ДОМА МЫ НЕ НУЖНЫ
Книга 7. И все-таки она верится!
Глава 13. Алексей, он же Профессор
Девять кругов ада
Алексей кряхтя распрямил спину. Вставать с нагретого камня никак не хотелось. А надо было. В их существовании в родном полутемном пространстве движение было суть жизнью. Потому что присев в темном закутке одного из бесчисленных переходов, можно было не проснуться. А через какое-то время, которое сам Алексей (в племени его обычно называли Профессором) называл «годом», хотя значение этого неведомо как попавшего в память слова не было понятно даже ему самому, тело такого «потеряшки» врастало в камень. В животворящий камень, который нес поколениям племени русов, и других племен все. И тусклый свет, к которому давно привыкли глаза, и тепло, от которого он сейчас с трудом оторвался, и пищу – диких пугливых животных, и плетущихся по теплым стенам зарослей, среди которых постоянно находились новые, доселе неведомые.
- Надо вставать, - скомандовал себе Профессор, задачей которого в племени было – Знать и Наблюдать.
Знать все, что было, что происходит, а при возможности – что может произойти. А наблюдать – за Девятым Кругом. Самым таинственным и страшным местом их мира. Впрочем, сам Профессор в силу причастности к знаниям прошлого и настоящего, часто поправлял себя, ужасаясь крамольным мыслям, попиравшим изначальное знание. Последнее утверждало, что девять Кругов неизменны и равнозначны; что они были всегда, и всегда будут – даже тогда, когда свершится Предназначение, и Девятый Круг займут… кто?! Вот на этот вопрос и должны были ответить Наблюдатели; в каждом племени был такой свой.
Семь Кругов занимали племена. Почему сложную сеть пещер называли Кругами, Профессор не понимал – как ни ломал голову над этим. Идей на этот счет не было никаких. У него. Были у другого гоя – у Толика, который своими неожиданными выводами ставил в тупик даже Алексея, общепризнанного хранителя изначальных знаний. При слове «гой» в груди Профессора защемило; не за себя – хранитель знаний и наблюдатель сам принадлежал к касте избранных. А вот самое близкое и родное во всех девяти Кругах существо, его Таня-Тамара, была изгоем. Это означало, что жестокие камни пещер Круга вытянут жизнь из нее гораздо быстрее, чем из него, изначального гоя. Так было всегда. И сам он, и очередной Хранитель унесет свою угасшую половинку в самую дальнюю пещеру племени, едва только разум проснется в глазах их потомков. Вот этот Круг, который тот же Толик называл порочным, и неразрывным, был вполне объясним. Родился – пожил – умер. Да, еще дал жизнь новым гоям, или изгоям – кому как повезет.
Профессор вступил в Восьмой Круг - огромную пещеру, принадлежавшую всем племенам, потолка которого никто и никогда не видел, шаркая ногами по гладкому камню, и невольно ежась от ощутимого холода, что пробивался сюда из Круга Девятого. А еще в груди ныла так невольно вызванная сознанием картинка усталого, изборожденного ранними морщинами лица Тани-Тамары. Оно представлялось ему все еще прекрасным; он надеялся, что останется таким и после того, как ее глаза закроются в последний раз, но… Могучий (это признавали все; даже в других племенах) интеллект Алексея объяснял и этот самообман, и очевидное - его подруга была непоправимо стара и безобразна.
