ДОРОГА ДОМОЙ
Проснулась от грохота голосов в студии В. Соловьева. Вспомнилась дикая, беззвучная смертная драка парней в провале газона у гранитной набережной Фонтанки, когда возвращалась домой.
И кругами в полутьме стояли какие-то люди. Все – в фирменной одежде "гастарбайтеров" со светящимися под светом фар отражающими полосками безопасности.
И как бросилась к ним сквозь поток машин, крича на ходу что-то глупое, бабье:
– Прекратите сейчас же! Вы чего тут у нас на Фонтанке, а?
И вытащила из кармана фотик, надеясь, что вспышка, хоть на секунду, переломит обстановку.
И тормозил поток беззвучных черных машин, и пропускал меня с моей неподъёмной котомкой на колёсиках, забитой пищей для Джессики, и поднятой вверх, к черному небу, рукой с фотиком:
– Вам милицию пригласить?!
И, ошеломленная, увидела, что дерутся белокурые и белолицые. И поняла, почему народ-то наш как окаменел. Глазам не верят.
– Беленькие?! – изумлённо спросила я.
Один из мужчин, стоявший в кольце ближе других ко мне, кивнул:
– Да. Беленькие.
– Наши! – охнула я, не вполне отдавая себе отчёт ни в своих реакциях, ни в словах.
"Измененное состояние", – сказала бы Наталья Петровна Бехтерева. – "Но не болезненное." Она сама пережила это после потери двух близких людей. И, узнав это, я испытала облегчение. Значит, так бывает не только со мной.
Возня у дыры под старой гранитной плитой древней нашей Набережной, сдвинутой во время ремонта, прекратилась. Двое поднялись с земли, разошлись каждый к своей группе…
Ко мне кто-то подошёл. Сказал тихо:
– Не надо милицию...
Я взглянула в юное синеглазое лицо и ахнула, глупо и беспомощно:
– И ты беленький!
– Да, – сказал он.
На вид ему было не больше шестнадцати.
– Наш, – снова едва слышно выдохнула я.
И взорвалась, видя, как внезапно при слове "наш" закаменело лицо мальчишки. Точно так же, как у мужчины из круга, стоявшего вокруг парней, молчаливо заталкивающих друг друга под гранитную плиту у чёрной ледяной реки.
– Ты же наш?! Милиция… Какая тут милиция?! Вы чего деретесь? Вы когда-нибудь видели, чтобы здесь, у нас, узбеки узбеков били?! Никогда! Так учитесь у мудрых. Вы же работаете! Вам что, легко живется? Или матери за вас слёз не льют каждую ночь? Не смейте драться между собой больше, ясно?
Юный кивнул, как задохнулся.
Народ стал расходиться. Двинулись потоком авто. Я прошла еще несколько шагов в темноте, и почувствовала, как устала. Позвонила по номеру, который держу всегда под рукой:
– Умид, если вы сейчас дома, спуститесь вниз. Мне до дому одной идти страшно. И сил нет.
– Вы где сейчас? – спросил Умид.
Он недавно женился, и вдруг посветлел, распрямился. Он просто светился от счастья. И мы все за него радовались. Потому, что приехал он года три назад полуживой от горя.
– Где Вы? – тревожно спрашивал Умид. – Где Вас найти?
– Я здесь, на Фонтанке. Под вашими окнами.
Через минуту он уже забирал мой груз, и мы шли мимо Второй сцены Александринки, где, наверное, готовились к чему-то очень хорошему.
Санкт-Петербург,
2017