Окончание. Начало: http://www.proza.ru/2015/06/10/2037
Однажды перед управляющим треста с жалобой на меня «нарисовался» тракторист – зарплата у него, видите ли, маленькая. Я тогда уже работал в городе и занимался строительством микрорайона.
А механизатор-жалобщик вместе со стареньким трактором МТЗ, на который никто не зарился, да и на стройплощадке по большому счёту был не нужен, достались мне по наследству. Этот тракторист заводил трактор несколько раз в неделю, чтобы помочь бригаде, поэтому свободного времени у тракториста было предостаточно, и он средь бела дня в рабочее время при моём попустительстве «бомбил» по городу на частной машине «извозчиком».
Бывал и у меня на подхвате: сгонять в контору, встречать или провожать в аэропорт бесчисленных родных и земляков, о которых я понятия не имел во время убогой студенческой жизни. Словом, трактористу нарядно, да и нам не накладно, жили душа в душу. И тут такое…
Управляющий взглянул на тракториста, потом прошёлся вокруг него по кругу – а на нём модный батник с пистонами, заправленный в кримпленовые со стрелками брюки, лакированные туфли, тёмные очки и белоснежная кепка. Потом он глянул на меня: трёхдневная щетина, растрёпанные ветром волосы, брюки, заправленные в сапоги, рубашка не первой свежести, ибо приходил с работы, когда жена уже спала, а уходил на работу, когда она ещё спала. Эта экипировка, а также довольно кислый, затравленный взгляд замученного человека, никак не соответствовали социальному статусу Советского прораба. Ироничный начальник моего начальника сравнил меня и тракториста, и сделал парадоксальный вывод: «Твой начальник больше похож на тракториста чем ты».
Советскому прорабу приходилось прикладывать усилия, чтобы выжить. Папка, где хранились выговоры прорабу и другие компрометирующие документы, в том числе свидетельства пробелов и нестыковок в материальных отчётах, находилась у начальника в сейфе, а сам прораб в целом являлся собственностью социалистической системы. За прорабом тянулся шлейф интриг, сплетен и домыслов. Конторские женщины контролировали также его жену и других членов семьи, и держали под наблюдением их семейный гардероб. На людях прораб курил сигареты «Прима», а дома или среди друзей – «Столичные». Безобидная шутка, улыбка или, что ещё хуже, смех прораба мгновенно вызывали у «доброжелателей» саркастические улыбки, покачивания головой и язвительные реплики: «У него на объекте завал, а он, дурачок, смеётся».
Прорабу приходилось проявлять чудеса изобретательности – если за год работы у него не сформируется твёрдый условный рефлекс выживания, то в начале следующего года он мог скатиться обратно в мастера. Вспоминая слова Л.Н. Толстого, что «даже в самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала также необходимы, как смазка необходима для колёс, чтобы они ехали», прораб бессовестно лукавил, намекая начальнику, что с таким умом, как у него, ему давно пора вверх по социальной лестнице.
Прораб, как бы спрашивая совета, невзначай, высказывал свои соображения по улучшению технологии производства или условий труда рабочих, а потом восхищался профессионализмом и проницательностью начальника, когда тот выдавал его идеи и предложения как свои.
Кроме того, прораб подавал примитивные рацпредложения по экономии материалов той или иной конструкции, а такие предложения были особенно актуальны в те годы, так как соответствовали мотивирующему тавтологическому тезису Л. И. Брежнева: «Экономика должна быть экономной», (эти крылатые слова красовались на всех заборах производства).
При оформлении этих «рацух» Советский прораб вписывал фамилию начальника как соавтора, тешил тем самым его самолюбие, а под шумок подсовывал на подпись акты о списании материальных ценностей.
«Скоро ты уже начнёшь списывать конторских работников в связи с истекшим сроком годности» – подшучивал мой начальник. Из 12 подразделений треста, половина были планово-убыточными, они существовали за счёт остальных, тем самым искусственно сдерживая повышение безработицы в стране.
Господи, как мы, Советские созидатели, ненавидели свою работу, когда смотрели в бухгалтерии на «Отчёт. Форма М-19», где за прорабом числились материальные ценности на миллионы рублей при зарплате 180 рублей в месяц! Мои коллеги были уверены, что таков удел всех прорабов мира, но в действительности работать в таких условиях мог только Великий Советский Прораб!
Например, за мной числилось строительство целого городского микрорайона.
Я старался не заводить близких друзей – чтобы ни у кого не было повода обращаться ко мне с просьбами. Я не ходил в гости, потому что хозяева сами унижались в роли просителей, да и меня ставили в неловкое положение. Ведь в советских хозяйственных магазинах не было ничего, кроме гвоздей 150 мм и кувалды марки МД-10 – десятикилограммовая, модернизированная, с деревянной ручкой (зэковская шутка). Иногда всё же приходилось снабжать честных советских граждан строительными материалами, рискуя заинтересовать ОБХСС.
