Сильный порыв ветра прогнул брезент и из дырки от пули отчаянно засквозило. Маленький дьяволенок стихии хозяином ворвался в офицерскую палатку, и тонко и протяжно засвистел в ухо, не особо стараясь выводить мотив. Потом шевельнул шерсть папахи, скользнул по щеке, лизнул по губам холодом и затих в ногах. Зябко поежился. Пристукнул сапогом, отпугивая чертенка и дальше продолжил бритье.
С тех пор, как турки перекрыли перевал, оставив попытки штурма и, решив взять нас осадой, к голоду прибавилась новая напасть – холод. У нас не хватало сил пробить осаду, у турок, чтоб уничтожить нас. Три штурма, кроме больших потерь, не принесли результата. Война в горах совсем другая, здесь громадное численное преимущество не приносит результата. Три раза завалив трупами немногочисленные возможные пути, противник откатывался, хотя и нам эти штурмы дорого стоили. Все ждали исхода, противник – сдачи, мы – небоевых потерь. Время работало против нас.
Снег засыпал единственный перевал, по которому мы могли получить помощь и провиант. Голод скоро вместе с холодом начнёт уменьшать и так не великие силы русского корпуса.
Новый порыв ветра засвистел в дырку. Звук раздражал. Снова вестовому делать новую заплату.
Только вспомнил о нем, как рядом раздался протяжный кашель Прохора.
- Иван Матвеевич! Гости к вам. – Старик зашелся в новом приступе. Я покачал головой. Прохор за последние дни сильно сдал, высыхая на глазах. Я и сам сделал новые дырки в ремнях, постоянно чувствуя голод, и тревожно ждал момента, когда меня свалит с ног простудная болезнь.
Поспешно стер остатки мыла с щеки. Глянул в зеркало на свои покрасневшие глаза и поспешил выйти из палатки. У входа стояли давние знакомцы. Пластуны Николай и Григорий. Первый улыбался, топорща усы и не было такого ненастья, которое бы его сломило. Весь его вид показывал, что казак рад встречи. Второй, равнодушно сплёвывал шелуху семечек в сухое крошево серого снега, коротко кивнул и спокойно стал отсыпать Прохору в подставленный карман жаренного угощения.
- Старик, у тебя же горло! – не удержался я.
- А я не для себя! Я для вас!
- Тем более не надо. Может у Григория последняя еда.
- Та, нехай! – отозвался суровый казак. – Не последняя.
- Удачи в Вашу хату, Ваш бродь, - поприветствовал Николай.
- И тебе не хворать! Чаю? Прохор, организуй кипятка.
- Да, где ж я его возьму… - закручинился вестовой.
- Благодарствуем, поручик, но дело у нас спешное, от того важное.
- Какое? – я весь подобрался. Пластуны просто так объявляться не станут. Всегда чем-то заняты.
- Знаю, что пушек у тебя нет. Да и не нужны они нам. Хотим другого попросить.
- Пороху?
- Есть у нас порох, - рассмеялся казак и посерьезнел, - нет веревок. Не хватает нам длины до земли. Вылазка срывается. В лагере еды почти не осталось. Сегодня солдаты на троих паёк делят. Есть местечко, где потаённо можно на дорогу попасть, может, разживёмся провиантом.
- Есть у меня веревки. Дам. С одним условием.
Казаки переглянулись, хмыкнули.
- Так еду еще добыть надо, а потом делить!
- Да я не про то. Меня с собой берите.
- Да на кой это Вам! – не удержался Николай. – Поручик! Там до земли пропасть. И внизу одни камни!
- Я вам имущество казенное даю, отвечаю за него головой. Да и засиделся я. Надоело от холода дрожать. Берите!
- Грицко, та кажи ты ему!
Я посмотрел на жилистого казака. Наши взгляды встретились. Потом Грицко пожал плечом, сплюнул шелуху, и сказал:
- Та, нехай.
Первый ужас, после шага в бездну, прошёл. Мимо пролетела птица – показалась чуть не задела крылом. Резанул ветер по глазам. Зажмурился. Необходимость постоянно отталкиваться от скалы, постепенно вытеснило страх и ужас. Верёвки толстые, связаны вроде надёжно. Прохор, бросить меня не даст. Скорее сам свалится. Знай, отталкивайся руками и ногами от вертикальной скалы, а то физией по камням, не Бог весть, какое счастье. Это сверху, казалось, что скала ровная, первый же десяток метров спуска, развеял это заблуждение – тело саднило от ушибов. Примерно на трети, я приноровился и даже стал поглядывать на Грица, спускающегося метрах в двадцати левее. Иногда, когда приходилось обходить выступы, довольно чувствительно встречался со скалой боком или спиной. Один раз после такого выступа верёвка закрутила меня, сначала в одну сторону, потом в другую. Я немного потерялся. И только удар в ступни с сразу же приземление на пятую точку, откуда-то издалека принёс мысль о конце спуска.
