По дороге, ссутулив плечи, шли два полицая. Один из них, худой, не высокого роста, сильно хромал и опирался на свою винтовку, как на костыль. Войдя в село, они направились прямо к комендатуре. У крыльца их встретил часовой и потребовал документы. Вскоре появился старший полицай, держа в руках их бумаги. Прочитав их ещё раз, он с удивлением присвистнул. Затем, оглядев посиневших от холода «коллег», вернулся в здание. Через несколько минут им приказали зайти.
В тепло натопленной комнате за столом сидел немецкий офицер с презрительно опущенными уголками губ. Он, не меняя выражения лица, оглядел вошедших, лежащую перед ним бумагу и что-то резко сказал переводчику.
- Разбирайтесь с ними сами – перевёл тот и протянул документы старшему.
Полицай вздёрнул руку в военном приветствии и вновь прибывшие дружно повторили этот жест. Все трое вышли из комнаты и, пройдя по коридору, оказались в плохо освещённой комнатушке вероятнее всего в прошлом бывшей кладовкой. Хромой полицай со стоном опустился на лавку.
- Ну, и куда вас черт несёт? Точнее, сюда-то вы какого чёрта припёрлись? – задал вопрос старший, развалившись на единственном стуле.
- Не понял?! – ответил тот из полицаев, что был старше. – Нас отправили к вам в помощь.
- В какую помощь? У вас ясно написано: «село Залесское», а это село Лесное! Улавливаете разницу?
Лица полицаев вытянулись от удивления.
- А где же оно, это Залесское? Мы уже двое суток добираемся. Немцы, г…Кх…Кх… никто не подвёз. Пешком пёрли. Утром вот мужик на телеге немного подбросил до развилки да показал куда идти.
-Ха! Показал, как раз в другую сторону.
- Вот сволочь! Выдохнул сидевший на лавке. – Ваня, я дальше не смогу идти. У меня в сапоге уже кровь хлюпает.
- Что, раненый?
- Да нет, ногу сильно стёр. У вас хоть фельдшер тут есть?
- Тьфу ты! Нет у нас никакого фельдшера.
- Послушайте! – Обратился Иван к полицаю. – Ну, вы можете отметить, что мы к вам по ошибке попали, а то сегодня нам уже на месте надо быть. Не дойдёт Федька, надо хоть денёк ноге поджить. Ну, определите нас на постой к кому-нибудь, – и хитро подмигнув, добавил – отблагодарим.
- Это как же?
- А вот так! – и жестом фокусника извлёк из Федькиного заплечного мешка бутылку водки.
- Вот это да! Где же такое сохраниться могло? – проглатывая слюну, выдавил из себя полицай.
-Где была, там уже нет, а мы за неё родимую отправлены в ссылку. Всё-таки город есть город, а там ещё кое-какие запасы имеются, знать только надо.
- Полицай выхватил из рук Ивана бутылку и ловко спрятал в карман.
- Увидят, - он кивнул головой в сторону коридора – отберут. Ладно, документы я вам выправлю, а сейчас к Никитишне отведу.
- А-а-а, что к Никитишне – то, помоложе нет, что ли никого? – подал голос Федька, рассерженный тем, что водку изъяли из его мешка.
- А ты почём знаешь, что она старуха? – вдруг насторожился полицай.
- Не знаю я! Только была бы она молодая, вы бы её Любкой или Варькой назвали, а раз Никитишна – значит старая. К молодой нельзя, что ли на постой отвести? Нам же ночь ночевать.
- Ох и шустрые вы, городские! Идти не может, а бабу молодую ему подай.
- Так до бабы я и на одной ноге допрыгаю и доползу, если понадобится. Ну, так как?
- Пойдёшь к Никитишне. Она тебе ногу подлечит. - И усмехнувшись, добавил – У неё соседка молодая. А я вечером вас проведаю, посмотрю, как ты к ней поскачешь и, как от неё поползёшь.
- Тогда вам до утра сидеть придётся.
- Ну, нахал! – проговорил полицай одеваясь. Документы он оставил у себя.
Хатёнка Никитишны находилась не далеко от комендатуры и смотрела на мир подслеповатыми оконцами. В хате было холодно, и Иван осуждающе глянул на приведшего их полицая.
- У меня даже кости промёрзли, а тут холод собачий.
- Так топите, - равнодушно ответил тот. – Забор вон разбери, бабке всё равно огород не нужен. И ушёл, повторив, что вечером зайдёт.
Иван разобрал забор, напилил дров ржавой пилой и растопил печь. Старуха, поначалу смотревшая на ребят сердитым взглядом, всё-таки согрела воды, бросила туда каких-то трав и действительно принялась лечить ногу Фёдора. Потом велела Ивану попарить ноги в той же горячей воде. Благодатное тепло растекалось по телу Ивана. Он сидел, прикрыв глаза не вникая в болтовню Федьки, пока не услышал странный дребезжащий звук, это смеялась хозяйка. Ну, Федька! Вот болобон! – подумал Иван, невольно улыбаясь. А Никитишна достала откуда-то с десяток картофелин и поставила их варить. В другом котелке заварила траву и предложила ребятам:
- Это чай, сынки, пейте, он полезный.
- Спасибо, мать – сказал Иван, разомлевший от тепла, и вынул из кармана кусок хлеба. – Ты ешь, мать, ешь хлебушек – то, а мы не шибко голодные. Вот по паре картошечек съедим, да чайку попьём.
Старуха взяла протянутый ей кусок хлеба, горестно покачала головой и неожиданно спросила:
- А что ж вас Гитлер то так плохо кормит?