Прораб, как говорил великий советский сатирик, «сидел на дифсите». Персонаж Аркадия Райкина – "туваравед" обувного отдела – был жалкой, ничтожной личностью по сравнению с Советским прорабом. Они всей троицей – директор обувного магазина, заведующий складом и товаровед – часто приглашали его заглянуть к ним через служебный вход, посмотреть на свой «дифситный обувь, чёрний верх, белий низ». Ибо в подчинении у прораба было не менее трёх «завскладов», на каждый вид работ. Словом, по меткому выражению Жванецкого «люди воровали, страна богатела!»
Предприимчивый Советский прораб сам устраивал себе праздники жизни без Постановлений и Указов Коммунистической Партии и Правительства. Где вы найдёте человека, у которого было в день несколько празднично накрытых столов? А у Советского прораба их бывало столько, сколько людей в подчинении. «От печали до радости реки и горы, от печали до радости леса и поля!» – пел советский артист Юрий Антонов. А у советских людей печали (похороны) и радости (свадьбы) ходили рука об руку, потому они таскали бедному начальнику от обильного стола. А он, великодушный, не мог отказать, когда подчинённые предлагали угощение от чистого сердца.
* * *
В жизни Советского прораба периодически наступали особенные, напряжённые дни, которые неотвратимо наступали в конце каждого отчётного периода: месяца, квартала, года. Об этих коротких фазах его жизни можно написать целый роман-эпопею!. Эти горячие, насыщенные нервотрёпками дни, когда ему приходилось отвлекаться от производства, можно сравнить только с периодами жатвы крестьянина.
Хотя «сбор урожая» за прошедший отрезок времени и «посев всходов» на следующий отчётный период продолжались всего неделю, но всю эту неделю закрытия нарядов бдительный бригадир следил, чтобы прораб «не просыхал» от употребляемой водки. А если у прораба было несколько таких бригад?
С наружной стороны, у двери прорабки, как часовой у мавзолея Ленина, стоял посыльный-денщик, держа наготове пару пузырей водки и дежурную закуску. Никакая сила не могла отнять у него драгоценную огненную воду, которую он бережно хранил за пазухой, около сердца.
Дальше, курьер становился у дверей ПТО (Производственно - технический отдел). Следующий пост он занимал около таблички с надписью ОТиЗ (Отдел труда и заработной платы), который зорко следил, чтобы прораб не выходил за рамки фонда заработной платы и «Единых Норм и Расценок» труда, выпущенных ещё в недрах ЧК- ГПУ- НКВД- МГБ- КГБ, для ударников Беломорканала или, как их называли "Канало- Армейцев", но никак не строителей. Вон сколько табличек контора сменила с той поры на дверях своих кабинетов, а расценки для рабочих оставались неизменны. Но великая сила выживания Советского прораба не знала границ! Об этом позже.
Да, кстати, наше поколение ещё застало на производстве прорабов, которым пришлось дважды строить города Европейской части СССР – до войны и после неё. Эти старые трудяги выпивали после работы ровно один, наполненный «до краёв» стакан водки. Без закуски! Но с затяжкой папиросы! А курили они только "Беломорканал", стоимостью 22 копейки за пачку. А у наших цивильных «Столичных» выкручивали головки, то есть фильтры, и выкуривали полностью, «до пальчиков».
* * *
Однажды, будучи мастером на стройке, я получил распоряжение начальника участка – мне было поручено выдать наряд-задание бригаде рабочих-бетонщиков сроком на один месяц.
Я решил делать фотографию рабочего дня – это хронометраж рабочего времени и объём выполненных бригадой работ в течение 8 часов 15 минут – на одного рабочего-бетонщика. Накануне была подана заявка на бетонный завод, с расписанием периодов поставки бетона с указанием времени. Самосвал МАЗ с открытым бортовым металлическим кузовом, вмещающим три кубометра бетона, прибыл с опозданием на полчаса.
Пока автомобиль по дорожным ухабам доходит до точки приёма, бетон в кузове расслаивается, как пирог, на комплектующие инертные составляющие.
Тяжёлый щебень оседает на дно, за ней песок, а главный вяжущий компонент – цементное молоко (цемент с водой) – выплескивается за борт, уходит по разным щелям кузова, который никогда плотно не закрывается.
Рабочий-бетонщик целый час возился в кузове самосвала, который подняли на дыбы, действуя то ломом, то штыковой лопатой, пытаясь спустить в бадьи утрамбованный по дороге щебень с песком. С него уже льёт пот в три ручья! Эта работа входит в круг его обязанностей, как сдельщика (сдельная оплата труда).
В результате вместо необходимого бетона марки 300, рабочий укладывает бетон низкого качества – марки 200! Если этот раствор будет применяться для закладки фундамента, то это не очень хорошо, но всё-таки терпимо, и то с натяжкой.
А если будущая конструкция – балка или ригель – должна будет работать на изгиб?! Железобетон без раствора соответствующей марки – просто металлические прутья. Не потому ли при взрыве бытового газа наши сооружения складываются как карточные домики?
