Покидая нашу квартиру в шестом часу утра, врач «скорой помощи», малорослый, серенький на вид мужчина лет пятидесяти, сказал, глядя на меня смеющимися глазками:
«Подружитесь с участковым врачом – проживёте ещё лет десять».
Перед этим он выполнил в отношении меня всё, что соответствует самым распространённым способам теперешней скорой помощи. Совсем как во времена Артемия Филипповича Земляники, который говорил откровенно: «Человек простой: если умрёт, то и так умрёт, если выздоровеет, то и так выздоровеет».
Врач измерил моё артериальное давление (190 / 120), велел сестре сделать мне укол в ягодицу из копеечных лекарств - дибазола с папаверином - и на прощание подытожил свои действия откровенным напутствием, в которое, видимо, сам верил безгранично:
- Подружитесь с участковым врачом – проживёте ещё лет десять.
Так как идти с утра на приём к участковому врачу я был не в состоянии, то Изабелла Юрьевна Попова была по телефону вызвана на дом.
Ждали мы её прихода в течение восьми часов.
Дешёвый укол скорой помощи желаемого результата не давал: давление не снижалось, и нам пришлось прибегнуть к приёму своих лекарств.
Изабеллу Юрьевну я встретил словами:
- Ночью мне было плохо. Пришлось вызвать «скорую помощь». Самостоятельно явиться к вам на приём у меня не было сил.
Но тут же был обескуражен её вопросом:
«А от меня-то вам что надо?».
От этих слов на пути нашей будущей «дружбы» сразу вырос забор.
Изабелла Юрьевна торопилась, так как пришла к нам за 15 минут до начала своего приёмного часа в поликлинике.
Одна минута ушла на то, чтобы измерить моё давление (170 / 90) – и никаких комментариев при этом.
Ещё одна минута ушла на то, чтобы формально провести по моей груди и спине фонендоскопом – и после этого тоже никаких комментариев.
Затем быстро два слова: -« Что ещё?»
- «Мне бы направление на ЭКГ, кровь, сахар, мочу…»
Она: « Дайте листок бумаги».
Торопливо сгибала листок, отрывала от него клочки, писала на каждом направление, а окончив, тут же быстро удалилась.
Нет, такая обстановка не способствовала тому, чтобы завязывать «дружбу» с участковым. «Десять лет» жизни пока повисли в воздухе.
Новый день для нас с Людмилой начался в ранний час в поликлинике № 4.
Мы заняли сразу две очереди: на флюорографию и на ЭКГ.
Обстановка вокруг нас была мрачная.
Длинный коридор без окон освещался тусклым светом. Стулья у стен стояли старые, вконец изношенные. Линолеум на полу зиял трещинами и выщербленными местами.
Очень старая женщина, которая назвалась ветераном войны и ждала начала приёма, стоя у двери в кабинет, выбрала среди всех меня своим слушателем бесконечного монолога о жизни. Я слушал, рассматривая её лицо, на котором через морщины и дряблую кожу всё ещё проступала былая привлекательность, а глаза сохраняли черты беспокойного характера. Мне не хотелось постоянно попугайски поддакивать ей, и я лишь смотрел на неё и, приподнимая высоко брови, вновь опускал их. Приподнимал и опускал, приподнимал и опускал, а старушка всё говорила и говорила:
- «На одних лекарствах держусь! Господи! Сколько же мне этих таблеток каждый день глотать приходится! В кишечнике постоянный дисбактериоз. Бедная моя поджелудочная железа! Она маленькая, тридцать граммов всего, вся съёжилась, еле дышит уже. Ноги чешутся, руки чешутся, спина чешется. От всего тошно! Какая это жизнь? А всё живёшь, всё живёшь…и жить хочется».
А дальше последовал большой по времени перерыв, в целых четыре дня, так как записаться на сдачу общего анализа крови мы смогли лишь на понедельник, 7 июля, а на сахар и того дальше – только на 14 июля.
В понедельник, 7 июля, рано утром, мы с Людмилой вошли в здание больницы № 4, что состыковано с поликлиникой №4, и стали осматриваться в новом для себя «лабораторном» коридоре.
Стены этого затхлого уголка окон не имели, а освещение было таким же тусклым, как и в коридоре поликлиники. Народу набилось в это небольшое по площади место до ста человек. Все они сидели на десяти стульях и стояли вдоль стен и в проходе, полностью забив пространство у кабинета № 11.
То и дело подходили новые люди, и тогда звучало или: «Кто крайний на сахар?», или «Кто последний на общий анализ?».
В 8 часов (начало приёма) вся эта толпа сразу и вдруг забурлила, задвигалась, стала хаотически перемещаться, толкаться, размахивать руками, кричать:
- Куда вы лезете на меня? Здесь на «сахар», а вы на «общий».