Этот самый «интеллект» - слово, которое не употреблял никто в пещерах, кроме самого Профессора, часто больше мешал, чем помогал жить. Вот и сейчас тяжкие думы едва не заставили его пропустить сигнал тревоги, чуть слышно взвывший где-то в глубине живота. Алексей как раз проходил посреди огромного круга, на котором давно исчезли (за многие поколения были искрошены ногами, выметены, или просто унесены для каких-то надобностей все, даже самые мелкие камни. Он удивительно быстро скакнул вперед по ходу движения; в тень, к таким надежным камням, несущим покой и тепло гоям, и быструю смерть изгоям. Рванулся, как оказалось, совсем в неверном направлении. Потому что опасность исходила не от крадущегося в тьме пещерного зверя, и не от каменного обвала, какого в Круге Восьмом никогда не было, и не ожидалось. Впрочем, его ошибка была вполне объяснимой – ведь Профессор не был ни Охотником, ни Обирателем с камней; он был Наблюдателем, единственным в племени. И сейчас он с опозданием понял, что отозвавшееся тяжестью в животе опасность исходила именно оттуда, где он оказался – от тропы, ведущей по каменному массиву вверх, к Девятому кругу. И это было не ощущение смертельной стужи, царившей в том круге, и не зов мерцающих огоньков, что покрывали бескрайний свод Девятого круга. Тот самый зов, что заставлял неокрепшие души бесшабашных гоев и изгоев, осмелившихся пройти до конца этой извилистой каменной тропы, бежать без оглядки в белую смерть. Никто из этих несчастных больше не возвращался в свой круг. А идти за ними в надежде отыскать и вернуть в тепло и полутьму пещер не решались даже Наблюдатели. Даже он, Алексей-Профессор.
Алексей напряг, а потом расслабил тело; так он обычно заставлял проснуться, или заработать в полную мощь все чувства. Тщетно – ни звука, ни проблеска света впереди он не уловил. А мощный вой: «Впереди опасность!», - уже заполнил всего Профессора.
- Придется идти, - вздохнул он, делая осторожно первый шаг.
Не шаг, шажок. Но и этого хватило, чтобы внутри еще все и заныло от предвестья беды. Он стиснул зубы, впервые в жизни поняв, что пришло, наконец, то мгновение, ради которого поколения Наблюдателей не делали ничего для племени, кроме как вот этих немногих шагов от круга Восьмого до Девятого. И за это пользовались уважением, и теми немногими привилегиями, что могло позволить племя; начиная с доли от убитой добычи, или самых сочных стеблей, найденных в сплетении пещер.
- Не племя - племена, - поправил себя Профессор, - Наблюдатели в других кругах пользуются своим статусом, быть может, не меньше, чем я?!
Мелькнула, и тут же пропала трусливая мыслишка – может, дождаться других; хотя бы одного. Никакого графика у Наблюдателей не было. Сам Алексей чувствовал, прямо как теперешнее нытье в животе: «Пора идти. В круг Девятый». Гнало ли такое чувство наверх, в белую стужу, других Наблюдателей? Профессор не знал. Но такой вывод был вполне логичным – иначе почему выходило так, что с остальными своими «коллегами» (еще одно слово, которым никто, кроме него самого, не пользовался) он сталкивался считанные разы. А точнее два раза. В жизни. И оба раза – потому что опоздал в свой обычный поход. По очень уважительной причине. Его сородичи сталкивались с гоями и изгоями других племен чаще. Особенно охотники – хотя все известные угодья были давно поделены. Но возникали, словно ниоткуда, новые; заваливало камнями старые…
Еще был общий Круг; его собирали в Восьмом – на памяти Алексея лишь однажды. Тогда Наблюдателем был его отец, тоже Алексей. А матери своей он не мог вспомнить, как ни старался. Так вот, тот Круг собирали, потому что сразу несколько обвалов лишили племена многих охотничьих угодий. Некоторых – полностью, что означало голодную смерть и полное исчезновение племени. Тогда русы, чьи пещеры были самыми протяженными, и богатыми добычей, поделились территорией. Не в расчете на ответную любезность в будущем, нет. И не только потому, что заповеди племен гласили – в час, когда придут за Камнями, каждое из племен должно само передать артефакт тому, кто докажет свое право на владение им. В глазах Профессора-младшего, наблюдавшего за тем, как его отец поднимает руку, отказываясь от части родовых пещер, стояли детские личики. С обреченным выражением в глазах; истощенные, с выпирающими сквозь бледную тонкую кожу скулами. Алексей до сих пор был уверен, что подобная картинка стояла и перед глазами Профессора-старшего – когда тот принимал судьбоносное решение.