В общем, я стоял с невозмутимым видом, скрестив руки на груди, рядом с рабочим до самого конца его изнурительного труда, после чего «обрадовал» его сообщением: «Твой заработок в течение прошедшего часа составляет...6 копеек!» Он ушам своим не поверил! Пришлось показать ЕНиР, где чёрным по белому написано, за приём одного кубометра раствора бетонщик получает 2 копейки, а в кузове МАЗа, как мы знаем, умещается три куба.
Вот и получается: за один ч/день (человеко-день, слово «человек» в табелях пишется одной буквой «ч» – хватит с него), а это 8 часов 15 минут, рабочий бетонщик получает 50 копеек. И то, если бетонный завод выполнит всю заявку, а то ведь бывает – сидит мой бетонщик полдня в ожидании. Правда, за этот полтинник он может пообедать в столовой общепита. А как быть с ужином, а с завтраком-то как?
Давайте сравним заработок Советских строителей, с заработком Советских работников культуры. Узнаю недавно, в те же 1970-ы годы, за 1 ч/день, артисты уровня Олега Стриженова, получали 500 рублей. Носили ещё приставки к своим именам - "Знаменитый", а в наши дни, ещё при жизни они становятся "Великими".
Боже ж ты мой!!! За 1 ч/день 500 рублей!! Итого в месяц, за минусом 8 дней выходных, получается...? Получается...? Где мой старый арифмометр Феликс – механическая счётная машина – чтобы подсчитать эти сумасшедшие деньги? А нам говорили: каждый получает по труду и по своим потребностям! Трудились мы, конечно, не меньше того же Стриженова. А ответственность у прораба во сто крат выше, чем у артиста, однако дневная выручка прораба 8 р., против его 500 р. Выходит, значение артиста в десятки раз больше чем у зодчего? Да, вы правы, не все артисты так получали, но и ни один прораб в СССР не имел заработок даже 300 р... в месяц! Кроме тех, кто работал в Заполярье – автору довелось побывать в Норильске на практике, это был 1977 год.
Итак, чтобы хоть более или менее сносно удовлетворить наши с рабочим потребности, Советскому прорабу приходилось брать на себя ответственность, импровизировать на ходу, , играть различные роли – и свои, и чужие – без суфлёра и режиссёра. ОН один на один с целой системой Государственной власти, которая в одно ухо ему шепчет: «шаг влево, шаг в право от ЕНиРа – карается его величеством Законом, то есть уголовно наказуемо». А в другое ухо: «если хочешь работать – давай план!» Даже производственные совещания назывались не иначе, как «планёрками», там прорабу говорили: «А, вопросы? Потом, потом! Ты того, иди... и давай план! Ты понял?» И морально уставший прораб шёл «давать план», ведь работают лицом к лицу, рука об руку два человека – прораб и рабочий-строитель. Остальных нет, их и на горизонте не видать – на стройке пыльно, грязно, да и общаться с грубияном-прорабом и его невежливыми рабочими не хочется. Они придут, непременно заявятся, но после подписей Акта сдачи объекта Госкомиссии, с проверкой нормативно-финансовой деятельности прораба, за прошедший отчётный период. С предвзятым отношением к прорабу: «Уж я-то выведу его на чистую воду».
* * *
Тут я хотел бы остановиться на объектах, где трудились заключённые.
Все эти деятели, осуществляющее общее руководство строительством, боялись на сотню метров приближаться к зоне, когда внутри работала дешёвая Советская рабсила – зэки. Хотя, конечно же, я мог любого проверяющего провести официально для технадзора и курирования. Но уже сама обстановка при входе, через решётки контрольно-пропускного пункта была неприятна, и куратор чувствовал себя, мягко говоря, неуютно.
До того, пока та или иная конструкция не заполнена бетоном, технадзор обязан контролировать ход строительства, освидетельствовать и подтвердить в актах скрытых работ, что внутри опалубки уложен арматурный каркас согласно проекта. Только после наличия такого документа прораб имеет права заполнить бетоном конструкцию. Акты скрытых работ – важные документы на стройке, некоторые прорабы хранили их у себя дома.
Такие проверяющие предпочитали экскурсии выходного дня, когда на объекте людей не было, или после съёма, то есть когда зэков после работы увозили в жилую зону. Но и тогда сама обстановка внутри зоны – вышки по углам, колючая проволока по периметру, с предупреждающими трафаретками "Стой! Запретная зона!", убогость бытовок – давила на их психику. «От сумы и от тюрьмы не зарекайся» - эта крылатая поговорка советского периода касалась всех, и пугала людей всех сословий.
Не каждый Советский прораб мог жить на воле нормальной жизнью и работать с зэками строгого режима, у которых за плечами несколько ходок на зону, с которыми уже родные перестали общаться, здесь мог работать только человек с твёрдым характером. Слабых такая жизнь ломала. Здесь были свои правила, люди жили «по понятиям» воровского сообщества. Для них прораб был чуть лучше «вертухая» или охранной собаки.
