– Неправда! – воскликнула женщина, обливаясь слезами летним вечером.
– Я люблю тебя, Алик, - выдавила из себя дама, обращаясь к сидевшему рядом с ней на садовой скамейке мужчине.
Утерев аккуратно батистовым платочком слезы так, чтобы не размазать тушь с ресниц, молодая особа, не давая вставить ни единого слова своему напарнику по скамейке в глубине городского сквера, начала изливать свою душу.
– Если я тебе и изменила, то только один раз с Савелием Никаноровичем. Когда бы ты знал, как изменяют своим возлюбленным женщины моего теперешнего окружения?
Кругом столько соблазнов, а проблем еще больше.
Их не разрешить с одним мужчиной (в одиночку).
– Но, Раечка, - робко возразил безропотный слушатель монолога.
– Да, милый, и докучать тебе я, порой, не решаюсь. Ты весь такой занятой, такой праведный, целеустремленный.
Прошлый раз я решилась попросить у тебя денег на осенние сапожки.
– Алик! Что ты сказал? Не утруждайся, не вспоминай.
Ты сказал: Потерпи, дорогая.
А как же я могу терпеть, если на носу зима, и мне не в чем будет скоро появляться на публике с тобой, а тем более, без тебя.
Уразумел, глупыш, я люблю тебя, я думаю о тебе.
Вот увидишь, скоро я разведусь со своим мужем, и мы заживем вместе с тобой в твоей квартире счастливо и без проблем.
Другое дело, что ты должен к тому времени отсудить у жены добрую половину вашей с ней квартиры, которую она самочинно присвоила.
Бывают же такие скволыжные женщины? Где были твои глаза, когда ты заделал ей ребенка?
– Милый, давай больше не ссориться.
Просто у тебя какие-то несовременные представления о любви и измене; о правде и неправде. Позвони мне, когда у тебя будут деньги на шубку, которую я себе уже присмотрела в Петровском пассаже. Не просить же мне Савелия Никаноровича, который спит и видит, как мне сделать приятное
Она встала со скамейки и, помахав на прощание батистовым платком, доверительно произнесла:
– Твоя правда – это я, остальное все неправда.