- Отчипляйсь, швидче, Ваш бродь! - Григорий бежал ко мне. Его верёвка быстро змеилась вверх.
Он помог мне развязаться. Три раза дёрнул за конец – верёвка стремительно поползла к небесам.
- Пане поручик, сховаться треба. – Он показал на груду камней лежащих возле скалы. Спрятаться, от кого? Горная дорога шла вдоль отвесной скалы, с другой стороны обрыв от двух, трёх метров. Там горная река. Не широкая, но полноводная. С настоящей чистой водой, а не топлёным снегом.
Устроившись за камнями, почувствовал, как замёрз. Когда спускался, казалось, ветер продувает со всех сторон. Здесь тоже дуло. И хоть камни защищали, очень скоро у меня зуб на зуб не попадал. Шинелька, хоть не овчинный тулуп, но и она осталась наверху. Несколько камней упало на дорогу. Следующая двойка начала спуск.
- Григорий, холодновато. Не правда ли?
Он посмотрел на меня как на неразумного капризного ребёнка.
Младший братишка, писал. Когда в своей кругосветке, стояли три месяца в Японии – укрывались от тайфунов, он знакомился с самураями. Что- то вроде нас, родовитое служилое сословие. Там им и в голову не приходит признать, что они голодны или мёрзнут. Ну, да это в Японии. Хотел бы я на этих самураев посмотреть здесь, когда третий месяц трясёмся и голодаем. Больше не о чём думать не хочется, только о тарелке горячего супа.
Внезапно на дороге появились два конных всадника, за ними ехал крытый возок, ещё небольшая карета, и замыкали кавалькаду два всадника. Рядом с кучерами сидели по вооружённому гайдуку. Итак: на виду четыре конных гвардейца с карабинами, пиками, саблями. Ещё двое вооружённых на возках и не ясно сколько внутри.
У меня шесть пуль в револьвере и шашка. У Грица шашка и чего-то достаёт из заплечной торбы.
Ручная картечница! Так первый возок мы остановим, и дорога будет заблокирована. Второй, здесь не развернётся. Если казачки успеют спуститься, расклад почти равный. Ехавшим придётся нас убить, нам же нельзя никого упустить. Холод куда- то делся, веблей из кобуры. Гриц, показывает, что он первый. Киваю, соглашаясь. Со стороны кавалькады раздались крики. Канвой сдёргивал карабины с плеч. Заметили казаков на верёвках. Двое передних, опустив пики, направились к нашей куче камней. Грамотно действуют. Слаженно.
Гриц выскочил на середину дороги. Опустившись на колено выстрелил из картечницы. Дым окутал дорогу, закрывая от нас результат. Ветер дул нам в спину. Дым, не торопясь отступал, поднимаясь вдоль скалы. Он красиво завивался в круг, но тут стало не до любований. Левого всадника не было видно - снесло в обрыв. Правый вместе с лошадью лежал под скалой Лошади первого возка, умирали вместе с возничим и гайдуком. Удачно.
Я побежал вперёд, стреляя в левого заднего всадника. Попал. Правый, хлестнув плетью коня, опустив пику, скакал на меня. Пустой револьвер в кобуру, шашку вон. Занимаю позицию возле скалы. У противника не будет манёвра в эту сторону. Пика зажата очень жёстко. Сбить в сторону не получиться.
Страшно, поручик? Ладонь вспотела. Пять метров, до кончика пики.
Метр!
Шашку вперёд и вверх. Одна треть изогнутой стали, скользит по внешней стороне пики, прыгаю вперёд влево, срезаю пальцы супостата, удерживающие пику. Нарываюсь грудью на его ногу. Вместо того чтоб подрезать заднюю ногу лошади, лечу в сторону пропасти, чудом или ангелом-хранителем, удерживаюсь на дороге. Но дух басурманин, из меня выбил. Не в силах двигаться, медленно заваливаюсь на спину. Турок, тоже в седле не удержался. Лошадь, всё-таки слегка подалась влево и протащила всадника ногой по скале. Резко остановилась перед нашей засадной грудой, сбросив обезноженного всадника, прямиком спиной на валуны. Гриц, только облегчил его страдания.
Он поймал повод и успокаивая лошадь легко похлопывал её по шее.
- Ещё двое, - пытаясь восстановить дыхание, хрипел я. Поднялся, сперва на одно колено, на четвереньках доковылял до шашки.