Я даже не знаю, как это у меня получалось – наверное, приспособился надевать на зоне «зэковскую шкуру», а потом снимать её при выходе за колючую проволоку, как рабочую спецовку. Да и национальная принадлежность имела не малую роль. На зоне о «правильных» чеченцах ходили легенды. На моём объекте чеченцев не было. В жилой зоне ИТК были мои земляки, но ко мне на стройку «кум» (начальник режима) их не выводил. Тоже действовал «по понятиям».
При работе с заключёнными прораб, чтобы не столкнуться с неприятными, обидными, болезненными обстоятельствами, должен устанавливать некую невидимую границу – черту, которую нарушать нельзя.
Если проявить жалость к зэку – а у них у всех поломанные судьбы – тебе там не работать. Они не оценят твою жалость. А изображать из себя «крутого» или вспыльчивого безрассудного чеченца, готового в любой момент по ничтожному поводу пустить в ход кинжал, не думая о последствиях – тоже «не канает». Ибо здесь, на стройке, «несчастный случай» может произойти и с прорабом. Тут главное: завоевать доверие, работать по понятиям их «бугра» (бригадира), и ни в коем случае не сдавать свои позиции.
Рабочий день мы с бригадирами, начинали с обхода стройки. Задание на день они получали письменно, записывая своим корявым почерком. Вечером, перед съёмом, опять обход и проверка выполнения. Невыполнение задания влекло за собой смену руководителя бригады. А зэки должностью бригадира очень дорожили. Здесь, если я не желаю сменить «бугра», мне надо было отругать его словами из того же зоновского «дипломатического» лексикона.
При этом ни в коем случае нельзя терять самообладание. Кроме того, нельзя использовать некоторые слова и выражения, которые по негласным правилам тюремной этики являются чрезвычайно оскорбительными, хотя обычным людям кажутся достаточно безобидными. В общем, прораб должен, во-первых, держать себя в руках, а во-вторых, разбираться в психологии всех подчинённых вообще, а спецконтингента особенно.
Прорабу надо было освоить две жизни, взаимоисключающие друг друга. Иначе будешь как пастух, потерявший стадо, ходить из угла в угол, а твои подопечные будут растворяться по закоулкам, и будут чифирить (одна пачка чая на кружку воды). И сам ты получишь кличку "Пастух", а не прораб!
У зэка на зоне одна проблема, один стимул – чтобы день прошёл без напряга. А «хозяин» (начальник тюрьмы) обязан при любом раскладе накормить три раза в день. Однако мечта любого зэка – это выйти по УДО (Условно-досрочное освобождение). Для этого у суда должны быть веские основания – это производственная характеристика от хозоргана, то есть от меня, где я подтверждаю: «Гражданин такой-то план выполняет на 104%, в коллективе пользуется уважением и даже участвовал в худсамодеятельности т. д.» Это главный козырь в руках прораба.
А если к этим бумагам приложить «Похвальный лист», то УДО, можно сказать, у зэка в кармане. Это уже козырный туз в твоих руках! Однажды я по незнанию вручил «Почётную грамоту», за что получил нагоняй от тюремного начальника: «Какой такой почёт может быть заключённому?!»
Если в суде гражданин прокурор, пытается засадить своего подопечного на как можно более длительный срок, то после суда он следил, чтобы права заключённого не ущемлялись, а условия жизни были более или менее сносными. И «зоновские вертухаи» побаивались, как бы зэк не накатал на них маляву (жалобу) прокурору. Надо отдать должное Советским прокурорам, они выполняли свои функции добросовестно. И часто по поводу и без него можно было услышать от зэка: «Смотрите у меня, а то дяде прокурору пожалуюсь!»
Так и строили Советские прорабы, на голом энтузиазме, от Калининграда до Владивостока, от Норильска до Кушки! Вся страна была напичкана подобными «комсомольско-молодёжными» стройками. Даже первая в мире атомная опреснительная установка в городе Шевченко для превращения солёной воды Каспийского моря в питьевую была построена руками заключённых.
Что делать? Кому-то надо жить и на безводной пустыне! Тем более, что здесь добывали урановую руду и работал урановый обогатительный комбинат. А нам вешали лапшу на уши, что этот комбинат выпускает азотные удобрения для сельского хозяйства и рядом функционировали цеха... для изготовления сеялок и веялок. Это в пустыне, где не сеют и не пашут.
Только непонятно было, почему длинной цепью в комбинат заезжали ж/д платформы груженные чёрной рудой, и комбинат окутывался в серо-буро-малиновый дым.
Областью из Москвы курировал министр среднего машиностроения, трижды Герой Соцтруда Сальский. Все эти названия, вплоть до среднего машиностроения, давались для конспирации, чтобы недремлющий враг не догадался, что мы производим на самом деле. Но, что отрадно - зарплата, снабжение продуктами и товарами народного потребления в нашем городе были намного лучше, чем в других регионах Союза. А как же иначе? Ведь жители города давали сырьё для мирного и немирного атома.