Трудная, полная лишений и опасностей жизнь в пещерах предполагала жесткое следование традициям; каким-то ритуалам, подчас самой настоящей мистике. Сам Профессор, небезосновательно считавший себя разумным, лишенным предрассудков, тем не менее, верил в таинство совпадений, в то, что ничто в пещерах, и за ее пределами – в Девятом Круге – не происходит случайно.
- А значит, - подумал он, остановившись, и собираясь с духом, прежде чем делать последний шаг перед поворотом тропы на Девятый Круг, - я совсем не случайно вспомнил о том общем Круге, и о Камнях…
Он, наконец, решился, и шагнул вперед – под морозный заряд снежной бури. И едва не запрыгнул обратно, в полутьму родных подземелий. Потому что в Девятом Круге его встретила не обычная тьма, чуть разреженная блеском низко висящих светильников Круга, усеявших его высокий, недостижимый купол, а яркий, никогда прежде не виданный свет, больно резанувший по глазам. Алексей удержал свой естественный порыв, рожденный поколениями, для которых главным качеством, необходимым для выживания, была осторожность, и еще раз осторожность. Этот свет манил к себе; еще больше завораживала громадная темная масса, которая и исторгала из себя это сияние. На фоне ослепительно белого снега можно было разглядеть (даже сквозь нестерпимо слепящие лучи) правильные, ровные очертания неведомого объекта впереди. Такого в пещерах не было, и быть не могло! Потому что разумные в них лишь использовали то, чем скупо делилось с ними провидение, и не более того. А то, что так внезапно выросло перед входом в Восьмой Круг, было сотворено. Не провидением, а другими разумными. Так же, как огромное, ни с чем не сравнимое нечто, надвигавшееся сейчас прямо на него с негромким гудением и хрустом сминаемого снега. Это не могло быть животным, хотя определенно несло в себе признаки (это Профессор определил на уровне инстинктов) существа, способного убивать – легко и сокрушающе. Душа, и тело рвались назад, в пещеры, но что-то удерживало его на месте. Это не было всеобъемлющим страхом, который, как известно, отнимает ноги и желание жить; любопытство, присущее Алексею, тоже не удержало бы его здесь. А вот то самое таинство, обещанное легендами предков, и тлевшее в душе, вдруг вспыхнуло сейчас ярким костром, сравнимым с тем, что буквально исторгало впереди себя несущееся на него чудовище.
Профессор так и не отпрыгнул назад, в полутьму и насыщенную энергией атмосферу пещер; напротив – он выпрямился, и гордо замер с высоко поднятой головой, представляя сейчас своей персоной не только всех русов, но весь подземный мир. И не дрогнул лицом, или другой частью тела, когда громадина замерла перед ним буквально в двух шагах, и умолкла, вернув окрестностям привычные звуки. Сознание отметила в них признаки начинавшейся бури, а еще – чуть слышный щелчок, с каким от монолита незваного пришельца отделился кусок… чего-то непонятного, чему в мире Алексея не было названия. Это не было шкурой, как у зверя, или кожей, как у него самого, разумного. Из неведомых закоулков памяти вдруг всплыло непонятное «обшивка», и еще более грозное «броня». И сквозь отверстие, появившееся в этой броне, показались фигуры, подвергшие стойкость Алексей еще одному испытанию. Это явно были разумные, но какие! Все в их теле – и две руки, и ноги, и даже лица были скрыты непроницаемыми оболочками, которые, опять-таки, Профессор никак не мог назвать одеждой, какая сейчас была на нем самом. К шкурам зверей, из которых, собственно, и изготавливалась немудреная одежка пещерный разумных, это не имело никакого отношения. Скорее к нему можно было отнести уже прозвучавший в памяти эпитет: «броня».
Разумных перед ним было трое; однако Алексей был уверен – в громадине, застывшей перед входом в Восьмой Круг, находились их соплеменники. И они наблюдают сейчас за встречей не менее пристально, чем он сам за пришельцами. И готовы прийти на помощь своим… хотя какую угрозу мог представлять им он – не Охотник, и даже не Обиратель?!
