Предисловие.
Читатель не найдёт в этом сочинении ни обилия исторических фактов, ни вульгарного одноходового анализа исторических событий, но не только из-за моей невеликой эрудиции в данной области, а, главным образом, из-за моего твёрдого убеждения в том, что в исторических процессах нет места случайностям, что любой исторический процесс представляет собой жёсткую конструкцию явлений и их причинно-следственных связей, и в том, что отдельные личности, сколь бы высокое положение они ни занимали, не оказывают на общий ход истории абсолютно никакого влияния. В своём понимании истории и жизни как таковой я руководствуюсь двумя принципами. Во-первых, тем, что чувства первичны, а разум только их обслуживает – о чём Лев Толстой говорил так: «Если допустить, что жизнь может управляться разумом – то уничтожится сама возможность жизни»; о чём Михаил Веллер писал в разных своих сочинениях, но особенно подробно и чрезвычайно интересно в книге книг всех времён и народов – «Всё о жизни». Во-вторых, тем, что государство и составляющие его люди есть подобие человека и клеток его организма – и, стало быть, государство живёт логикой своих, системных, чувств и никак не зависит от воли отдельных людей. Да, государство как целостность обладает самостоятельной волей, самостоятельной сенсорностью, складывающейся из взаимодействия воль и желаний образующих государство человеческих личностей. Таким образом, происходящее с государством в конечном итоге определяется господствующими среди подданных настроениями и их ментальностью. Любой лидер не возникает случайно, он как раз и является выражением воли системы и в своих действиях этой воле, в общем и в целом, соответствует. Для примера, для наглядности хочу использовать самое абсурдное предположение. Допустим, что президентом Франции сегодня станет Наполеон Бонапарт. Допустим, что ради блага отечества он сумеет смирить свой энергичный нрав и, приноровившись к обстоятельствам, начнёт действовать. Как вы думаете, удастся ли самому значительному из глав французского государства за всю историю сделать что-нибудь полезное для своей страны легально, не нарушив хоть какой-то нынешний закон? Я – так уверен, что любая инициатива Наполеона, способная слегка оздоровить смертельно больную Францию, будет немедленно и дружно зарублена многочисленным госаппаратом. Помыкавшись недолго, некогда великий император, а ныне никчемный президент подаст в отставку и на прощанье скажет, например: «Лучше управлять стадом настоящих баранов, чем стадом баранов, притворяющихся людьми». Согласитесь, что Наполеон в качестве координатора для сегодняшней Франции столь же нелеп, как Оланд в ранге императора той, наполеоновской героической державы. Каков народ, каково его общее состояние и воля, таких он и руководителей выбирает, даже если ни в каких всенародных, демократических плебисцитах не участвует. Долго ли садист Калигула (настоящее имя – Гай Юлий Цезарь) себе в угоду истреблял своих подданных, будучи в начале новой, христианской эры императором Римской державы? Не более четырёх лет терпела система его жесточайшие прихоти, после чего уничтожила кровавого урода к чёртовой матери. А вот наш император Пётр Третий никого и пальцем не тронул, а продержался в должности меньше года – и угробили пацана. И было за что – пытался принять законы, направленные против правящей элиты. И законы-то хорошие, на благо системы задуманные – да системе, вишь ты, не ндравятся, оне, понимаешь, не хочут насильственного счастья. А один в поле не воин. Вот и сынок Петра Третьего Павел Первый Петрович тоже чего удумал. Среди прочего подобного не то ввёл, не то собирался ввести установление, по которому в южных чернозёмных губерниях помещики не имели права заставлять своих крепостных крестьян работать на барщине, то есть за здорово живёшь в господском хозяйстве, более трёх дней в неделю. Вообще-то, в тех местах, где земля родит очень хорошо и доход с неё немалый, дворянские живоглоты гоняли мужиков на барщину не менее шести полноценных дней в неделю, а иногда – и все семь, а свою землицу, пожалуйста, по ночам обрабатывай – никто не против. И вот значит царь, император, решил народ от этих притеснений ослобонить и даже господствующий класс, чьи интересы он защищать обязан, не спросил. Ну что – составили дворяне заговор, изловили сердешного и придушили на хрен наглушняк, а потом ещё ногами долго пинали – уж так-то всех достал. А при Генрихе Восьмом ихнем Тюдоре только официально 72 тысячи бедолаг, в основном, согнанных при огораживаниях с земли крестьян, за бродяжничество же, в котором они ни сном, ни духом не виноваты, и повесили. И ничего, помер толстый король в своей кровати от излишеств всяких нехороших, а не от принудительной асфиксии, допустим. При Иване Грозном у нас тоже лютостей и ужастей хватало, а уж при Петре-то Великом – подвиг силы беспримерной по случаю коренной модернизации системы оплачен был ценой народных жертв, ни до, ни после невиданных – если учитывать процент пострадавших. При этом Иван Четвёртый, прожив 54 года, официально правил 50 лет, а Пётр Первый фактически возглавлял государство 35 годочков из 52-х отпущенного века. И оба скончались без посторонней помощи. Могут сказать, что, по большей части, гнобили правителей, для бедных людей хороших, а для господ плохих, а всяких народных понукателей и издевателей барская сволочь любила – ну уж нет, ежели народ за века своего системного существования общественный уклад не поменял, стало быть, такова его истинная ментальность. И господствующий класс и есть выразитель воли системы.
Вывод отсюда однозначный – система (государство, община, род, клан и т.д. и т.п.) правит человеком всегда, везде, в любых обстоятельствах, даже если кажется, что наоборот, то так только кажется.
Интересная сейчас в мире ситуация. Впрочем, ситуация в мире интересна всегда, в любой текущий период. Просто люди редко это замечают. Банальность обыденщины, естественность чуда замыливают восприятие. Душа жаждет потрясающего, а жизнь похожа на гайку, двигающуюся по резьбе. Привычный алгоритм страданий и наслаждений скукоживает эмоциональность, и только редкие поскуливающие протесты человеческой всеобъемлимости являются реакцией на заданность скуки. Единственное спасение из сенсорной западни – взгляд, сочетающий парадоксальность и традиционность. Парадоксальность, которая раньше была нормой, с традиционностью, которую прежде восприняли бы как нелепый парадокс. Справедливости ради надо констатировать, что большая часть человечества существует по исконным правилам – попробовали бы они иначе – и всячески старается воспользоваться старческим слабоумием передовых народов, породившим новые порядки. Но мы уже не принадлежим к большей части соплеменников, хотя и с меньшей их частью не слились. Россия – система промежуточная, в этом наша беда – и наша надежда. С одной стороны, жить враскоряку - не продуктивно, с другой – если удастся-таки когда-нибудь принять нормальное положение, то впитаем достоинства разных ментальностей почти без побочного эффекта в виде недостатков. Ведь недостатки Востока и Запада давно присущи русскому национальному характеру. Те самые наши недостатки, которые являются продолжением их достоинств. Судите сами. Запад – это высокая степень индивидуальной ответственности, когда участь человека зависит, в основном, от его ума и труда. Личная свобода иной и не мыслится. А на Востоке поведение каждого весьма жёстко запрограммировано кодексами писаных и куда более важных неписаных законов. Система довлеет над любым своим элементом практически абсолютно. Успехи западного общества основаны на заинтересованности вольных персональных усилий, успехи восточного – на монолитной покорности воле системы. А у нас что? Рабская психология вместе с непобедимым свободолюбием – изумительное взаимовлияние.