* * *
А пока? Пока Советскому прорабу надо проявлять фантазию и смекалку. Жюль Верну и Остапу Бендеру такое даже не снились. Как же прораб ухитрялся работать при таких низких расценках?
Возьмём, например, 22 сборник ЕНиР-а "сварочные работы". Дайте стакан воды! нет, лучше молока, за вредность такой работы – ведь приходиться описывать жизнь Советского прораба!
Сварщик – это один из главных рабочих спецов советской промышленности и градостроения. Чтобы дотянуть зарплату сварщика хотя бы до червонца в день, а это 220 рублей за 22 рабочих дня, прорабу надо написать, что за восемь часов сварщик выполнил сотни метров сварочного шва. В конце месяца метры будут складываться в километры, а такие цифры всегда бросаются в глаза. Вдумайтесь, 45 копеек на 10 м шва!! Единица измерений – в десять метров!
Лучше всего применить к нему коэффициент. Но в нормальных условиях работы прораб не имеет права применять коэффициент на нормы расценки труда. Для этого должны быть веские основания и акт освидетельствования, с подписями трёх свидетелей. А в акте должно быть написано, что прораб засунул сварщика в какую то щель на высоте более 10 метров и заставил работать «в стеснённых условиях» кверху пузом, и в такой позе он накладывал труднейший двойной потолочный шов. Только в этом случае я имел право применить к расценке повышенный коэффициент.
При этом «работа в стеснённых условиях» на высоте 9, 5 метров – это, как считают нормировщики, не опасно, поэтому можно платить сварщику копейки. Ведь упасть с высоты четырёхэтажного дома согласно нормативным документам абсолютно безопасно. А вот если он упадёт с высоты 10 метров – это да, это опасно для здоровья.
И вот, сам того не ведая, несчастный прораб применял для сварщика коэффициент, как для работ на Атомной электростанции седьмого поколения.
Или возьмём того же плотника – чтобы применить к его работам подобный коэффициент, прораб заставляет его поперечной перепилкой пилить доски, ручной ножовкой, поднявшись на пятый этаж! Хотя, он пока ещё готовит опалубку для фундамента будущего пятиэтажного здания. Значит, потом плотник должен спуститься вниз и закрепить. А иначе никак, ибо перепиливание пиломатериала на высоте свыше 10 метров, дороже, чем то же самое внизу.
Как студенту перед экзаменом всегда не хватает одного дня, так Советскому прорабу при закрытии нарядов, не хватало какой-нибудь денежной суммы, и он обращался за помощью к матушке земле.
Заставлял (опять по бумагам) своих рабочих спецов копать вручную тяжелейший каменистый грунт четвёртой категории, которым, как шутили прорабы, обделил Всевышний своих неверующих подданных всего Советского Союза. У четвёртой категории коэффициент большой. И Слава АЛЛАХУ!
Дамоклов меч всюду висел над Советским прорабом и не было ни одной советской тюремной зоны, ни одного отряда, а в зоне несколько отрядов, чтобы там не отбывал срок бывший прораб со стандартными обвинениями: приписки, очковтирательство, кража соцсобственности. Ущерб, нанесённый государству 1000 рублей и более, считалось хищением в особо крупных размерах!
С такими обвинениями прораб мог загреметь на срок от восьми до 15 лет.
Как я говорил выше, несколько объектов нашего строительного управления строили зэки, это целый будущий городской микрорайон или промышленное предприятие. Голое поле будущей стройплощадки огораживали четырьмя заборами в следующем порядке:
- запретка, из колючей проволоки высотой 1,5 метра;
- через 3,5 метра - глухой забор высотой 2 метра;
- 4 м песчаная, взрыхлённая граблями контрольная полоса, как на Госгранице;
- глухой забор из досок трёхметровой высоты;
- через 2,5 метра – опять глухой забор высотой два метра.
Общая ширина всего ограждения в сумме составляла 10 метров. Мышь не проскочит!
Между крайними двумя глухими заборами, прокладывали асфальтовую тропинку для прохождения караула, менялись часовые на вышках и ходили по периметру кинологи со злющими овчарками, которые кидались на всё чёрное, как испанские быки на красный кумач.
Прошло уже около 30 лет, но разбудите меня в три часа ночи и я, как таблицу умножения, расскажу вам все мыслимые и немыслимые параметры Советской охранной зоны, тюрьмы строгого режима. Почему? Потому что без соблюдения тех норм и подписей в актах заключённых на объект не выводили, соответственно, строители несли убытки. Горел план! Потому делали всё на совесть, если здесь уместно так выразиться.
Всем известна русская пословица: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Грустная пословица. В годы сталинских массовых репрессий советские люди понимали, что являются потенциальными заключёнными – никто не был застрахован, особенно после выхода Постановления правительства от 7 августа 1932 года, названного в народе «Законом о пяти колосках».