Фигуры перед ним застыли совсем ненадолго. А потом выдержка Профессора подверглась испытанию в третий раз. Не будь первых двух, он сбежал бы быстрее пещерных зверей, и забился бы в самом дальнем закутке. Хотя ничего страшного, на первый взгляд, перед ним теперь не возникло. Все трое подняли руки, и ловко скинули за спины то, что скрывало их лица. Готовый увидеть самое страшное воплощение своих кошмаров, Алексей даже закрыл глаза. И не смог удержаться от возгласа изумления, и от движения спиной вперед, в тьму пещеры.
Один из незнакомцев успел зацепить его рукой за край меховой накидки. Этого хватило, чтобы Профессор опять замер на месте. Не от цепкой хватки (накидку вполне можно было сбросить с плеч одним движением), а от веселого, и чуть изумленного лица разумного, посмевшего так непочтительно обращаться с одеянием Предводителя племени. Той самой накидкой, которую носили прежде отец Алексея, и дед, и другие пращуры. Это лицо было знакомо Профессору до мельчайших деталей. Как и насмешливые интонации в голосе, и сам голос, обрушивший на него слова, половину которых он не понял:
- Ты куда это, друг профессор? Так вот как выглядит ваше хваленое питерское гостеприимство?
На мгновение представилось, что это Анатолий раньше него самого выбрался в Девятый Круг, и сейчас издевается (по доброму), как обычно, не взирая на высокое положение собеседника. Но нет – разумный перед ним был не Анатолием; он был похож на него, как сам Алексей на своего отца, а тот – на деда. Но это был не Анатолий. Так же, как второй пришелец, замерший в не меньшем, чем сам Профессор, изумлении. Этого незнакомца Алексей называть так мог с еще меньшим основанием – учитывая, что прямо в его лицо смотрел… он сам! Конечно, нельзя сказать, что Профессор мог описать каждую черточку собственной физиономии, но лицо отца, на которого (как уверяли все вокруг), он не смог бы забыть даже в самой отчаянной ситуации. А она – такая ситуация – наступила как раз в тот миг, когда Алексей был готов заглянуть в лицо третьего пришельца. Не получилось! Потому что в это самое мгновение незнакомец, тоже снявший с головы часть своего чудного одеяния, круто развернулся – навстречу ужасному реву, который заставил подняться дыбом не только все до единого волоска на теле самого Профессора, но и, казалось, шкуры пещерного зверя, которая была накинута на его плечи. Белая Смерть – так называли в пещерах громадного зверя, спасения от которого не было. Так гласили легенды; на памяти самого Алексея никто из пещерных жителей не встречал этого хищника Девятого Круга. Но легенд хватало. Зримым подтверждение, что все они имели под собой какую-то вещественную основу, служила невероятных размеров шкура, которая с незапамятных времен покрывала центр Восьмого Круга. И вот теперь такая же шкура, только заполненная живой плотью, безудержной яростью, и голодным блеском не крупных, по сравнению с размерами всего тела хищника, глаз, неумолимо надвигалась на мир, который сейчас для Профессора сузился до размеров заснеженного пятачка, на котором замерли четверо разумных. И, главное, он сам!
Сознание само, каким-то неосознанным вывертом, успело отметить и эту явную несоразмерность налитых кровью глаз хищника; и то, как дернулась в направлении его движения короткая труба на вершине объекта, что выпустил из своего нутра трех пришельцев; и даже то, как главный из них, лицо которого Алексей пока не смог сравнить с родичами, или разумными других племен, поднял навстречу зверю руку. Как правильно понял Профессор – вооруженную.
Он невольно отшатнулся, словно подстегнутый не столько звонким щелчком, что издало неведомое, такое безобидное на первый взгляд оружие, сколько отмеченным выбросом силы, или желания, что выплеснулся навстречу Белой Смерти из уст этого незнакомца: «Умри!».