Япония после революции Мэйдзи 1867-го года взяла курс на модернизацию с внедрением свою экономику достижений европейского прогресса – и через семьдесят лет терроризировала почти всю дальневосточную Азию, пошла войной аж на США, войну проиграла, впала в ничтожество – но через сорок лет выбилась в одну из влиятельнейших держав планеты, каковой продолжает пребывать и по сию пору.
Россия в конце 17-го – начале 18-го веков затеяла серьёзные реформы, чтобы преодолеть своё научно-техническое отставание от ведущих народов. Петровские преобразования удались, но какой ценой и сколь полно? С упорством, достойным лучшего применения, подданные массово сопротивлялись естественным целям государства. Рабские монады, вместо того, чтобы подниматься заодно с укрепляющейся их послушными усилиями системой, предпочитали удовлетворять в первую очередь собственные интересы. Бесправных и обездоленных понять не мудрено, ведь власти претворяли свои планы, не считаясь с жертвами среди рядовых исполнителей. Но как понять эгоизм элит, не желавших хотя бы временно поступиться чем-то значительным ради решения системных задач? Выполняй честно свои обязанности, не воруй у работяг хотя бы в самый тяжёлый период, вообще, меньше воруй, чуть меньше заботься о шкурном, ведь без слаженности действий всех не добиться максимума. Если ты раб (а у нас и господа – холопы), будь рабом до конца, подчиняйся руководящему центру, думай о том, как наилучшим образом исполнить его приказы. А ху-ху не до ху-ху? Мы люди свободолюбивые, когда можно красть и ненавидеть в глубине души, но мигом превращаемся в холуёв, когда необходимо брать на себя всю полноту ответственности за себя, не за кого-то ещё. Мы стартовали к вершинам цивилизации триста лет назад, а Япония – сто пятьдесят. У нас есть все полезные ископаемые, у Японии – никаких. Мы попытались завоевать мир силой оружия, потерпели поражение – и вскоре деградировали. Япония тоже пыталась самоутвердиться вооружённым путём, тоже обломалась, но не расстроилась смертельно, а поднялась в научно-технической сфере весьма высоко, добившись мирового признания мирным способом, за счёт совершенной самоорганизации, основанной на умении, на готовности граждан подчиняться требованиям системы, общества, государства. Мы обладаем бОльшими творческими способностями, нежели японцы, но они, а не мы, внедрили в производство наши многочисленные изобретения. А кроме Японии есть и Корея, а совсем молодое китайское чудо чего стоит! Мы слишком свободолюбивы, когда для пользы общего дела следует подчиняться, и предпочитаем зависимое положение, когда для совершенствования собственной системы нужно проявлять инициативу. Индивидуальные свобода и самостоятельность Запада, индивидуальная необходимость и коллективная самостоятельность Востока в русском исполнении порочны.
К судьбе нашей многострадальной Родины разговор, конечно же, ещё не раз вернётся, ведь без России, как без себя. Пока о характерных прелестях настоящего исторического отрезка в перспективе.
Если бы сто лет назад кто-то отважился бы предречь, что проживающие на Аравийском полуострове арабы станут едва ли не определять мировые цены на нефть и заставят считаться со своим мнением США, то такого человека в лучшем случае высмеяли бы. Полудикие, полунищие пастухи и в гораздо меньшей степени земледельцы превратились в богатый народ по воле западной цивилизации – и совершенно несправедливо. Основа их процветания – нефть, обнаруженная на территории их обитания. Но ни разведать месторождения, ни организовать добычу чёрного золота кочевники никак не могли. Так по какому же праву эта нефть принадлежит им? Только потому, что так захотели европейцы и американцы, не важно, из каких соображений. И вот теперь живущие по милости западной цивилизации арабы (впрочем, мы, русские, тоже им помогали) имеют полное право указывать не то, что Европе, но и самой Америке, сколько должна стоить нефть. И ведущие государства мира с ними считаются. Нынешний театр абсурда, превращённый в реальность прогрессивным человечеством, заводит ум за разум. Если Америка неосторожно пукнет, то от какой-нибудь Саудовской Аравии не останется и следа. И этим пустышкам, которые мечтают вас уничтожить, о чём открыто говорят, вы добровольно подчиняетесь, носитесь с ними, как курица с яйцом. А как же ваши демократические принципы, предполагающие справедливость, а отнюдь не уравниловку. Кормить мало того, что лодырей и дармоедов, так ещё и своих злейших врагов – да вы больные на всю голову, господа европейцы и американцы. Не говоря уже о тех художествах, которые вы позволяете вытворять у себя дома отребью со всего света и собственной мрази. Больших, труднодостижимых целей, требующих предельного напряжения, подвижничества всего народа, вы уже давно перед собой не ставите. Вы хотите наслаждаться, только наслаждаться, забывая о том, что удовольствия без страдания не бывает. Страдания – родители наслаждений, и только у наркоманов всё наоборот. Вы превращаетесь в торчков, господа потомки некогда великих наций, основателей самой грандиозной цивилизации на планете. Европе и Америке начинает надоедать многочисленное и всё увеличивающееся поголовье саранчи в человеческом обличье, всё больше граждан поддерживают те политические силы, которые предлагают вернуться к старым добрым демократическим принципам, определяющим равенство прав и обязанностей всех и каждого. Не поздно ли спохватываетесь, господа гедонисты? Допустим, вам удастся вернуться к той модели бытия, которая существовала лет пятьдесят назад, но и в тогдашней вашей жизни настоящий смысл отсутствовал. Правда, тогда вы ещё не были мягкотелыми непротивленцами с симптомами размягчения мозга, и вам, точнее, вашим государствам и в ум бы не вошло оставлять в живых убийцу, совершившего своё преступление предумышленно и без каких бы то ни было смягчающих обстоятельств – да ещё содержать этого подонка в условиях, о которых многие абсолютно безгрешные перед законом и совестью жители Азии или Африки могли бы только мечтать. Тогда вы были справедливее, чем сейчас. А сейчас до того разнюнились, до того распопустительствовались всему порочному – и в себе самих, и в приезжающих к вам варварах-иммигрантах, что замаячила перспектива скорой гибели вашей цивилизации. И вы испугались и решили наконец