Смысловые грани. Глава 4

Леонид Бликштейн
1. Я закончил предшествующую главу указанием на кризис ориентированных на отдельное (правая идиографическая/имманентная вертикаль СВ основного квадрата контекстограммы)личных ценностных установок внутри проксимономного СВН, эндономного CBF и тимономного CGB (от греческого слова time честь)типов идентичности, в связи с характерным для эпохи революции и гражданской войны распадом/разрушением старых общественных, культурных и политических форм B, с которыми были связаны эти личностные установки (эта ориентация в нашей схеме отображается вертикально направленным восходящим вектором СВ)

2.Носители этих типов идентичности,среди которых было много людей, глубоко переживавших трагедию гибели на их глазах старого российского общества и культуры,вовсе не обязательно были реакционерами или монархистами,мечтавшими о возвращении к прежним имперским порядкам.По свидетельству известного русского писателя, литературоведа пушкиниста и мемуариста Николая Алексеевича Раевского, который во время Первой Мировой войны был офицером артиллеристом, а в Гражданскую воевал против красных в Добровольческой армии, большинство русского фронтового офицерства начало с признания, а иногда и с восторженной поддержки Февральской революции и новорожденной российской демократии.

3.Но за этим последовал распад армии и государства, взрыв хаоса и массового крестьянского, рабочего и солдатского насилия, направленного против привилегированных групп населения, захват центральной власти большевиками и фактическая капитуляция перед немецкими требованиями большевистского правительства, не располагавшего ресурсами для продолжения войны против Германии и ее союзников. К весне 1918 г.т.е.к тому времени,о котором идет речь в записках Раевского (я имею в виду его книгу  воспоминаний Тысяча Девятьсот Восемнадцатый Год, где он, также как и Булгаков, рассказывает о событиях на Украине) старой России больше не существовало и  ориентировавшееся на исчезнувшие культурные и общественные формы самосознание переживало глубокий кризис.Ниже, я в сокращенном виде цитирую рассказ Раевского об этом кризисе, точнее выдержки из его дневниковых записей,которые он сделал вскоре после окончания Гражданской войны в 1921/22 гг.

А сейчас... жуткий, липкий позор.Каждый день по грязному,избитому бесчисленными обозами шоссе, мимо домика, в котором мы живем,десятками,сотнями тянутся в тыл беспогонные, нестриженные, злобные фигуры.Бросают опаршивевших,дохнущих от голода лошадей и бегут, бегут, бегут.Государственный разум великого народа русского…Свободная воля свободных граждан…И глухая темная злоба закипает в груди и к тем, которые развратили и предали и к тем,которые развратились и предали.

Как то рано утром пришли проститься с нами,офицерами,несколько старых солдат, проделавших всю войну и теперь уезжавших домой.До конца они держались,до конца не были большевиками.На прощание расплакались. У командира тоже текли слезы….

На наших настроениях периода начала гражданской войны стоит остановиться подробнее.Как я потом не раз имел случай убедиться из разговоров, они далеко не были исключением. То же самое переживали очень и очень многие русские офицеры, имевшие несчастье видеть смерть армии.

Все кончено. Все надежды разбиты.Темная ночь впереди. И мы, молодые, здоровые люди чувствовали себя живыми покойниками.Ничего не хотелось делать. Руки опустились.Физически мы не пострадали от большевизма,не было личных счетов с солдатами, но никогда не было такого глухого беспросветного отчаяния,как в то время. Бесцельно бродили по глухим городским улицам,часами слонялись по длинным, светлым коридорам…И та темная, давящая злоба, которая появилась в дни развала фронта, росла и крепла. Один вид серых шинелей вызывал слепую болезненную ненависть.Стыдно было чувствовать себя русским….

И пусть поймут те,которые остались в стороне от борьбы,отчего первые добровольцы поголовно истребляли попадавшихся к ним в руки солдат товарищей.Не за себя мстили они и даже не за своих близких.Мстили страшной местью за поруганную мечту о Великой и Свободной Родине…" (Раевский 1918 год, 1933 гл.1)

4. Главный герой романа Булгакова Алексей Турбин испытывает сходные чувства. Его терзают русофобские рассуждения из Бесов Достоевского:

"…Турбин еще долго мучился у себя в маленькой комнате,у письменного стола…Он сидел и воспаленными глазами глядел в страницу первой попавшейся ему книги (судя по цитате ниже это были Бесы Достоевского ЛБ)и вычитывал, бессмысленно возвращаясь к одному и тому же: "Русскому человеку честь одно только лишнее бремя" Только под утро он разделся и уснул, и вот во сне явился к нему маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку и глумливо сказал:
"Голым профилем на ежа не сядешь!…Святая Русь страна деревяная,нищая и…опасная, а русскому человеку честь одно только лишнее бремя.

"Ах ты! вскричал во сне Турбин Ггадина, да я тебя." Турбин во сне полез в ящик стола доставать браунинг, сонный, достал, хотел выстрелить в кошмар,погнался за ним и кошмар пропал" (Булгаков 2002, т.2. 42).

5. Но из контекста этого эпизода в тексте Белой Гвардии ясно,что в отличие от Раевского героев Булгакова мучает не столько поведение народа, сколько эгоизм,ничтожество и предательство правящей верхушки старого общества, которое в романе описано довольно детально в образе сбежавшего в Германию осенью 1918 г. мужа Елены Турбиной Тальберга, представителя  старого карьерного офицерства и высшей бюрократии в недолговечном режиме гетмана Скоропадского. Сам Скоропадский тоже, как известно, уехал в Германию на поезде, бросив доверившихся ему жителей Киева, особенно русских офицеров и юнкеров, многие из которых стали жертвами занявших город петлюровских войск.