Хищник умер в прыжке – одном из последних, что хватило бы ему, чтобы накрыть своей гигантской тушей всех четверых. А мертвое тело само сделало эти скачки; не такие мощные, как планировалось. Потому Белая Смерть, своими размерами и массой многократно превышавшая разумных, взятых всех вместе, ткнулась носом в снег прямо у ног своего победителя. Который, кстати, не отшатнулся назад даже на полшага. Он – понял Профессор – не просто понял, что произойдет в мгновения, растянувшиеся для самого Алексея в бесконечно долгую жизнь; он рассчитал все! Даже ту саму точку, в которую ткнулось единственное черное пятно на белоснежном теле хищника!
Победитель нагнулся над Белой Смертью, которую теперь даже как-то неудобно было так называть, потрепал пальцами за ухо хищника, и повернулся к остальным; к Профессору в том числе. Только теперь разумный заглянул в глаза этого человека и едва не задохнулся от нахлынувших на него чувств. Потому что пришла совсем необъяснимая, но твердая (тверже, чем камень пещерных стен) уверенность – теперь все будет хорошо. В это «хорошо» Алексей вложил и вполне обеспеченное будущее, и что-то новое, неизведанное, но однозначно прекрасное. Вопрос «обеспеченности», кстати, начал решаться прямо здесь и сейчас. Победитель Белой Смерти кивнул на поверженного противника, и спросил у Профессора – тоже на вполне понятном для каждого руса языке:
- Вы едите это?
- Мы едим все! – невольно вырвалось у пещерника.
Только теперь до него дошло, что лежащий рядом громадный хищник это не только отступившая неминуемая смерть, но и гора плоти, какой никогда не было в племенах; во всех сразу. И это беспредельное изобилие удачливый охотник сейчас предлагал… ему! Точнее, племени, всем племена.
Алексей повернулся к другим разумным, только теперь отметив, чем они больше всего отличались от его сородичей. Не одеждой, и не обилием странных слов в речи, нет! В их глазах не было отражения вечного чувства голода! Была озабоченность (больше всего у славного охотника); любопытство и легкий оттенок жадности и огорчения – у двойника Толика, который явно не одобрял расточительность своего вождя. Этому Профессор не удивился – свой, привычный Толик тоже был прижимистым разумным. Не жадным, нет! Мог отдать голодному ребенку свою часть добычи – целиком. Но – сородичу. А тут охотник отдает чужакам гору мяса вместе со шкурой…
- Есть ли в вашем Восьмом Круге такая шкура? – Алексей, уже как бы принявший дар, решил отдариться – частью чужой добычи.
- Восьмом? – охотник почему-то акцентировал внимание именно на этом слове.
- А сколько всего этих ваших кругов? – тут же вклинился в разговор чужой Толик, вызвав в душе Профессора еще несколько знакомых ассоциаций.
Вот так же свой Толик мог встать на самой торжественной церемонии, и парой слов разрядить тяжелую ситуацию. Или, наоборот, создать еще более неприятную.
- Девять, - пожал плечами Алексей, - Девятый именно здесь!
Он обвел рукой окрестности, сейчас значительно сократившиеся в размерах из-за громадины непонятной штуковины, на которой прибыли незнакомцы, лежащего у ног хищника и тех пещер (а что это пещеры, Профессор уже не сомневался), что выросли посреди Круга, и теперь заставили своим светом померкнуть огоньки на его своде.
- Ага, - хохотнул Толик, - вот куда мы попали, товарищ полковник. В девятый круг! Девятый круг ада, если быть более точным. Помните, Александр Николаевич, как у Данте Алигьери…
- Сдается мне, что кто-то слишком хорошо помнит про него, и про многое другое тоже, - не поддержал его веселости тот, которого назвали сразу двумя именами (Алексей вдруг решил, что ими список не ограничивается), - будем считать это издержками всеобщего среднего образования. Но сейчас не это главное, Анатолий.
- А что? – сунулся вперед пришелец, чье имя оказалось чуть длиннее привычного, но тоже вполне узнаваемым.
Алексею было безумно интересно узнать, как зовут его двойника. Но ответ предводителя, охотника, так поразил его своим мрачным наполнением, что такое мелкое праздное любопытство тут же отступило на второй, или даже третий план.
- Раз есть девятый круг, значит, есть еще восемь?