принять меры. Но процесс гниения ваших мозгов зашёл уже настолько далеко, что благоразумие распространилось на половину, примерно, населения ваших стран. Другая половина разбаловалась – разврат в любых проявлениях затягивает, знаете ли – и симулирует клинический идиотизм. Тем не менее, восстания здравого смысла потрясают Европу и Америку. В Европе правые националистические партии набирают всё больше голосов на выборах. В Америке, как чёрт из табакерки, выскочил ужасно неполиткорректный Дональд Трамп, кандидат в президенты от республиканской партии, изрыгающий столь чудовищную ересь, что от него открещиваются даже однопартийцы. Зато чрезвычайно любит простой народ. Человек, публично называющий чёрное чёрным, а белое белым не в каком-нибудь тоталитарном, мракобесном обществе, а в одной из самых демократических стран мира, совершает, оказывается, неординарный поступок, колеблет своими речами основы. Цивилизованный мир начинает борьбу за выживание в новых условиях. Но повторяю – даже если эта борьба увенчается полным успехом, с дальнейшим смыслом жизни у человечества изрядная проблема. Жить, не имея грандиозных целей, забирающих всю энергию, всю страсть системы – значит, деградировать. Орды дикарей, окружающих белую цивилизацию и мечтающих её уничтожить, за неимением другого равнозначного способа самоутверждения, худо-бедно развиваются, и уж чего-чего, а биологического здоровья и витальности и, как следствие, воли к достижению своей мечты у этих ребят и девчат - хоть отбавляй. Рано или поздно они поднимутся до такого уровня развития, которого хватит, чтобы не мытьём, так катаньем уничтожить-таки белую цивилизацию. Не говоря уже про монголоидный Дальний Восток, который, несмотря на древний возраст, находится в прекрасной форме и имеет чёткую сверхзадачу – дотерпеть в неустанных кропотливых усилиях до обретения мирового господства. Только восстановления национальных государств и возврата к исконным нормам общежития для самосохранения евро-американской системе недостаточно. Научно, технологически надо быть на две головы выше своих соперников и врагов. Кровь из носу необходимы научные прорывы, фундаментальные открытия, в привычном, размеренном существовании едва ли возможные. Мой вывод для цвета человечества неутешителен: даже насущное оздоровление (которое состоится ли ещё?) не шибко поспособствует долголетию белой расы. Есть слабая, объективно не обоснованная надежда, что я ошибаюсь, что люди волевыми усилиями поменяют своё сибаритство на суровое подвижничество или что даже изнеженность не помешает им опережать конкурентов в должной мере всегда, в течение нескольких веков, во всяком случае. Дай-то Бог, чтобы так и произошло, но остаётся лишь надеяться.
В России ситуация несколько иная. Численность населения, правда, естественным путём не растёт, как и на Западе, и трудовых мигрантов в достатке. Но они, к счастью, массово не принимают российского гражданства. И преимущественных прав – по сравнению с нормальными – ущербным всех мастей у нас не положено. И разрешено называть вещи своими именами – хотя бы в частных разговорах. И задарма не кормят никого, так что землёй обетованной для всепланетного тунеядного сброда Россия не станет. Другое дело, что единственным достойным смыслом бытия у нас по умолчанию считается обретение личного благополучия, в принципе превращающее это самое бытиё в воплощение скуки. Так то ж в принципе, а у нас минимум для каждого четвёртого элементарная зажиточность – прямо-таки недостигаемая мечта. В общем, народ наш работоспособностью не отличается, работящ средственно, но лёгкой жизнью не развращён. И по военной мощи Россия, как минимум, вторая в мире, после США. И любому, в случае чего, по башке настучим – мало не покажется. Беда только, что уж очень мы вороваты и продажны. На Дальнем Востоке, например, так и норовим Китаю свои исконные земли и ресурсы загнать по дешёвке – недостаточно обеспеченным чинам на подмошка. Ну да велика Россия – когда ещё до Москвы разворуют. По всем раскладам получается, что среди представителей белой расы мы – далеко не первые соискатели места на кладбище. По этому показателю лидирует, несомненно, Европа, а Россия и США делят два оставшихся места на пьедестале выморочности. Впрочем, бедные соседи не желают знать о грядущей печальной участи Объединённой Европы и просятся Христа и прав человека ради в её состав, хоть чуточку красиво погнить. Но Союз, несмотря на приверженность гуманистическим ценностям, не спешит принять в себя новых членов, бо своих нахлебников девать некуда. Который год евросоюзники морочат голову Турции. То то не так, то это не эдак. Вот уж подпрягли турок не пущать пробирающихся через территорию Турции беженцев – из Сирии и не только. Самим-то европейцам западло пойти против собственных принципов и запретить обездоленным людям устраиваться с комфортом за чужой, их, евросоюзный счёт. Турки исправно отрабатывают заказ, вроде как по своей инициативе, порой даже постреливают и даже убивают несчастных тунеядцев. И хотя Евросоюз отпустил Турции солидные бабки на проведение санитарно-профилактических работ, всё же турки верили, что за столь деликатную услугу их наконец-то примут в вожделенный евроэдем. Привратники из Брюсселя, однако, не спешили открывать врата рая. И придумали ещё одну придирку – а пускай-ка Турция признает геноцид армян, который она массово произвела сто лет назад, в 1915-ом году. На подобную наглость турки, к их чести, ответили отказом, но, к их стыду, с виляньями и оговорками – уж так-то хочется в ЕС. Мне нравится этот народ, не бог весть как развитой, но создавший в своё время могучую империю, державшую в напряжении значительный кусок Старого Света. Народ, растерявший своё влияние, но сохранивший своё здоровье – и жажду свершений. Вот только в вопросе о геноциде армян Турции не достаёт принципиальности. Народ, сколотивший имперское государство, по праву силы устанавливает свои законы, обязательные для исполнения всеми завоёванными этносами. От армян турки требовали трёх вещей, сводимых к одной: отказаться от армянского языка, отказаться от христианской веры и принять ислам и вступать в смешанные браки с турками – то есть, полной ассимиляции, полного уничтожения национальной идентичности. Вот тогда отуреченные потомки армян превратились