ты пока мой руки, будем ужинать.
– Ма, у нас всё в порядке? – тревожно посматривая на мать, спросила Лиза.
– Да-да, доченька, всё хорошо, – Лариса пыталась спрятать покрасневшие от слёз глаза, непринужденно улыбнуться, но вместо улыбки на лице появилась жалкая гримаса.
Когда-то надо начать разговор! Просто необходимо! Нельзя больше молчать! Но не поворачивался язык. Он, словно после анестезии, казался распухшим и неживым, как какой-то чужеродный орган, оказавшийся по ошибке у неё во рту.
Боясь, что в очередной раз её покинет решимость, Лариса махнула рукой в сторону стула.
– Сядь, Лизочка, нам надо поговорить!
– О чём, ма? Об утреннем инциденте?
– Нет! Обо мне!
– А что случилось?
– Только выслушай меня внимательно, ты уже взрослая девочка.
– Я готова, мамуль! Тон у тебя такой серьёзный, что не знаю, что и подумать…
– Мы разводимся с твоим папой, – торопливо перебила Лариса дочь, не дав ей возможности договорить.
– Что? – подскочила с места Лиза. – Почему? Этого не может быть! – глаза дочери вмиг наполнились слезами, брови, словно у обиженного малыша, встали домиком. – Я не поверю, что у папы появилась другая женщина! Он не такой!
Последние слова глубоко ранили Ларису. Андрей не такой… Конечно! Это она такая!
– Нет-нет! Папа у тебя замечательный, Лизочка! Это я…
– Ты? Это неправда, мама! Ты… ты придумываешь.
– Я люблю другого человека, Лиза. Люблю давно, он меня тоже любит. Эта любовь испытана годами.
– Нет, нет – Лиза только шевелила губами.
– Это отец Олега, – наконец договорила она.
– Нет! – закричала Лиза. – Ты не могла так поступить с папой! Ты не могла…
Лариса молчала, она видела, какой мучительной болью было для дочери признание матери.
– Я всегда считала тебя самой лучшей! Ты же была моим идеалом, мама! Как же ты могла так поступить с папой?!
– Лиза, я люблю Андрея Александровича и ничего не могу с этим поделать!
– Предательница! – не сказала, а выплюнула ей в лицо дочь, повернулась и ушла в свою комнату.
Через несколько минут она вышла. Увидев повешенную через плечо сумку, Лариса поняла, что Лиза собралась уезжать.
– Я поехала к папе! Не могу находиться рядом с тобой! Задыхаюсь!
– Лиза… Лизочка! – Лариса попыталась обнять дочь, но та довольно грубо оттолкнула её от себя.
– Уйди от меня! Ты…ты…
Лиза ещё не успела выйти, натягивала сапожки, когда раздался звонок в квартиру.
– Олег, я уезжаю к папе. Ты не представляешь …
Лариса услышала громкие рыдания.
– Представляю, – это уже тихий голос Олега.
– Ты знал?
– Да, отец мне всё рассказал.
– И ты предатель! Вы все предатели!
И только когда захлопнулась входная дверь, Лариса выбежала в прихожую, затем на лестничную площадку.
– Лизочка, доченька! Я тебя прошу, не повторяй моих ошибок! – шептала она в пустоту подъезда.
Так старательно приготовленный ею ужин остался на столе нетронутым, из открытого окна веяло осенней прохладой. Лариса поёжилась от холода, но окно закрывать не стала, потянулась рукой за очередной сигаретой. Сейчас ей хотелось одного – умереть! Стыд, боль и раскаяние сжимали сердце, грудь сдавило так, что казалось, сейчас лопнет застёжка на бюстгальтере, глаза были абсолютно сухими, ни слезинки не выкатилось из них. Лариса напряжённо вслушивалась в тишину квартиры, надеясь, что дочь опомнится и вернётся домой.
Закутавшись в плед, она села на диван и, по всей видимости, задремала. Очнулась от переливов телефонного звонка.
«Андрюша!» – мелькнула мысль. Конечно, это он, не смог приехать, что-то задержало его в Питере. Сейчас она ему всё расскажет, он позвонит Лизе, и они обязательно вернутся домой.
– Лариса, привет! – раздался в трубке спокойный голос Круглова. – Я ушёл от Надежды, снял нам с тобой квартиру на Воровского. Приходи.
– Господи! Как же я тебя ненавижу! – не закричала, а истерично завопила Лариса. – Ну, почему у меня от тебя одни беды, Круглов?! Скажи, почему?! Зачем ты появился опять в моей жизни? Не-на-ви-жу! – по слогам произнесла она последнее слово и бросила трубку.
Она должна смириться с тем, что в её жизни больше никогда не будет Андрея Круглова, не будет его рук, его губ, милых сердцу ямочек на щеках, когда он говорит, улыбается. Сердце сжало ледяной рукой. Лариса обхватила руками голову и застонала. За что ей это всё? Почему она не может быть счастлива? К горлу подступила тошнота, кружилась голова, и последнее, что услышала Лариса, был её крик: «Ненавижу!»
Очнувшись, она ползком добралась до туалета. Рвало так, что казалось, все органы вывернутся наизнанку. Как же тяжко! Лариса прижалась головой к кафельной плитке. Постепенно холод, исходящий от неё, начинал успокаивать, прекратилось головокружение. Она вдруг почувствовала, что не одинока. Как же она раньше не догадалась? Все симптомы налицо: тошнота, головокружение, слабость, несдержанность… Впервые за все годы она испытала счастье от зарождения новой жизни, маленького Андрюши, который только-только начинал своё существование в ней самой, в её чреве…