Наука, математический анализ, теория вероятности – на них держится человеческий разум. Так мне всегда казалось. А котам все это краснобайство заменяет интуиция и здравомыслие. Мы бы еще долго размышляли, что значили те странные звуки из печной трубы, а для Гаврика такого глупого вопроса не стояло: «Стрижи, будь они не ладны! или на худой конец дрозды. Кому еще взбредет в голову в печной трубе барахтаться?»
Тете Нине, правда, поначалу закралась та же мысль:
– Саша, у нас беда, птица в печной трубе застряла, – была ее первая фраза по приезде нашем из города на дачу.
Я чуть не поперхнулся:
– Быть такого не может. Это невероятно. Такого не было ни разу, ни у кого!
Мое слово в доме авторитетное: «Значит это не птица, раз Саша сказал». Для всех авторитетное – для всех, кроме Гаврика.
Если интуиция и здравомыслие – качества котов, то птиц напротив, отличает глупость и нетерпение: чем больше мы делали для ее спасения, тем меньше оставалось надежды на успех. Она словно бешеная шарахалась по дымоходу, не желая сделать последний шаг: вылететь наконец через распахнутую дверцу буржуйки. И молотком мы по трубе стучали, и ругались между собой, и заслонку дергали взад-вперед. Гаврюха смотрел на наши старания и размышлял. Был еще выход разбирать печку, но установлена она была на совесть, не мной. В общем, оставалась надежда только на человеческий разум.
– Если не удается выманить ее снаружи, будем действовать изнутри, – сказала мама, надевая брезентовые перчатки. Человеческий разум оправдал надежды, и когда мамин кулак просунулся снизу из топки в трубу, птица мирно уселась ей на руку и позволила себя спасти.
Мы уже садились пить чай, впечатлений было много, надо было обсудить: интуицию Гаврюхи и тети Нины, находчивость мамы. Когда мы дошли до вопроса, почему птицы, прежде чем вылететь в распахнутое окно, полчаса мечутся по комнате, мы услышали знакомый шорох в трубе.
Авторитет теории вероятности рухнул в моих глазах, теперь уже на веки.
Сами понимаете, опытом, а главное, методом мы уже владели, и второго стрижа вытащили уже быстрее. От первого он отличался лишь цветом оперения: основной запас сажи из нашего дымохода унес на своих перьях первый.
В третий раз теория вероятности опозорилась через два дня ближе к полуночи. Электричество было отключено по всему Синявино, тьма стояла кромешная.
– Пусть эта дура сама выбирается, или ждет утра, с фонариком ее оттуда не достать, – Решение семейного совета было принято единогласно. Воздержался только Гаврик. Ему было некогда: он когтями и зубами пытался вытащить заслонку. Я уверен, что он понимал бессмысленность своих действий, но надо же было как-то переломить так свойственную людям пассивность.
Хотя, честно говоря, с нашим-то опытом и методом, фонарик был уже и не особо нужен, разве только чтоб найти брезентовые перчатки. Все повторилось, как и два дня назад. Птица, на сей раз, оказалось дроздом, а к уже перечисленным свойствам ее характера добавлю соблюдение режима сна. В темноте птицы, оказывается, не летают. Полусонную мы устроили ее на притолоку на крыльце, а утром к разочарованию Гаврика ее там уже не было.
Да, забыл сказать, а чтоб в будущем теория вероятности имела шанс вновь утвердиться в моих глазах, я все-таки починил зонтик на верхушке трубы.