бы в полноценных подданных Османской империи. В противном случае этнические армяне всегда будут в Турции не просто людьми второго сорта, но и потенциальными врагами, подлежащими в экстремальных обстоятельствах истреблению. Завоеватели выдвинули жестокое, очень жестокое требование, не содержавшее, однако, никаких двусмысленностей и недомолвок, просто честное предупреждение. Турки имели на это полное право – армяне находились в их полной власти. И армяне не пожелалаи подчиняться столь бесчеловечной несправедливости. Они сохранили свою национальную идентичность и жили в Турции, в той или иной степени притесняемые, в течение многих поколений. Задолго до 1915-го года у них было целых три возможности предотвратить будущий геноцид. Во-первых, предлагаемая турками ассимиляция, во-вторых – изгнание – покинуть негостеприимную страну и найти другое место для жизни, в-третьих, национально-освободительная борьба против угнетателей, такая, какую ведут сейчас курды за создание собственного государства. Ни одним из этих шансов турецкие армяне не воспользовались. И вот началась Первая мировая война, и настал тот самый момент, о котором нехорошие завоеватели честно предупреждали завоёванных – в случае чего мы вас уничтожим. И уничтожили, в огромном числе, по некоторым оценкам – не менее миллиона человек. Причём, за очень короткий срок. Это даже не жестокость, пусть и объяснимая, это просто какой-то изощрённый садизм. Но я, как вы уже поняли, не обвиняю убийц – и не оправдываю их. Я только напоминаю тем, у кого мозги съехали немножко набекрень, что жизнь устроена именно так – и никак иначе. Справедливость порой – и чаще, чем хотелось бы – доставляет невероятные мучения, причём, за вину одних расплачиваются другие, единственное прегрешение которых заключается в том, что им не повезло. И главными виновниками геноцида армян в Турции в 1915-ом году были, конечно же, кто бы сомневался, сами армяне, прежде всего – предки убитых турками армян, ничего не сделавшие для предупреждения будущей трагедии. Для подобных случаев, совершенно разномасштабных, коих в жизни – пруд пруди, океан вычёрпывай, у меня всегда наготове засевшая в мозгу аналогия. Человек идёт по железнодорожному пути, навстречу мчится электричка, ни остановиться, ни даже уменьшить скорость она не в состоянии. У человека есть единственная возможность избежать гибели – уйти с пути и отойти на некоторую дистанцию. Электричка, увы, посторониться не сумеет, альтернативы нет. И ежели-таки упрямый сапиенс продолжит лобовую атаку, то кого же следует обвинить в его неминуемой смерти? Машиниста электропоезда, проектировщиков железной дороги, не оградивших её непреодолимым забором или местные власти, не проложившие вдоль путей удобного для пешеходов тротуара? Странные вопросы, но именно их задают столь же странные гуманисты вкупе с современными армянами. Чем кумушек считать-трудиться, не проще ль на себя, кума, оборотиться? Ох, не проще, ох, не проще – минимум, по двум причинам. Во-первых, очень уж не хочется, а во-вторых, если есть шанс спихнуть свой грех на кого-то и чего-то с кого-то поиметь, то почему бы не воспользоваться? Кипит их разум возмущённый, а чувства извергают лаву, ведь всем людям доброй воли явно – это проклятые подлые турки расправились с чистыми в помыслах армянами, значит, с турок и спрос. Масштаб антигуманного деяния поражает воображение и затмевает здравый смысл, в итоге об истинных причинах задумываться уже не хочется. А если всё-таки кто-то вникнет, то всё равно – нельзя же так безбожно, вопиюще, не по-человечьи! Если бы было совсем-совсем нельзя, ни на вот столечко, то никто бы никогда этого не делал. Между тем история рода людского насыщена агрессивным взаимоистреблением, из чего следует, что этот страшный, потрясающий душу процесс – всего лишь объективная реальность, которую не удастся отменить чьими-то волевыми усилиями. Сейчас турецко-армянская проблема выглядит примерно так: армяне корчат из себя праведных мучеников и вместе с поддерживающими их вменяемыми гуманистическими маньяками пытаются добиться от турок признания стародавней вины с некой сегодняшней компенсацией, турки – хотя с извинениями и реверансами – отбрёхиваются со всей мочи.
Данная дискуссия напоминает об одном психологическом феномене, ставшем следствием куда более грандиозной, чем армянская резня, трагедии – войны между нацистской Германией и Советским Союзом, начавшейся внезапным нападением немцев 22-го июня 1941-го года. Война, нанёсшая Советскому Союзу колоссальный материальный и человеческий урон – по современным данным, погибло 27 миллионов наших граждан – закончилась, как известно, победой СССР и его союзников и капитуляцией Германии. Вскоре после войны немецкий народ – как система – проникся чувством омерзения к тому, что он творил во времена Третьего рейха, и чувством вины ко всем пострадавшим от его, немецкого народа, преступных действий. Нацизм и всё, ему присущее, было безоговорочно осуждено. Сколько-нибудь объективное исследование данного явления – во взаимосвязи с главными сопутствующими историческими процессами – стало невозможно. С истовостью, превзошедшей диалектическую меру, немцы кинулись каяться и замаливать грехи – истинные и мнимые. Но с диалектикой шутки плохи – и зашкаливший раж искупления привёл к тому, что одна из величайших наций планеты лишилась кое в чём здравого смысла. Число и тяжесть прегрешений в сознании немцев возрастали, зато ослабевало желание всесторонне критически изучить недавнее прошлое. Период в истории Германии с 1933-го по 1945-й год окрасили исключительно в чёрный цвет, всех пострадавших от Германии тогда объявили безобидными жертвами, перед которыми каждый честный и совестливый немец в неоплатном долгу. Я прекрасно помню, как ещё в 1990-ом году Германия отправляла гуманитарную помощь нашим пенсионерам - в счёт того самого неискупимого долга. Мама моей первой жены, Анастасия Демьяновна Плющева, ныне покойная, проживавшая в г.Сафоново Смоленской области, как раз получила такую немецкую посылку – ничего особенного, горох, кое-какие другие крупы, ещё что-то. Мне запомнилась полукилограммовая упаковка маргарина – уж очень он показался вкусным. Каюсь, именно я, в основном, этот маргарин, подаренный тёщей, и слопал, доедая немецкий продукт уже в Подольске.