- Какой там «общий»! Много вы знаете! Я тоже на «сахар»!
- Люди! Становитесь на «общий» с этой стороны вдоль стены!
-Господи! И куда моя очередь подевалась? Что за бардак?
- Куда вы давите? Сейчас все разберутся сами собой. Тут так каждый день одно и то же бывает.
И действительно, как-то само собой минут через десять переполох прекратился: кто на «сахар», встали друг за другом с левой стороны двери, а кто на «общий», - с правой.
Что бы стоило работникам лаборатории, на глазах которых каждый день происходит такая мешанина из людей, повесить на стене слева от кабинета надпись: «очередь на «сахар», а на правой стороне от кабинета другую надпись: «очередь на «общий» анализ». Но нет, пусть люди каждый раз давятся, являя собой стадо бестолковых баранов, а нас это не касается!
Наконец общий анализ крови сдан.
Теперь снова поликлиника. Взяли направление на приём к участковому на 16 часов.
Сейчас 9 утра. Пошли домой, чтобы вернуться сюда к указанному времени.
Кабинет нашего 19 участка находится на втором этаже. В нём постоянно, сменяя друг друга, ведут приём наш врач и врачи ещё двух участков. В коридоре одно окно, но выходит оно на солнечную сторону, что добавляет в коридор немного света. Под солнечными лучами была хорошо различима повисшая в воздухе пыль и вся обшарпанность давно не ремонтированных стен, пола и потолка.
Заняли очередь. Перед нами пять человек.
Старичок – сухопарый, спокойный, глухой. На вопрос: «Вы к Поповой?» - он показал на уши, ничего не ответив.
Женщина пенсионного возраста из разбитных и говорливых. Увидела рядом свою знакомую, и они по самые уши ушли в громкий разговор.
Ещё одна женщина средних лет, с «фонарём» у левого глаза. По одежде, лицу, сгорбленной фигуре и отрешённому взгляду – ни дать ни взять бичиха.
Молодуха не старше 25 лет с подбитым правым глазом. Одета прилично, но в глазах тоска и много обиды. Сидит пригорюнившись.
Парень лет 18, в очках, оплывший и флегматичный. Читает книгу.
Мы надели на свои туфли купленные синие бахилы, но, осмотревшись, увидели, что оказались по их цвету «синими» воронами, так как никто такой обуви здесь не практиковал. Все сидели в том, в чём пришли с улицы.
В 16 часов приём не начат.
Изабеллы Юрьевны на рабочем месте нет.
В 16 – 05 приём не начат. Изабелла Юрьевна ещё не появлялась.
В 16 – 10 приём не начат. В кабинет прошла сестра.
В 16 – 15 приём не начат. Изабелла Юрьевна показалась в дальнем конце коридора и была остановлена там молодым мужчиной, очень прилично одетым и стройным. Через несколько минут они вместе подошли к двери кабинета и Изабелла Юрьевна, оставив своего собеседника, вошла туда.
В 16 – 20 сестра вышла и пригласила пройти в кабинет без очереди того стройного мужчину, как видно, протеже Изабеллы Юрьевны.
В 16-35 стройный мужчина вышел, и в кабинет, наконец, вошёл из общей очереди наш старичок.
Таким образом, приём по официальной записи к врачу начался с опозданием на 35 минут.
По тому, как вела себя, как непринуждённо держалась Изабелла Юрьевна, было видно, что ничто её не беспокоит и не пугает, так как никакого надзора за этим в поликлинике нет.
После того как в кабинет прошла женщина средних лет с «фонарём» у левого глаза, Изабелла Юрьевна оставила её сидеть на стуле, а сама покинула кабинет и прошла по коридору прямо к одиноко сидящему вдалеке мужчине.
С ним она вначале поговорила о чём-то, а потом увела его на первый этаж и не возвращалась в кабинет в течение 15 минут.
Наконец дошла очередь и до нас.
Мы вошли в кабинет оба.
Изабелла Юрьевна взглянула на нас знакомым уже нам вопрошающим взглядом:
- «А от меня-то вы что хотите?»
Но нам от неё, кроме результатов ЭКГ, больше ничего не было нужно.
Записаться к кардиологу в регистратуре мы не смогли, так как оказалось, что в данный момент кардиологов в поликлинике нет и в течение месяца не будет (ушли в отпуск!).
Пришлось прибегнуть к помощи нашей племянницы Лены, которая тут же договорилась со знакомым кардиологом другой поликлиники о том, что нас примут там и назначат курс лечения.
А от Изабеллы Юрьевны мы больше ничего не хотим –
ни дружбы,ни протекции, ни даже «десяти лет жизни»!