А в годы, которые сейчас принято называть застойным периодом «хищение социалистической собственности» никто не считал «преступлением против государства и народа». Это были годы массового воровства – тащили с заводов и фабрик всё, что под руку попадёт, даже поговорка такая была: «Ты здесь хозяин, а не гость, тащи с работы каждый гвоздь». Воровство стало нормой жизни.
А у прораба во времена брежневского застоя при мизерной зарплате в распоряжении миллионы, тут уж искушение очень сильное – тут заманчивая перспектива улучшения своего благосостояния за государственный счёт. И некоторые прорабы сворачивали на эту кривую извилистую дорогу – авось пронесёт!
Такая попытка устроить себе хорошую жизнь за счёт государства привела на скамью подсудимых моего первого начальника участка. Да, да, того самого, который при первом знакомстве задал важнейший, как ему казалось, вопрос, пью ли я водку – я рассказывал о нём в первой части своего повествования. Тогда, в самом начале моей трудовой деятельности, судьба развела нас, и мы долгое время не виделись – работали в разных организациях.
К тому времени, когда несчастный Сергей Иванович Редькин (так его звали) оказался на моём объекте в качестве заключённого, я уже возглавлял строительное управление. И, конечно же, я постарался устроить ему более или менее сносную жизнь, насколько это было возможно в его положении. Гримасы судьбы Советских зодчих…
Скажу ещё несколько слов о «самых передовых строителях коммунизма» нашего треста. Я присутствовал на всех партсобраниях, как руководитель предприятия, но они так и не приняли меня в свои ряды. На то были две причины: во-первых, я приехал в Казахстан из другой республики, то есть не был «национальным кадром», а во-вторых, я был чересчур независимым, и «слишком много себе позволял».
Во время угара перестройки, когда из партии стали убегать просто так, чтобы не платить взносы, секретарь бюро парткома показал пухлую папку доносов на меня от людей... которым я помогал. Вот уж действительно: «Ни одно доброе дело не должно оставаться безнаказанным».
Всем известна русская поговорка: «Не делай добра, не получишь зла». Однако я не держу в душе обиду на этих людей. Ведь если человек совершил злой поступок в ответ на добро, то он в результате наказал себя. Игорь Губерман, известный своими четверостишиями, написал однажды:
Живи и пой, спешить не надо,
Природный тонок механизм.
Любое зло своим же ядом
Свой отравляет организм.
* * *
Прошли годы: новое время, новые веяния.
Во время второй войны в Чечне, летом 2000 года, я подрядился построить глухой каменный забор для нового главы Администрации Чеченской республики в городе Гудермес, и в селе. Работа была срочная, всё делалось на ходу. Задание выдавал русский.
Мне показалось, что этот человек из военных, причём из элитных частей федеральных вооружённых сил.
Пользуясь случаем, я завязал с ним беседу – попытался увеличить объём, а значит, и сметную стоимость строительных работ – глядишь, работа затянется на несколько месяцев, и мы заработаем копейку. Однако я всего лишь удивил заказчика глубокими «академическими» познаниями строителя охранной зоны, и буквально «опрокинул» его своей наблюдательностью и проницательностью, когда сказал, что «здесь будет жить человек, который вступил в борьбу с международным терроризмом». Оказалось, что я был прав, интуиция меня не подвела – этот человек служил в ФСБ, и был в команде личной охраны самого президента России!
Да уж! Крепка была Советская власть! Так много лет прошло после развала Советского Союза, но система до сих пор не отпускает своих детей.
Зуб даю, век воли не видать, в натуре, слышал из уст старичка-чеченца, который не смотрел по телевизору «Международную панораму», не читал газет: «Да-а, сильна Советская власть – сказал он – да только скинут её за простым, обыкновенным столом». А я подумал тогда: «Наверное, это такой стол, как у прораба, где разложены в рабочем беспорядке бумаги и чертежи». Оказалось, что я верно подумал!
* * *
Итак, вернёмся на каменистые тропы Советского прораба. В первую очередь, в конце месяца у него идут: процентовки (акты выполненных работ), после наряды, различные акты скрытых работ, день аванса, получки и т. д. Все неразрешимые вопросы, прораб мог решить через ресторан, мелкие - через пузырь. Самые крупные неразрешимые проблемы решались советскими рублями, так как любая иностранная валюта, даже монгольские тугрики, была вне закона. Приходилось делиться, потому что жадность – это грех. Бог, говорят, велел делиться. А ещё говорят: Жадность фраера губит».
Губила фраера только жадность. Делиться надо, Бог делился и нам велел.
Бог - своё, а чёрт-своё, так и в жизни Советского прораба.
Советского прораба губила не только жадность, его главным врагом был алкоголь. В конце каждого отчётного периода прораб был обставлен виноводочными изделиями, как гармонист на свадьбе, и каждому хотелось выпить именно с ним.