Федька зашёлся хохотом.
- Ты, бабуся, говори, да не заговаривайся. Сама знаешь, что за такие слова бывает.
- А что, сынок, пойдешь, донесёшь? Так мне уже всё равно. Можешь даже табличку «ПАРТИЗАН» повесить. Глядишь, тебе за это медальку дадут, или сала кусок.
- Всё мать. С докладом мы не побежим, но на эту тему говорить больше не будем. Старуха в ответ лишь кивнула головой.
Вечером, как и обещал, заявился старший полицай и не один, а с напарником. Выставил на стол четверть самогона, положил лук, сало и буханку хлеба.
- Меня, значит, Григорием зовут, - наконец-то представился он. – А это Василий. Давайте за знакомство – и разлил самогон по стаканам.
Было видно, что оба уже изрядно навеселе, но всё-таки первым клюнул носом в стол Федька.
-Да он почти и не пил – удивился Григорий.
- Много ли ему надо? Не видишь, пацан совсем.
- Пацан, пацан, а не дурак, раз в полицию пошёл.
- Конечно, чего ж не пойти раз его дядька всей полицией в городе заправляет. То и спрятал он нас подальше, когда с этой водкой мы чуть не попались.
Выпили ещё и ещё. Вскоре за столом пошёл откровенный разговор.
- Григорий, а у вас тут как, тихо? В городе не спокойно: то взрывают, то стреляют.
- Нет, у нас тихо. Кое- где шалят партизаны, а у нас Бог милует.
- Так, это… Гриша! Может слово за нас замолвишь. Мы бы тут у тебя остались. Мужик ты что надо. Гляжу и немец тебя уважает…
Григорий осоловело уставился на совсем уже пьяного Василия и высокомерно произнёс:
- Это можно. Правда слышал, что намечается большая операция против партизан, скоро…
- Так ты же сказал, что у вас тихо.
- Да так и есть. Но операция мас… мас… штабная. Не слышал, небось? И забудь, что я сказал! Секретно.
- Чё там секретного! Нам дядька ещё перед отправкой сказал. Числа только ещё не знал. Ну, раз уж везде… - вздохнул Иван. – А в ней обязательно участвовать?
- Да не боись! Немцы пойдут, ну и мы конечно с ними. Их знаешь сколько будет, ого-го! Давно пора выкурить из леса этих гадов, да перевешать, чтобы воду не мутили! Григорий разошёлся не на шутку. От его громкого голоса открыл глаза задремавший было Василий, и пробормотав, что пора идти, двинулся к двери. Григорий тоже поднялся.
- Пойду. Завтра зайдёшь в комендатуру – тоном, не терпящим возражений, сказал он и направился вслед за Васькой.
Иван ещё долго сидел за столом, глубоко задумавшись, пока тихий голос Федора не заставил его напрячь слух.
- Ну, ушли, наконец-то. У меня вся шея затекла. Выйди-ка, проверь.
Иван нетвёрдой походкой вышел во двор и вскоре вернулся с охапкой дров.
-Ушли, но из хаты напротив за нами наблюдают. Огонёк заприметил. Мать, всё равно ведь не спишь, скажи, кто напротив живёт? Да и поешь чуток.
- Никто. – Раздался голос с печи.
- Значит следят.
- Уходить надо, Ваня. Сердцем чую, вот-вот начнётся.
Иван многозначительно показал глазами на спускающуюся с печи хозяйку.
- Ох-хо-хо! Вы, сынки, плошку – то задуйте. Сейчас я шпиёна этого быстро спать отправлю.
Она взяла бутыль с самогоном, накапала туда жидкости из тёмной бутылочки и, завернувшись в старую шаль, вышла во двор. Крадучись, оглядываясь на двери, Никитишна подошла к забору и быстро зарыла бутыль в снег. Вернувшись, показала рукой на окно. Иван тихо прошептал:
- Мать, а у тебя не найдётся чем голову просветлить, уж больно крепкая сивуха.
- У меня всё для хороших людей найдётся – ответила хозяйка и опять закопошилась в своём шкафчике.
Пока готовилось снадобье для Ивана, ребята наблюдали, как из дома напротив выскользнула фигура и крадучись перебежала через улицу. Бутыль «шпиён» разыскал сразу и бегом бросился обратно на свой пост.
- Во даёт! – прошептал Федька.
- Что, уже забрал? – спросила старуха. – Ну, теперь уснёт через часок, пушкой не разбудишь. А ты, милок, выпей вот это. Не смотри, что горькое да вонючее, зато в голове прояснится. И спасибо тебе Ваня за дрова, мне их надолго хватит.
Никитишна согнулась над сундуком и вынула оттуда телогрейку и старенький тулупчик пропахшие нафталином.
-Скидайте вы эти тряпки фашистские да бегите куда подальше, коли есть где папка с мамкой, бегите к ним, спрячут. С Богом, сынки, с Богом. - И перекрестив ребят, стала убирать со стола.
- Ты, мать, сало да хлеб себе оставь. – Проговорил Иван.
Никитишна разделила всё на три равные доли и, завернув каждую в тряпицу,
разложила ребятам в карманы, а своё прибрала в сундук, чтобы мыши не добрались.
Спустя час ребята выскользнули из двери и огородами стали пробираться в сторону леса. Никитишна перекрестила их в след и лишь подойдя к столу, увидела лежащие на нём доли, которые она сунула ребятам в карманы. Долго, долго стояла на коленях перед иконой, клала поклоны и горячо молилась за двух незнакомых ей ребят старая русская женщина.