Германия истово посыпала голову пеплом, клялась в молитвенном экстазе, что «никогда больше» и помаленьку гуманитарила. Где уж тут всерьёз задуматься о действительной сущности гитлеровской эпохи, в частности, о нападении Германии на СССР. Достаточно элементарного здравого смысла, чтобы понять – объяснить агрессию Германии против Советского Союза можно только двумя вразумительными причинами. Либо все немцы поголовно и единовременно сошли с ума, причём, в клиническом смысле, либо жестокая необходимость заставила Германию решится на столь очевидную самоубийственную авантюру. Летом 1941-го Германия уже больше года находилась в состоянии войны с Великобританией, война требовала значительных сил и средств. Напасть при этом ещё и на СССР было бы верхом идиотизма. К тому же именно Советский Союз являлся единственным крупным торговым партнёром Германии, поставлявшим разное стратегическое сырьё – прежде всего, нефть – и продовольствие. Германия нуждалась в торговле с СССР, чтобы успешно воевать с Англией – и напала на СССР, после чего всякие поставки из нашей страны прекратились. Но, может быть, Германия рассчитывала разбить Россию в блиц-криге и за короткий срок овладеть нашими ресурсами? Нет, ведь доподлинно известно, что высшее руководство Третьего Рейха прекрасно понимало – победить Советский Союз в молниеносной войне нельзя (в особенности, с той армией, которой Германия располагала в 1941-ом году). Сам Гитлер не раз писал и говорил об этом. Тогда чем же вызван диаметральный переворот в мыслях и намерениях правителей Третьего рейха? Единственная логическая обоснованность агрессии против СССР – в неожиданности этой агрессии для противника. Ведь и советские руководители знали о неготовности Германии к войне с Советским Союзом в тех обстоятельствах и, соответственно, не верили, что Германия нападёт. Но почему же она напала? Ответ, по-моему, очевиден: если бы рейхсвер не нанёс превентивный удар 22-го июня, то чуть позже Красная Армия обрушилась бы всей своей мощью на германские вооружённые силы. Перевес Красной Армии над вермахтом – по количеству солдат, по количеству и качеству вооружений – за некоторыми исключениями – был многократным. Оборонительных сооружений, типа линии Маннергейма, на границе с нами Германия не имела, поскольку к оборонительной войне не готовилась, точно так же, как и мы. И если бы Красная Армия внезапно напала на вермахт, то, при всех системных преимуществах немцев перед русскими, представляется, что к первому января 1942-го года германское государство перестало бы существовать.
Всё, о чём я здесь пишу, почёрпнуто мной из сочинений разных историков, которыми собрано и обработано огромное количество фактов, в совокупности складывающихся в единственно достоверную картину.
Итак, Германия напала на Советский Союз в превентивном порядке, защищаясь от неизбежной будущей агрессии с нашей стороны. Нацизм – строй шовинистический, агрессивный, разбойный. Его задача – подчинить своей нации как можно больше других народов, заставить другие народы работать на свою нацию.
Коммунизм, реальный, как его понимали отцы-основатели – строй шовинистический, агрессивный, разбойный, имеет задачей деклассировать всех людей, превратить их в однородную массу пролетариев, по сути – рабов, получающих, независимо от своего истинного трудового вклада, практически одинаковую зарплату, почти не превышающую прожиточный минимум. А управлять этой унифицированной многолюдностью станут бюрократы-рабовладельцы. Всех людей, не согласных с подобным общественно-экономическим устройством и выступающих против, предполагается изолировать из социума – разными способами, вплоть до смертной казни для особо злостных противленцев. Реальный коммунизм понравится далеко не каждому человеку и даже далеко не каждому народу. Поэтому коммунизм может существовать только в глобальном масштабе и только после того, как все сколько-нибудь принципиально недовольные персоны и даже целые упирающиеся народы будут изведены под корень. Вот, собственно, к чему стремилась наша многострадальная Родина после модернизации общественно-экономического строя, произведённой вслед за известными событиями 1917 – 1921-го гг. В 1941-ом должна была начаться активная фаза распространения реального коммунизма в мире – вторжением в Германию и последующей оккупацией континентальной Европы. Один разбойник вздумал напасть на другого, а другой, не будь дурак, упредил – а что оставалось? Так чего бы ради напавшему для самозащиты просить потом у изрядно избитого врага прощения? С какой стати чувствовать себя виноватым – только потому, что сам злодей? Против иных – да, душегуб, а против этого – жертва. Да на месте Германии счёт бы надо выкатить Советскому Союзу за ту войну – а не угодно ли, господа русские коммунисты, вернуть Восточную Пруссию за ущерб, что мы, немцы, потерпели от вашей безграничной агрессивности. Да если прикинуть размер причинённого вами вреда, то и Восточной Пруссией не отделаетесь. Мы вас трогать не собирались, мы ж не идиоты, это вы готовили вероломное нападение – да мы вам не шибко доверяли и, поняв, что к чему, нанесли превентивный, защитный удар. Но в проигравшей Германии, начавшей устраивать общество на демократической основе, такое могло прийти в голову только кое-кому. И хотя недовольных новыми порядками хватало, немецкий народ как система безоговорочно осудил тоталитаризм нацизма. В тех обстоятельствах деваться было просто некуда, так что отдельные частные лица прикусили языки. Страна – с американской помощью - отстраивалась, восстанавливалась после ужасных военных потерь, развивалась дальше. Энергии, воли, системного совершенства немцам не занимать. К тому же среди передовых народов Европы именно немецкий являлся на тот момент самым жизнеспособным. Опираясь на такой фундамент, Германия, пока только Западная, создавала новое экономическое чудо. Всё, что существовало при нацизме, всё без разбора – объявлялось преступным. Изменились правила игры – и система двинулась по пути дальнейшей самореализации и самоутверждения, используя исключительно мирные средства и соответствующую идеологию. Со временем немцы переместились от одной крайности – национального шовинизма – в другую – полного национального самоуничижения. Впрочем, здесь они шли в ногу с прогрессивным человечеством. Гуманистические идеалы провозглашали равенство прав всех народов и отдельных граждан, почему-то не настаивая на равенстве обязанностей. Развитые страны Европы постепенно превращались в колонии переселенцев из недоразвитых регионов Азии и Африки. Общее смягчение уголовного законодательства с отменой смертной казни, терпимость к гомосексуализму, проституции, наркомании, свободная мораль в вопросах секса и семьи, социальные гарантии для всевозможных дармоедов и иммигрантов, облегчение процедуры получения гражданства – жить становилось всё легче и веселей. Легче – для антисоциальных элементов, как своих, так и приезжих иностранных, а веселей – для честных, здоровых и работящих граждан. Где ж тут соскучишься, когда солидную часть заработанного тобой отдают на прокорм наглой и ленивой сволочи – о, нельзя так говорить, у них просто иная ментальность, достойная уважения и существования? Да ещё эти достойные пришельцы обладают исключительной способностью – доводить до абсолютного помоечного непотребства высокое искусство организации жилого пространства, достигнутое и лелеемое твоим предками и тобой. Обыденная рутина скучного благополучия взрывается мультикультурными нетипичностями, которые постепенно тоже приедаются. Однако колорит остаётся. Как приятно, проехав по иммигрантскому району из фильма-катастрофы и содрогнувшись от мельком увиденного, оказаться в родной городской гармонии, представлявшейся лет сорок назад благовидной банальностью, а теперь – по контрасту – волшебным рукотворным чудом. Гуманизм, как и другие порождения человеческого духа, бодрит и забавляет, пока не перейдёт некую грань, после чего превращается в серость ужаса.