Фашистские пытки в застенках гестапо – это цветочки по сравнению с жизнью прораба в начале его трудовой деятельности. Начинающим прорабам было очень трудно удержаться в профессии, не скатиться на дно, не превратиться в законченного алкаша. Говорю с болью в душе: «Как же много их было, простодушных ребят, на просторах Союза, профессионалов, грамотных специалистов влюблённых в свою профессию, которые не выдержали подобные пытки первой пятилетки своей трудовой деятельности!»
Строительство не театр, здесь врага не душат в объятиях, здесь сваливают водкой. И потом эти несчастные бывшие прорабы, по-старинному зодчие, были никому не нужны, их можно было увидеть только в очереди у пивного ларька – с больной печенью, отёчным лицом и трясущимися руками.
Но у цельного прораба, как у партии, были свои «Программа минимум» и «Программа максимум». В «Программу минимум» кроме квартиры были включены по настоятельной просьбе жены – корпусная мебель-стенка, пара десятков книг, сервиз чайный на шесть персон, цветной телевизор и журнальный столик, да мягкая мебель – диван и два кресла. А «Программу максимум», в которую входил дачный домик на шести сотках земли, да машина «Жигули», независимо какой модификации, он мог осуществлять долго, до пенсии.
В порыве откровения Советский прораб мог показать друзьям и Сберкнижку, исписанную на нескольких листах, где больше записей "Снято" чем "Получено", и в итоге у него оставалась пара сотен рублей. Но вторую Сберкнижку, оформленную в другой Сберкассе на жену, он хранил как зеницу ока.
Однако... всё, что возведено за годы советской власти, сделано на нервах одного человека – прораба. ПРОРАБ – это человек, который воплощал в жизнь все мысли проектировщиков и архитекторов, он первым забивал колышек под будущее здание, сооружение. С этого момента и до конца строительства прораб жил жизнью своего детища, приходил на стройплощадку первым, а уходил последним, и не принадлежал ни семье, ни себе самому. Даже все проблемы семьи решает жена прораба, потому что муж возвращается с работы поздно, а уходит, когда и жена, и дети ещё сладко спят. А когда она всё-таки находит возможность спросить мужа о чём-то, ей приходится повторять вопрос несколько раз, потому что он, занятый мыслями о работе, ничего не слышит. И тогда супруга прораба машет на него рукой и занимается вопросами семьи как одинокая, несчастная женщина. У настоящего Советского прораба дома дверь висит на одной петле и бедная супруга просит бригадира сделать то одно, то другое, но так чтобы об этом не знал муж-прораб.
Он ложится и просыпается с мыслью о стройке, а во сне делает расстановку людей. В ущерб своему детищу, в которое он вложил душу, настоящий прораб не сделает ни одного поступка, даже ради личного улучшения своего благосостояния своей семьи! В порыве вдохновения он работает не за страх, а за совесть! Прораб подобен дирижёру симфонического оркестра, раскрыв как партитуру проект, руководит строительством, а его объект, как застывшая музыка, воплощается в камне и бетоне.
В 1980-е годы строил я морской порт, нефтеналивной терминал в Каспийском море со стороны Казахской ССР. В последний год я не успевал даже окунуться в море. И только осенью, во время сдачи, стало стыдно перед самим собой – раза три обмакнулся и вышел из моря. Прораб – самая уникальная должность в мире. В процессе строительства промышленного объекта он обязан изучить технологию производства этого объекта, будь то чугунолитейный завод или современная атомная электростанция. А после завершения стройки запросто может стать главным технологом завода, который построил.
Строя однажды канализационные очистные сооружения города на 170 тыс. жителей, мне часто приходилось рассказывать, как от унитаза…, «оно», проходит по трубам, потом через коллектор, КНС, КОС, и в конце процесса превращается в чистую, хлорированную воду. Рядом в полную силу работали газоперерабатывающий и пластмассовый заводы, но людей почему-то интересовало не то, как из нефтяного попутного газа получается пластмассовое ведро, а как из нечистот в ходе сложной технологической обработки получают чистую прозрачную воду плюс побочный продукт в виде натуральных удобрений.
Мои слушатели удивлялись и хотели продолжения моего рассказа, поэтому я включал собственную неуёмную фантазию и продолжал: «Вода после очистки направляется в подземные пустоты, откуда выкачали нефть, чтобы через столетия потомки наши получали чёрное золото.
Слушатели удивлялись ещё больше и приходили в неописуемый восторг от того, как далеко шагнула советская наука, и до чего у нас умная техника – даже такое производство, как преобразование продуктов жизнедеятельности человеческих организмов – безотходное. «Ой, бай – удивлялись казахи – какой умный объект!»
В ненормированный рабочий день «непьющего» прораба, входил и тот промежуток времени, когда он, разложив на столе газету «Правда», заставленную достопримечательностями вечернего буфета, до появления в ночном небе Млечного пути, вёл с коллегами политбеседу. Это было «святое дело», если за целый день хождения «в кандалах» он не заработал на подобный стол, то не имел право носить почётное звание СОВЕТСКИЙ ПРОРАБ.