Слава Богу, лопнул темляк, а то отрезал бы себе чего–нибудь, пока кувыркался. Папаху тоже подобрал, водрузил, на почему-то вспотевшую голову. Она тут же слетела, а по скале зазвенела пуля. Откатился за первый возок.
Да, что ж, этот головной убор ни как у меня не желает держаться там, где ему положено.
Как не странно, но последний манёвр, вернул мне дыхание.
Раздалось несколько винтовочных выстрелов, затем, после револьверного, стрельба закончилась. Возле второго возка топтался возница с саблей. Пластуны болтались около пяти метров от дороги. Хоть, у Николая блестел металлом револьвер, я поспешил к вооружённому турку. Тот решительности не проявлял, но саблю не бросал. Однако когда между нами оставалось метров пять, с криком бросился на меня, высоко подняв руку.
Тот ещё мастер. Легко отбив, вернее направив этот удар по безопасной для меня линии, разрубил ему кадык.
Григорий привязывал лошадь к первому возку, когда дверка открылась, и оттуда высунулся обнажённый кривой клинок. Затем появился упитанный господин почтенного возраста. Чёрный мундир с серебряными эполетами и широкий серебряный лампас. Красная феска. Важный чин, похоже, попался.
Гриц пошёл на него медведем.
- Ни вбивай, в полон визьмём,- крикнул спустившийся Николай.
На неуклюжий выпад толстячка, казак ответил молниеносным ударом сверху по клинку. Не элегантно, но выбитая из руки сабля зазвенела по камням. Запрыгала. Затихла в расщелине. Удар кулаком в живот и вот, поясом позорно поверженного, Грицко связал руки басурманина за спиной.
Отдышавшись, турок залопотал на плохом французском:
- Я, Мухмензаде-баши, родственник Великого Визиря, третий человек в Плевне после губернатора и Осман-паши, командующего 3-й турецкой армией. – Генерал сделал паузу, грозно сводя брови. Дальше в голосе появился страх и дрогнул от фальши, - Вы видимо не знаете, но к нам в плен попал раненный полковник Бикша, власти султаната, обменяют его на меня без всяких финансовых требований.
- Об этом, уважаемый баши, Вы будете говорить с командованием русского корпуса, вас же поймали казаки, у них свои условия.
- Микола, какие у Вас требования, - позвал Николая, во всю подмигивая ему.
Николай вытаскивал из возка, турчонка, лет двенадцати. Тот, увидев своего господина, стоящего на коленях, проскользнул мимо рук казака, кинулся к нему, обнял, прижался, как бы закрывая его своим тельцем. Рукав овчины был распорот и испачкан кровью. Видать зацепило картечью.
Я знал турок как умелых, безжалостных воинов, то, что они могут испытывать такие же чувства, как и мы, просто не приходило в голову. Мальчишка, плакал и что- то лопотал по-турецки.
Николай вместе с крепышом Гулым, вытаскивали из возка плетёную корзину, видимо с провизией.
- Николай,- опять позвал казака, - тут баши поговорить о выкупе хочет.
Казаку, объяснять ничего не нужно было, а вот поучиться следовало.
На ходу вытаскивая кавказский кинжал, состроив зверскую рожу. Громко закричал:
- Гриц, проверь карету.
О чём он? Ну, да турок – то по-русски не понимает, а дела не ждут. Подняв кинжал, встопорщив усы, он опять закричал:
- Отойди поручик, сейчас я ему сектым буду делать.
Я, вроде кинулся его удерживать, шепча,
- Важный турок, родственник самого визиря.
- Брешет, как собака, как их прижмёшь, все родня самому султану.
Турок тоже начал кричать, что заплатит казакам любой выкуп.
- Двести золотых лир и пятьдесят баранов.
- Сто и семьдесят баранов.
- Хорошо. – Николай оторвал мальчишку и приставил лезвие к его горлу.
- Если казак, убьёт мальчишку, кто выполнит его требования?
- Спроси, если мальчишка ему дорог, за сколько золотых он ставит его жизнь.
- Два барана, слишком много, за никчёмного мальчишку, но так как он к нему привык, готов отдать десять баранов. Не убирая кинжал, Николай крутанул дрожащего мальчишку в одну сторону, в другую, попутно подмигивая мне.
- Может хоть хлопчику сектым сделать, как бы советуясь спросил у Гулого.
- Тридцать баранов! – Закричал турок.
- И пятьдесят золотых.
- Сто пятьдесят лир и сто баранов! Это целое состояние.
- Ну- ка, поручик, погуляй, – пластун махнул мне рукой.
