Стояла душная летняя ночь, в такую ночь хорошо бы заночевать у реки, чтобы её прохлада как то дала силы. Но реки в колонии строгого режима уж точно нет. Зато есть чифир, новенький зоновский костюм, который подогнали пацаны Серому после изолятора, есть и освежающий иногда ветерок в локальном секторе. У всякого свои забавы в этой жизни. Мохов дышал полной грудью. Позади год срока, впереди ещё стена времени в застенках. А тут ещё это письмо от Ирины. Первая любовь, как никак, замуж захотела, вот и спрашивает, что ей делать то… Серый поглядел на звёздное молчаливое небо над головой, точно сверяясь с ним в каких то своих мыслях. Да, Иринушка родная, нет тебя любимее на всём свете! А губить твою судьбу не могу! Ну какой из меня жених то… Пошёл Мохов в жилое помещение, взял из тумбочки школьную тетрадь, и на гладильной доске, что была у входа в отряд, где ночной шнырь мёл пол, и всегда светло, написал письмецо – мол, рад за тебя, родная, выходи замуж, создавай семью, чтобы было у тебя, родная сестричка, как у других, всё хорошо. Запечатал письмо Серый, написал адрес знакомый до боли, и чтобы не отказаться от своего порыва, попросил, шныря, низенького старика Мишавана, всегда хмурого, взять письмо и утром в ящик возле контрольной вахты сунуть, чтобы не затерялось – чтобы верняк – когда пойдёт он, Мишаван, на завтрак, с первой сменой зэков, идущих на работу. Он то, Серый, не пойдёт на работу в этот день, сходит в санчасть, там ему Колька – косой, санитар, что-нибудь придумает, чтобы не угодить снова в кандей – ненавистное грустное место. Да и впрямь что-то уж нездоровится. Может чифиру перепил? Болит сердечко, ох, как болит! Вышел Серый снова в локальный сектор, встал у двери жилого помещения, и глядел на звёзды молчаливые, не отрываясь, точно ждал он от них какого-то ответа на свои вопросы.
###
На следующий день на зоне был выходной, и после завтрака зэки пошли по отрядам, строем в клуб – был какой-то кинофильм, про какую-то огромную любовь, с расставаниями на пару дней, как и положено по сюжету, потом встреча, опять любовь. Серый почти механически отмечал глазами перемены в судьбах людей на экране. Не было никаких эмоций, он почти наизусть помнил теперь отосланное с утра Мишаваном письмо к Иринке – и губы его шептали её имя, и он стиснул зубы, стараясь забыть это родное имя, но даже и это не помогало, а было ощущение опустошения, которое всегда приходит после важного поступка в жизни.
###
Мишаван метался по жилому помещению отряда, точно загнанный в ловушку зверь, неуклюжий, коротконогий, он подскакивал к кроватям, и тряс их, стараясь разбудить зэков.
- Ты что сдурел!
- Михась, Серый вскрылся в комнате отдыха, сказал мне, что надо погладить костюм, я открыл комнату, а он взял ключ, и заперся, я почуял неладное, звать, а он мне в ответ: «Не мешай!»…
- Что ты пургу гонишь, Мишаван, может Серому одиночества захотелось…
- Вскрылся, нутром чую, когда ему ключ от комнаты отдавал, почуял что-то неладное, но что я могу ему сказать, Серому!
Вышел завхоз из каптерки, услышав сбивчивый доклад ночного дневального, тихо сказал:
- Вскрывайте дверь! Я на вахту позвоню.
Дверь открылась под умелыми руками зэков, отмычка помогла. Серый лежал на полу возле подоконника, пол под ним был точно красное знамя от крови.
###
Перевязанные руки не болели, Колька-санитар перед этапом успел вколоть обезболивающий укол. Автозак трясло на ухабах, и эти толчки, как ни странно как то отвлекали, и от боли, и от мыслей в голове. Мохова везли на больничку. И уже от того, что изменится как-то ситуация, будет он в другом месте, становилось полегче. Невольно вспомнились слова хитрого опера, перед отъездом: «Отдохнуть хочешь, Мохов. Отдохнёшь, только от себя ведь не уйдёшь!»
###
Снился странный сон Серому, будто стоит он в поле, а перед ним люди, знакомые люди, в том числе, и очень близкие, а он стоит и глядит, куда-то вдаль.
- Так что же ты не подходишь то к нам? – спрашивает один из этих людей.
- Так я, наверное, умер, раз я не живу среди вас, - поясняет он, и так и стоит, точно отяжелели его ноги, точно зачарован он вот этой неподвижностью, и своей нестерпимой болью, гложущей его, как собака голодная мясную кость, постоянно, не покидая его сознание ни на миг. Сон был долгим, как срок.