А дружная многонациональная бригада рабочих в течение месяца не в ущерб производству, имела возможность собирать десятки мешков стеклотары, для сдачи которой по их просьбе выделяли транспорт, это называлось «операция хрусталь». На вырученные деньги бригада могла отдохнуть от трудов праведных, не ущемляя семейный бюджет.
Прораб был до высшего уровня политизированным научным работником советского производства. Мне кажется, анекдоты нашего времени выходили именно отсюда, из советской прорабской. Там воздух был пропитан политической свободой. Советский прораб не был болен идеями коммунизма. Все вторые секретари курировали строительство в своей епархии, им в раз неделю приходилось проводить совещания в той же прорабской, и даже они, забывшись, иногда позволяли себе вольности, затрагивая «святое» в политических анекдотах.
Недаром могильщиком коммунистической партии СССР стал бывший Первый секретарь обкома Свердловской области вышедший из-под наковальни советской «прорабки» Борис Ельцин – уж лучше бы он оставался прорабом.
Получить ежегодный, заслуженный отпуск для прораба была такая же фантастическая мечта, как для чеченца полёт в космос. Приходилось соглашаться, и в связи с производственной необходимостью отдыхать один раз в три года, а за два нереализованных отпуска выплачивали компенсацию.
А зачем тогда работать? Не лучше сменить профессию? Но ты же выпускник Строительного института. Родина тебя бесплатно учила, да ещё и стипендию платила, а потом по приказу Министерства просвещения СССР в качестве молодого специалиста отправлялся жить и работать туда, где ты нужен. Потому что по закону каждый выпускник института был обязан отработать три года, а если он сбегал, то объявляли всесоюзный розыск и возвращали.
О жизни и деятельности современного прораба всё ещё рано говорить, как нельзя писать историю пока есть, что проверять. Прораба, в том советском, классическом варианте, уже нет. Место дирижёра стройки занял менеджер, готовый «душу дьяволу продать», лишь бы его не «сожрали» на радость другому менеджеру, мечтающему занять кресло руководителя стройки.
Нынешний прораб напоминает Щелкунчика из балета Петра Ильича Чайковского, только вместо крыс его окружают почему-то саблезубые акулы, а вместо «Вальса цветов» в его ушах звучит «танец с саблями» другого Ильича… Хачатуряна.
Современный прораб думает, что настоящему мужчине, каким он себя считает, вполне достаточно «выполнить программу 3D: Dом + Dерево + Dети». Эта жалкая мелкобуржуазная личность мечтает «заработать кучу бабок». Для осуществления своей мечты он, скорее всего, рискует оказаться на скамье подсудимых, и ворует по-крупному при возведении торгово-развлекательных центров или автомагистралей, или подворовывает, строя причудливые частные замки с бассейнами и фонтанами.
Ради личного обогащения современный прораб готов рискнуть в надежде: «Авось пронесёт». Однако в этом продукте недоразвитого капитализма отсутствует дух авантюризма, так и хочется ему сказать: «А слабо тебе обмануть своих работодателей просто так, ради спортивного интереса?»
Эх! Не поставили памятника Советскому прорабу… Жаль! Не кручинься, коллега, у тебя была самая святая миссия на земле. Люди до сих пор пользуются плодами твоего труда: «Спасибо, дружище, спасибо тебе. За то, что ты шёл по нелёгкой тропе. Не каждому дано так щедро жить – друзьям на память города дарить». Ты вошёл в историю страны как созидатель, организатор и руководитель производства. До сих пор здания, построенные по проектам советских архитекторов под твоим руководством – и жилые дома, и сооружения военного назначения, и промышленные объекты – напоминают о широкомасштабном строительстве на огромной территории России и бывших союзных республик.
Заканчивая короткую экскурсию по местам своей трудовой славы, я хочу сказать, что буду считать свой опус рукотворным памятником всем прорабам, если это произведение прочтёт хотя бы один строитель и скажет обо мне всего два слова: «Свой в доску!»
Я не претендую на роль святого шейха, но все-таки у меня есть задатки настоящего правоверного мусульманина – несмотря на то, что я был частью советской социалистической системы двойных стандартов, насквозь пропитанной атеизмом и лживой моралью строителей коммунизма, в душе всегда оставался верующим человеком, и не скрывал этого. А то, что иногда для пользы дела приходилось хитрить и обманывать, так это издержки производства, ведь «хитрость на войне нужна вдвойне».
. . . Подходит к концу моя повесть.
О строгий мой критик, прости!
В ней, может, не каждая строчка
Удачна была и важна,
Но знай, что и кадия дочка
Бывает порою грешна.
(Расул Гамзатов)
* * *
В прошлом Советский прораб, ныне Заслуженный строитель ЧР, в отставке, а по совместительству «свободный художник, холодный философ"-- Гунки Хукиев.