Прелестями потакания дурновкусию и разгильдяйству дело не ограничилось. Чувство вины перед обиженными Богом и некогда страшно обижаемыми европейцами меньшими братьями по разуму достигло той степени, что уже представлялось несправедливым подвергать бедолаг такому же уголовному преследованию за преступления, как и коренных соотечественников. Зато если земляк потомственный поднимал руку на новоиспечённого, то огребал по всей строгости закона. Скоро одним из развлечений новых насельников стало групповое третирование какого-нибудь незадачливого местного их согражданина, переходящее в нанесение лёгких телесных повреждений. В общем, варварята резвятся от души, презирая цивилизованных за нежелание, неумение дать отпор, что воспринимается как слабость. Если при Гитлере нацизм отстаивал интересы немецкого народа, то теперь немецкий народ – в виде своего государства – установил что-то вроде нацизма наоборот – и гнобит сам себя во имя торжества гуманизма. И хотя многие в самой Германии понимают гибельность сегодняшней политики и сознают, что нацистский режим имел не только пороки, но и достоинства (патриотизм, стремление к национальному самоутверждению, культ семьи, вообще, приверженность так называемым традиционным ценностям, по сути – всему нормальному, естественному в человеческой жизни), Германия как система не собирается меняться. И большинство граждан сохраняют свою приверженность гуманистическим ценностям, походя на разумных сумасшедших. Во всём, что не касается их мировоззрения, логически и критически мыслящие личности, но как только речь заходит о практикуемом ими нацизме самоуничтожения, тут же превращаются в невменяемых маньяков. А что бы поразмыслить о причинах воцарения гитлеризма в стране и о 12-летнем его периоде? Ведь НСДАП пришла к власти легитимным способом, через процедуру парламентских выборов, то есть нацистская партия пользовалась массовой поддержкой избирателей. Хотя справедливости ради надо сказать, что необходимого числа голосов нацисты не набрали и только в блоке с коммунистами смогли составить парламентское большинство, что означало реальную полноту власти. Подробнее об этом читайте в исторических исследованиях Виктора Суворова.
Не только сразу после войны, но и гораздо позже многие немцы, объясняя, почему они поддержали гитлеровцев, говорили, мол, морок нашёл, бес попутал, потому как нельзя же, будучи в здравом уме, добровольно обречь себя на адские муки во имя неосуществимой мечты. И я с ними, как говорится, целиком и полностью. То, как именно Гитлер говорит, произнося свои многочисленные речи, запечатлённые в кинохрониках, вызывает у меня в душе чёткое чувство, переходящее в понимание: если попасть под власть тех сил, которые возглавляет э т о т человек, то горя не оберёшься. Уж слишком всё очевидно, и никакой бес тут не попутает, пущай немчики сказки не рассказывают, чай, не дурней меня. Не заметить бросающееся в глаза можно только, если не хотеть замечать. Один из двух величайших народов (другой – британцы), внёсших наибольший вклад в формирование современной цивилизации – немецкий, германский – никогда не имел адекватного самоутверждения на государственном уровне. Разве что австрийские немцы создали империю Габсбургов и своим тщанием держали её крепко несколько столетий. Но по могуществу и влиянию это государство уступало наполеоновской Франции, викторианской Англии, России времён Николая Первого. Да и австрийцы – меньшая часть немецкого народа. Большая же часть веками жила раздробленно, в многочисленных мелких монархиях, и заметной роли в политической жизни Европы не играла. Что за изъяны германской натуры или объективные исторические причины помешали им создать единое централизованное государство давным-давно, я не ведаю. Лишь во второй половине 19-го века, когда Прусское королевство, фактически руководимое «железным» канцлером Отто Бисмарком, возглавило объединительный процесс, действуя силой и уговорами, дело пошло на лад. Наконец-то немцев стали уважать не только за выдающиеся научные и технические достижения, но и как могучую державу, с которой хочешь - не хочешь, а придётся считаться всем. Германия, обделённая колониями и престижем, жаждала более заметного места под солнцем. К началу 20-го века территория Европы была поделена между державами и державками, равно, как и сферы влияния в других частях света, но аппетиты ведущих государств отнюдь не насытились. Каждое мечтало поживиться за счёт соседей. Жажда самоутверждения, проистекающая из высокой тогдашней энергетики европейских этносов, отсутствие принципиальных препятствий (в виде нынешнего ядерного оружия) – вот основные причины Первой Мировой войны. Война донельзя обострила давние социально-экономико-политические противоречия аж в трёх империях – Российской, Германской и Австро-Венгерской, что привело к революциям в них. В итоге все три империи перестали существовать. Однако главной бедой для Германии явилось поражение в войне. И всего обидней, что наибольшую пользу из капитуляции Германии извлекла Франция, давний злейший враг. Ах, если бы в 1914-ом году эта наглая и жалкая страна осталась с Германией один на один – страшно и сладко подумать, что грязные боши сотворили бы с лягушатниками! Пик максимального величия Франции остался – к началу 20-го века – в столетнем прошлом, а Германия только подбиралась к своей вершине. За сто лет Франция как целостность изрядно разучилась жертвовать чем-либо серьёзным ради всякой фигни – вроде самоутверждения. Германия же как система ради своего государственного самоутверждения была готова на многие и тяжкие страдания. Сама по себе Великая французская революция 1789-94 гг. – мощный протуберанец энергии великого народа, имевший следствием эпоху наполеоновской империи с претензией на мировое господство. Франция горела желанием установить в мире свой порядок и весьма преуспела в претворении огненной страсти. В конце концов, как водится от века, соперники погасили очередной пожар. Давно замечено – с вершины все дороги ведут вниз, чтобы подняться выше, надо изобретать летательный аппарат, а такое одной монаде не по возможностям, требуются совокупные усилия всего коллектива. За сто лет нисхождения великая Франция превратилась в невеликую. И некогда громимые наполеоновскими и не наполеоновскими армиями немецкие войска дважды за истекший век, в своём прусском варианте, чувствительно наподдали потомкам прежних триумфаторов. Германия крепчала духом, Франция духом пованивала. Останься они в 1914-ом году тет-а-тет – и вряд ли Франция продержалась бы больше года. Но с помощью Британии и России доблестная республика оказывала на своём фронте достойное сопротивление. И дотерпела, пока Германия, измождённая войной на два фронта и внутренними неурядицами, не потеряла боеспособность и не стала по зубам всяким дохлякам. Условия Версальского мира, продиктованные победителями, были слишком тяжелы и унизительны для Германии и не по чести хороши для Франции. Этот факт только подогревал ненависть побеждённых обстоятельствами, но не врагом, к незаслуженным победителям. Впрочем, на дальнейшей судьбе Европы итоги первой серии Мировой Войны принципиально не сказались, хотя бытует противоположное мнение. Мол, меру надо было знать победителям (особенно Франции) и не опускать до такой степени своими завышенными претензиями великий немецкий народ, породив тем самым в его душе жажду реванша. Вот и отлились наглецам немецкие слёзки – в виде нацистской военной мощи и устроенных ей ужасов второй серии Мировой Войны. На самом деле, однако же, ситуация представляется несколько иной.