- Согласен, – выдохнул баши, и все, сразу начали успокаиваться. Мальчишка перестал плакать, Николай убрал в ножны кинжал. Лицо его опять приняло добродушно-отстранённый вид, турок же наоборот, принял вид высокомерный, хотя продолжал стоять на коленях.
- За карету, платить не буду, - по-деловому сказал пленный.
- Гриц, чего ты там топчешься?
- Сам подывись.
Мы с Николаем подошли ближе, казак осторожно открыл узорчатую дверку второй кареты.
- О, - протянул пластун, обрадовавшись. – Здоровеньки булы.
И заулыбался, словно солнышко.
Очаровательная турчанка в европейском платье, испугано забилась в угол мягкого дивана, прячась в красных подушках с золотыми кистями. И сразу отрицательно замахала головой, закрывая искривленный в спазме рот тонкими руками. Я, откашлялся, поправил папаху и сказал на французском, что мадам не чего бояться. Придал голосу, как можно больше спокойствия и легкости.
- Мадмуазель, - она автоматически поправила, обозначив свой незамужний статус. Подбородок ее перестал ходить ходуном - начала справляться и брать себя в руки. Большие маслины глаз еще тревожно поблескивали от влажности, готовых прорваться наружу слез.
- Куда следуете, с какой целью.
- У меня здесь погиб отец, еду поклониться его праху.
- Достойно уважения, мадмуазель. Время сейчас неспокойное, неблагоприятное для таких визитов.
- Война не выбирает время, место. Мы, дети, должны чтить своих отцов.
- Не могу, не согласиться. Ваш отец погиб на войне?
- Как герой! – глаза турчанки вызывающе блеснули.
- Достойная смерть. – Я отдал честь. - Мадмуазель, далеко ли вы отъехали от турецких военных?
- Последний пост, я видела около часа назад.
- Умеете ли вы, управлять повозкой?
- Думаю, справлюсь.
- Мы отправим вас назад, но вам немного придётся подождать.
- Хорошо. Скажите, а это настоящие казаки?
– Да, мадмуазель.
- Вы тоже казак?
- Нет, мадмуазель. Поручик артиллерии Суздалев, честь имею.
- Сделайте одолжение, господин поручик – застрелите меня.
- В этом нет необходимости.
- Разве моей чести ничего не угрожает?
- Нет, мадмуазель, - я вздохнул. - Вас не тронут. Слово чести офицера. Мне жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах.
- Мы еще не познакомились. – Девушка улыбнулась. - Меня зовут Малика, – она протянула руку в перчатке из тонкой кожи.
- Иван, - я приник к перчатке. Дольше, чем требовал этикет.
- Где Вас можно найти после войны, очаровательная Малика.
- Спросите именье Янык- паши, под Плевной, хотя возможно скоро мы с маменькой уедем в Стамбул.
- Не торопитесь, уважаемая Малика. Надеюсь скоро смогу нанести Вам визит вежливости. Да, и не стоит бояться русских военных.
- Здесь есть ещё и болгары, впрочем, будем рады, увидеть снова отважного русского офицера.
- Извините, мадмуазель, мне нужно идти, служба. А вы, пока, посидите в карете. Мальчик поедет с Вами, поможет с лошадьми и не даст скучать. Кстати, Ваше имя на русском значит, Молоко.
Казаки уже собрали оружие, тёплые овчинные куртки и разделывали убитых лошадей.
- Кроме лошадей, продуктов нет. Корзинка не в счет. Разделаем по полутуши, дадим сигнал поднимать. Одна лошадь за раз.
- Сперва турка.
- А, что с молодайкой будем делать? Хороша…
- Отпустим, перед последним подъёмом, нам с мирным населением ссориться не с руки, плохая молва ни к чему. Кстати вёрстах в десяти, турецкий пост. Так – что этой дорогой в долину не пройти.
- Та, бильше и не треба, мясом мы до весны обеспечены.
- Иван Матвеевич, возьми карабин, пройди вперёд до поворота, чтоб инородцы в врасплох не застали, да овчину накинь, мы тебе почище выбрали.
- Слушаюсь, Николай…?
- Мы почти тёзки. Вы Иван, а я Иваныч.
Подхватив американскую винтовку и патронташ, побежал по дороге. Пробегая мимо кареты, не удержался и посмотрел на закрытые окна. В узкую щель шторы за мной наблюдали. Сердце учащенно забилось.
Мадмуазель Малика… Молоко… Я увидел, сон из сказки: в руках стакан горячего молока, ваза с сахарным печеньем, теплая гостиница, Малика у окна, смеется, слушая мои бесконечные байки…Потом я больно запнулся о камень, чертыхнулся, едва не упав на горной тропе и поспешил занять место в секрете.
Война продолжалась.