Профессор машинально кивнул.
- И если эти круги столь же «уютны», как эти, то…
- То нас впереди ждет куча проблем, - вступил в разговор двойник Профессора.
- Не боись, товарищ профессор (Алексей ненадолго возрадовался такому совпадению – в то время, как Анатолий звучно хлопнул по плечу двойника), - дождемся солнышка, подзарядим батареи, и в разведку – искать места обетованные. Там, где есть пляж и теплое море; растут пальмы, и водится много диких обезьян…
Он повернулся к другому Профессору, и подмигнул теперь ему:
- Как скоро вы ждете лета, дорогой товарищ?
- Меня зовут Профессором, а еще Алексеем, - с достоинством ответил вождь русов, с непонятным удовольствием отметивший, как изумленно воскликнул что-то невразумительное его двойник, - но слов твоих, Толик, я не понял.
- Каких слов, уважаемый?
- Солнышко, лето, пальмы, море, обезьяны… еще батареи, - принялся прилежно перечислять Алексей; с памятью у него все было в порядке.
Поскучневшие сразу лица пришельцев показали – они почувствовали (а может, уже поняли), что впереди их ждут проблемы, о каких сам Профессор не мог даже помыслить.
- Ну, как же, - воскликнул изумленно, и одновременно огорченно Толик, - солнце – такое большое и горячее. Центр мироздания – если ты понимаешь, что это такое.
Вот именно эти слова Профессор понимал; не умом, а сердцем. А скорее – родовой памятью. А еще эти слова были последней фразой отца, с которой он передал новому Профессору величайшую ценность племени. Камень. Черный Камень. Руки Алексей сами совершили поступок, о каком никогда не помыслила бы голова.
Из глубин своего мехового одеяния Профессор достал артефакт, и протянул его Товарищу Полковнику (он же Александр Николаевич).
- Вот – это центр мироздания племени русов.
- Ишь ты, русов?! – чуть иронично улыбнулся товарищ полковник, бережно принимая артефакт.
Он замер с закрытыми глазами; казалось, даже не дышал, вслушиваясь во что-то понятное только ему. По крайней мере, у Толика, приплясывавшего рядом в нетерпении, изо рта вырывались в морозный воздух клубы пара; лицо же полковника сейчас само было олицетворением и мороза, и камня, и бесконечности того самого мироздания – настолько отрешенным оно было.
Толик, тем временем, принялся объяснять двум Профессорам:
- Это черный бриллиант, или карбункул. Очень редкая штука. В литературе был описан Конан Дойлем. Помните – его рассказ про шесть Наполеонов?
Алексей кивнул вслед за своим двойником, хотя про какого-то Наполеона, и еще более загадочного Конан Дойля слышал впервые в жизни. Кивнул не Толику, а Товарищу Полковнику, открывшего глаза с пониманием какой-то тайны мира. Кивнул чуть ревностно – ведь бесчисленные Профессора племени в эту тайну так и не проникли; как ни старались.
- Вот я и говорю – издержки образования, - проворчал поначалу Александр Николаевич; он тут же поделился тайной, практически ничего при этом не объяснив Алексею, - это не просто камень, Анатолий. И ценность его не в уникальности, и размерах. Это какой-то носитель информации…
- Вроде флешки? – тут же добавил еще одно непонятное слово Анатолий.
- Вроде нее, - кивнул Александр Николаевич, - только носителя с таким чудовищным объемом памяти наши ученые… ну, те, из двадцать первого века, еще не создали. И даже ее не хватило, чтобы…
Он повернулся к Алексею, который прилежно вникал в суть разговора, не забывая запоминать незнакомые слова, и спросил – что называется, прямо в лоб:
- Такой камень не один?!
- Так, - кивнул Профессор, невольно позволяя прикоснуться пришельцам к еще одной, прежде тщательно охраняемой тайне пещер, - всего таких Камней семь, по одному на каждое племя.
- И на каждый из кругов, - тут же ввернул сообразительный Толик, - а как же восьмой круг? Тот, где лежит вот такая шкура?