Расклад на начало 20-го века в Европе был приблизительно такой. Францию, по большому счёту, ничего уже не интересовало, окромя удобствий и комфорта – и подите вы все к маме, не мешайтесь. В Британии только что закончилась викторианская эпоха – пик значительности одной из грандиознейших в обозримой истории империй. Великобритания сохраняла имеющееся и почивала на лаврах, не мечтая о большем, медленно, но верно превращаясь в просто Британию. Государство южно-германского народа, Австрийская империя Габсбургов, переименовалось в Австро-Венгрию и, по совершенно точному сравнению того времени, представляло собой одеяло из кое-как сшитых гнилыми нитками лоскутков – преобладающие центробежные тенденции не вызывали сомнений в её скорой участи. Турецкая Османская империя, биологически здоровая, но системно и технологически отсталая, тоже доживала последние дни. Величие Испании осталось в далёком прошлом. Италия никогда не стояла высоко на государственном уровне, зато внесла выдающийся вклад в формирование современной и самой пока совершенной цивилизации. А вот Германия, включавшая в себя львиную долю немецкого народа, одного из двух самых передовых в научно-техническом отношении, буквально рвалась к максимуму государственного самоутверждения, такому, который, скажем, имела Франция в начале 19-го века или Британия в конце того же 19-го столетия. Претензии Германии выражались даже в титуле главы немецкого государства – император. По-правдашнему, империей Германская монархия не являлась. Ибо империя силой вбирает в себя большое число абсолютно ни в чём не похожих друг на друга народов, а Германия состояла из одного народа, с незначительными вкраплениями других этносов, региональные различия и местечковый колорит принципиального значения не имели. Германия, лишь недавно ставшая централизованной, энергичная, амбициозная, системно лучшая (или одна из немногих лучших) в мире жаждала высокого державного утверждения. Вот именно поэтому, в том числе, итоги Первой Мировой определяющего значения не имели. Победи Германия – это отнюдь не насытило бы её аппетиты. Ибо соперники – Россия, Британия и помогающие из-за океана Штаты – были слишком сильны и не позволили бы немцам уничтожить французскую государственность. Э, нет – частичный триумф в виде Эльзаса и Лотарингии, репараций и какой-нибудь заморской землицы Германию бы никак не устроил. И, пользуясь плодами промежуточного успеха, фатерланд с удвоенной энергией стал бы готовить истинные, способные удовлетворить его завоевания. Возможно, монархическая государственность страны сохранилась бы в связи с победоносной войной, а возможно, и нет. Сути дела это не меняет. А суть предельно проста: даже победа в Мировой Войне, начавшейся в 1914-ом году, главным застрельщиком которой был Второй рейх, не устроила бы этот самый рейх. Вот по каковой, в том числе, причине Мировая Война имела две серии. Опять же, ничуть не важно, под каким именно идеологическим соусом развязала бы Германия вторую войну, победи она в первой, но развязала бы. Однако поражение Германии, установление в ней республики, успех русской революции – направили историю по известному пути. Проигравший, подвергаемый ограблению, униженный народ, подлечившись от тяжких телесных повреждений, мечтал о реванше. В случае выигрыша тот же народ, зализав раны полу-пирровой победы, с огромным воодушевлением взялся бы за продолжение завоеваний. Но вышло – как вышло. И восхождение к высшей тоске державного самоутверждения обосновывалось идеологией национал-социализма. Если бы на выборах в рейхстаг в 1932-ом году коммунисты – по приказу Москвы – не вступили в блок с нацистами, НСДАП не набрала бы парламентское большинство и не пришла бы к власти (данную информацию я узнал из сочинений Виктора Суворова). Советскому Союзу нужна была нацистская Германия как пугало для всего мира – с тем, чтобы объяснить свою агрессию против Германии освободительной миссией, и под это дело подобрать всю Европу.
А как бы изменилась история, если бы нацисты в 1933-ем году не воцарились в Германии? А никак бы в корне не изменилась. Германия при любом правительстве взяла бы курс на создание мощных вооружённых сил для развязывания агрессивной войны. Быть может, без нацистов немцы стали бы заниматься милитаризацией более вдумчиво и основательно и, ведя более хитрую внешнюю и внутреннюю политику, не перессорились бы со всем миром. А может, живя под прессингом растущей, как на дрожжах, советской угрозы, не успели бы создать армию, близкую к идеальной – если бы, конечно, вообще вовремя прочухали об экспансионистских планах Советской России. То есть, не в 40-ом году, как Гитлер, а году в 34-ом, например. Ну, допустим, так бы и случилось – как бы изменилась политика воображаемой не нацистской Германии в таком случае? Допустим, немцы попытались бы заключить союз с Францией, Британией и Америкой против СССР. И потерпели бы неудачу. Самое радикальное, неудовлетворённое, подхлёстываемое реваншизмом государство Европы (не считая нас) не успокоится, пока не станет самым главным – или не получит по мозгам так, что мало не покажется. Сначала в союзе с Англией-Францией-Америкой устроит войну против Советской России, потом, обезвредив Россию, превратив её в сравнительное ничтожество, воспользовавшись её ресурсами, обязательно нападёт на Францию и Британию и, не дожидаясь, пока США раскачаются, подчинит себе бывших союзников. Вот такой, приблизительно, сценарий держали в уме политики Европы и Америки и, естественно, остались глухи к призывам Германии. Ровно по этой же причине, уже в реальности, а не в фантазиях, они не собирались, объединившись с СССР, развязать войну против Германии нацистской. Вообще, что касается СССР, то понять, чего ему по жизни было надо, не составляло особого труда – тому имелось аж три объяснения.
Во-первых, любая имперская система в эпоху подъёма стремится к идеальной экспансии – подчинить себе весь мир.
Во-вторых, Россия в семье европейских народов всегда, очень давно считалась эдаким полу-маргинальным элементом, многие даже не признавали нас за своих, а мы, завидуя, обижались и навязывались, негодовали на собратьев за такое явное пренебрежение. Мы видели себя частью Европы, хотели ей быть. Представьте себе дворовую компанию, пацанско-подростковую, где все ребята-девчата что надо, кто сам по себе центровой, у кого папа-мама богатые-культурные, а кто-то что-то прикольное, значимое ловчее всех делать умеет. И только один – ничем не примечательный, лидерскими качествами не отмечен, талантами не одарён, родители лохи-выпивохи, вечно в компанию вяжется, жалко его, взять, что ли, свой ведь? По ситуации можно и прихватить, если своим кагалом во дворе тусуемся. А если куда подадимся – на фиг он нужен, только говном себя марать. А ему-то каково, снисходительно принимаемому, по делу отвергаемому, каково чувствовать себя человеком второго сорта? Ну ладно, ничего, погодите маленько, ещё посмотрим, кто тут говно. Он накачает мышцы, он научится драться, а смелости, отчаянности ему и так не занимать. Говно-то он, может, и говно – но любому так наваляет, что заставит считаться с собой, уважать себя. Вот вам аналогия многовековых отношений России с Европой. Даже если сравнение и прихрамывает, то по сути верно. Особенно выраженное стремление России к силовому подчинению окружающего мира констатировано маркизом Астольфом де Кюстином в его знаменитой книге «Россия в 1839-ом году», только причина называется несколько иная, но основанная также на комплексе неполноценности, правда, не национальной, а социальной: остро воспринимаемое чувство униженности своего рабского положения, которое, обитая на родине, русский человек устранить не в состоянии, он надеется компенсировать завоеванием мирового господства. Всё дело в том, что мы – рабы свободолюбивые, хоть не смиряемся с неволей, но не можем покончить с ней, уподобляясь пресловутому цветку в проруби. А вот дальневосточные монголоиды – рабы ментальные, тысячелетиями существуют в условиях жесточайшей необходимости, всячески поддерживаемых сознательно – и хоть бы хны, сколько-нибудь серьёзного недовольства таким общественным укладом не демонстрируют. А всякие восстания «жёлтых повязок» случаются лишь тогда, когда людям становится нечего кушать и государственная власть при этом слишком слаба, но никак не влияют на менталитет. Вот поэтому де Кюстин и написал про Россию буквально следующее: «…Тому, кто имел несчастье родиться в этой стране, остаётся только искать утешения в горделивых мечтах и надеждах на мировое господство…». Про «несчастье» - явный перебор, но вывод верен. Вместо «несчастье» следовало бы сказать «случай». Ибо что же такое несчастье – всего лишь неудовлетворённость своим положением, универсальное человеческое свойство, проистекающее из сверхизбыточности нашей нервной системы. И в России это универсальное свойство приняло вполне конкретную форму, черту национального характера, что и подметил французский исследователь.
И, наконец, в-третьих, после Великой Октябрьской социалистической революции, победы советской власти и трансформации Российской империи в СССР новое государство рабочих и крестьян открыто декларировало свои цели: уничтожение капиталистического строя (не говоря уже про феодальный) во всём мире насильственным путём, установление всюду социализма как общественно-экономической формации. Руководимый Москвой Коммунистический Интернационал предпринимал энергичные, но бестолковые попытки организации «революционных восстаний пролетариата» не только в европейских странах, но и в Азии, и в Латинской Америке. А что такое нападение молодой, ещё находившейся в состоянии гражданской войны Советской республики на Польшу в 1920-ом году? Экспорт революции – ничего более. Через труп белой Польши – в Германию, чтобы разжечь революционный пожар – примерно так звучал лозунг тех времён. Вывод из этих рассуждений прост: ни с Советским Союзом, ни с Германией, нацистской ли, не нацистской, США, Британия и Франция в 30-х годах 20-го века объединяться в военную коалицию не стали бы ни в коем случае. Это уже после нападения, весьма успешного, Германии на Францию и Англию в 1940-ом году наше государство (тоже не спешившее вступать в войну) превратилось в естественного союзника пострадавших, что было закреплено договорами о сотрудничестве между СССР, с одной стороны, и США и Великобританией – с другой, заключёнными ещё до агрессии Германии против нашей страны, начавшейся 22-го июня 1941-го года. Тем не менее, Америка почему-то не поспешила вступить в активную войну с Германией как можно раньше, например, в конце 42-го – начале 43-го года, когда имела для этого все возможности. США располагали вполне достаточной мощью, чтобы, даже ведя напряжённые боевые действия против Японии, высадить многочисленный и хорошо вооружённый десант в Европе. А зачем? Пусть главные мировые агрессоры истощат себя до предела (а заодно и британских союзников ощиплют) – и вот после этого надо не позволить победителю захапать слишком много. По этой самой причине США и открыли второй фронт так поздно – с точки зрения СССР.
Так или иначе, лично у меня нет ни малейших сомнений – второй серии Мировой Войны избежать бы не удалось ни при каких обстоятельствах. Не вызывает также сомнений, что ход и итог гипотетического конфликта не отличался бы – в общем – от хода и итога истинной Великой Отечественной войны. То есть, и превентивный удар а-ля 22-го июня мы бы получили, и раз за разом били бы нас немцы меньшим числом и с худшим вооружением, потом наша эффективность выросла бы настолько, что при численном и огневом преимуществе мы стали бы одолевать врага – и в конце концов победили бы.
Вернусь, однако, к тому, с чего начал – к утверждению о некритичном отношении любого народа к собственной истории, к тем её фактам, которые почему-либо не нравятся; к разговору об охаивании того в своём прошлом, что достойно уважения – как об аспекте деградации и слабости. Приход нацистов к власти в 1933-ем году был вполне закономерен, но не абсолютно предопределён. А вот чего бы не удалось отменить ни в коем разе – так это Второй Мировой Войны в Европе с главными героями и инициаторами – Германией и Советским Союзом, с запредельным ожесточением и невиданными жертвами, с её итогом и последствиями. Но, возможно, если бы нацисты не пришли к власти, то не состоялся бы отвратительный, педантичный, тошнотворно-утилитарный, дьявольских масштабов геноцид против мирного населения, военнопленных, узников концлагерей, евреев, коммунистов, гомосексуалистов и т.д., и т.п.? Возможно, и не состоялся бы, и число жертв второй серии Мировой Войны уменьшилось бы на несколько миллионов человек. Замечу, правда, на сей счёт, что зло в виде смерти всевластно и неизбежно, если не знать законов бесконечного во всех проявлениях Мироздания и не понимать, что зло и смерть – вещи относительные, а добро и жизнь – абсолютные.
Итак, Германия как система (и Россия тоже) жаждала войны, побед, завоеваний, распространения своего влияния, власти в мире. Не бес попутал немцев, они сделали свой выбор сознательно и, прилагая грандиозные, героические усилия, претворяли желанное в жизнь. А разве не к этому стремилась Эллада Александра Македонского, Римская империя в пору максимума, Испания Габсбургов, османская империя Сулеймана Великолепного, наполеоновская Франция, викторианская Англия, сталинская Россия? Разве гитлеровская Германия не занимает достойное место в этом ряду титанических свершений человеческого духа? Разве исключительная во всей писаной истории мерзость гитлеровского режима отменяет его подвижническую, героическую сущность? В природе ещё и не такие сочетания случаются.
.