Он небрежно пнул чужую добычу, и Алексей продолжил выкладывать общие тайны племен.
- Восьмой Круг общий. В нем собираются редко, очень редко. Только тогда, когда решается судьба всех племен.
Он многозначительно замолчал, словно давая пришельцам возможность и время самим сообразить, что именно такой миг и наступил. И что в немалой степени этот миг связан с Камнем, который по прежнему лежал на обнаженной ладони товарища полковника. Последнюю мысль охотник, очевидно, уловил. А может, отметил тень опаски, что легла на лицо Профессора. Он с улыбкой протянул Камень его владельцу, или Хранителю, и Алексей совершил еще один поступок, который без позволения племен, без обсуждения в Восьмом Круге позволять себе не должен был. Ни при каких условиях. Он махнул рукой в сторону чернеющего входа в пещеры, и сказал, удивляясь собственному безрассудству:
- Приглашаю в наши пещеры. Не думаю, что смогу удивить вас чем-то, но…
О том, что на одну праздничную трапезу племя русов не пожалеет своих запасов, он сказать не успел.
- Нет!!
Алексей подпрыгнул, и развернулся в воздухе, впервые в жизни исполняя столь сложный трюк, услышав еще один незнакомый голос. Женский, но требовательный, и запрещающий – такой, какого никогда не посмела бы себе позволить ни одна женщина племен. Даже его рано ушедшая Таня-Тамара! Он развернулся, и устрашился, поначалу приняв незнакомку за самку Белой Смерти, явившуюся отомстить за убитого друга. Настолько громадной была разумная, протягивавшая в их сторону руку в запрещающем жесте.
- Нет! – повторила она, отчаянно мотая головой, - не ходите туда, Александр Николаевич.
- Почему, Света? – повернулся к женщине Товарищ Полковник.
- Да, почему?! – гораздо экспрессивней присоединился к своему начальнику Толик.
- Потому что там смерть!
Щеки женщины, Светы, и так достаточно бледные на нестерпимом холоде, от которого самого Алексея начало потрясывать, стали сравнимыми со снегом, которого вокруг было больше, чем достаточно.
- И рядом с ним, - палец Светланы переместился, нацелившись в грудь Профессора, - желательно долго не стоять.
Теперь голос этой женщины был не столь паническим, и Алексей отчего-то перевел дух – он поверил ей сразу и безоговорочно. Даже нерешительно покосился на вход в извилистый лаз, ведущий в Восьмой Круг - вдруг там действительно затаилась неведомая опасность. Женщина эту опаску явно восприняла; обратилась уже к нему:
- Для тебя там нет ничего необычного, смертельного. Это твой мир… бедненький…
Алексей не успел возмутиться, и как-то отреагировать на столь неподобающее в устах слабой женщины («Ага, слабой?!», - он еще раз оценил ее рост и ширину плеч) слово. Товарищ Полковник рядом вдруг шумно вдохнул в себя воздух, и пристально вгляделся в чернеющий зев пещеры. Что уж он там увидел, осталось непонятным для Алексея. Но – увидел! Иначе бы не скомандовал бы резко и решительно:
- Все в «Варяг»! Немедленно. А ты, Алексей Александрович…
Он на крошечное мгновения замялся, очевидно сообразив, что Профессора впервые в жизни назвали так длинно и, возможно, не совсем правильно, а потом добавил – как раздавил камнем о стену шустро улепетывающего паразита (одного из немногих несъедобных):
- А вы ждите нас!
Погрузка в пещеру, которая могла передвигаться, произошла практически молниеносно. Алексей успел разве что два раза мигнуть, а махина, вобравшая в себя и четырех разумных, и кусок собственной «обшивки», развернулась практически на месте, коротко взвыла чуть громче, и унеслась к другим пещерам, по прежнему озарявшим окрестности нестерпимо яркими огнями. А Профессор остался один.
- Не считая, конечно, Белой Смерти, - окинул он взглядом гору мяса и шерсти, - и тяжких дум – какими все-таки посчитают эти невероятные события русы, и пещерники из других племен?