ДОМА МЫ НЕ НУЖНЫ
Книга 7. И все-таки она вертится!
Глава 15. Два профессора
Подземелья смерти
Алексей Александрович Романов, профессор Санкт-Петербургского университета (бывший) большую часть жизни считал себя одиноким человеком. До того удивительного мгновения, когда его жизнь круто поменялась, и своими обширными знаниями он стал делиться не со студентами, с университетской кафедры, а с товарищами по «несчастью», в зарослях доисторического леса, или в кабине грозной боевой машины, которой с легкой руки его друга, Толика Никитина, дали почетное имя «Варяг». Таких друзей, настоящих, проверенных и бытом, и битвами, теперь у профессора было много. А еще – рядом теперь была любимая женщина, Таня-Тамара. И совсем скоро у Романова должны были появиться кровные родственники – две дочки, для которых они с супругой уже давно подобрали имена.
Улыбка невольно наползла на губы, надежно защищенные от неистового мороза (как и остальное тело) камуфлированным комбинезоном и шлемом. Она тут же стало кривой, почти жалкой и какой-то неестественной – это Алексей Александрович вдруг уверился, что в новом мире у него, оказывается, уже были такие родичи. Потому что испуганно скаливший зубы дикарь напротив был точной копией его самого. Редкая борода и усы не мешали такому выводу пораженного профессора. Однажды, лет десять назад – вспомнил он - почтенный профессор вдруг решил отпустить бородку. Вот такое же лицо он видел тогда в зеркале – смешное, вызывающее в памяти картинку из какого-то юмористического журнала; там такая бородка была нарисована у козла, залезшего в чужой огород.
В боку неприятно заныло – это Алексей Александрович невольно вспомнил о беде, настигшей город, об отсутствии хоть какого-то проблеска в будущем.
- Или… или этот человек сможет подсказать нам что-то?
Раньше него, и полковника Кудрявцева, вопрос задал Толик Никитин, первых из их тройки спрыгнувший из вездехода на скрипучий снег. Профессор, еще пребывавший в шоке от встречи с собственным двойником, едва успевал за ходом мысли тракториста. Такие ласкающие слова – солнце, лето, бананы и обезьяны – вызвали на лице Профессора (таким, наряду с Алексеем, было собственное имя дикаря из пещер) лишь недоумение. Потом оно сменилось ожиданием чего-то страшного, а затем и самым настоящим (первобытным) ужасом. Сам профессор не успел испугаться, когда из белой снежной пустыни появился громадный зверь, позднее опознанный как невероятных размеров белый медведь. Может, потому, что рядом стоял полковник Кудрявцев, уже натянувший тугую струну арбалета, и выцеливавший уязвимое место хищника.
- Впрочем, - так же бесстрастно размышлял Алексей Александрович, - не имеет никакого значения, в какую часть звериного тела попадет пластмассовый болт. Главное – какую команду Александра Николаевича понесет он навстречу хищнику. Впрочем, понятно какую: «Смерть!».
И действительно - Романов не успел отметить, в каком месте грязно-белой медвежьей шкуры исчез короткий болт. Но каким-то фантастическим образом сумел уловить, как из налитых кровью, заполненных азартом охоты глаз зверя в одно мгновение исчезли и этот азарт, и бешеная радость от близкой добычи, и сама жизнь. Громадные размеры не позволили хищнику закувыркаться по снегу. Уже мертвый медведь уткнулся мордой в наст, и буквально взрыхлил его, подобно плугу. И так, с занесенной снежной кашей головой, он почти добрался до цели, которую наметил еще живым.
Первым к этому супермедведю подскочил, конечно же, тракторист. Он остановился рядом с гигантской тушей, явно намереваясь водрузить ему на голову ногу – такую картинку он, наверное, часто видел в своих виртуальных приключениях. Увы – размеры гигантской головы не дали ему насладиться чувством причастности к чужому подвигу; да и снимать его на фотоаппарат для истории («Для потомков!», - даже хмыкнул Алексей Александрович) было некому. Но главной причиной, почему этот «Нимврод» из двадцать первого века шустро отскочил обратно к двум профессорам и командиру, стали слова последнего:
- Ест ли твое племя таких зверей?
Естественно, он спрашивал сейчас у дикаря из пещеры; Алексей Александрович ответа ждал без особого интереса – словно заранее знал его. А вот подскочивший Никитин едва не взвыл от нахлынувшего чувства жадности. Он уже понял, что полковник Кудрявцев готов сделать щедрый подарок.
- Хотя Анатолий человек совсем не жадный, - машинально отметил Романов, - последний кусок хлеба отдаст… да хоть и мне. Но я – свой! А этот «профессор»…
Алексей Александрович вспомнил свои думы, которые буквально вымела из головы возникшая из тьмы пещеры физиономия двойника; вспомнил о Тане-Тамаре, и будущих детях, о тающих запасах продовольствия в городе, и… невольно поддержал тракториста в его приступе прижимистости. Но командир рядом улыбался; даже подмигнул Романову, и тот вдруг понял ход его мыслей – словно этим нехитрым движением века Александр Николаевич действительно передал ему часть своих умственных измышлений.
- Например, таких, - профессор принялся размышлять уже самостоятельно, - зверь не мог взяться ниоткуда; скорее всего, рядом есть другие. И тушу такую – не меньше слона средних размеров – не мог наесть, питаясь одним снегом. Значит, здесь есть добыча. Его, и… наша!
Вот с таким оптимистичным выводом, и доброй улыбкой профессор Романов повернулся к своему двойнику, который рассыпался благодарностями знатному и щедрому охотнику, пообещав отдариться шкурой того же медведя. А потом сунул руку под другую шкуру – уже выделанную, служащую для дикаря верхней одеждой. И достал оттуда кусок черного камня, который в свете фар «Варяга» ослепительно блеснул бесчисленными гранями. Никитин тут же окрестил его карбункулом и зачем-то вспомнил автора романов про Шерлока Холмса (начитанный какой тракторист!). А полковник Кудрявцев замер с камнем в ладони, которую уже успел освободить от перчатки. Сам Алексей Александрович, скорее всего, ощутил бы ладонью лишь жуткий холод черного бриллианта, но командир – это было понятно без всяких подсказок – считывал какую-то информацию.
Наконец, он открыл глаза с кивком, означавшим, что эта самая информация надежно зафиксирована в коре головного мозга (или где поглубже), и тут же немного скривил губы, объясняя, что камень действительно служил и служит носителем сведений, прочесть которые без расшифровки он сам не в силах.
- Ну, ничего, - бодро воскликнул он, возвращая артефакт владельцу, - найдем спеца и по дешифровке. Думаю, что здесь мы оказались совсем не случайно. Быть может, именно ради этого камушка.
Он протянул вперед палец, но камня впереди не обнаружил. Абориген, следивший за манипуляциями командира с видимой тревогой – а вдруг не вернет! – уже успел спрятать его в недрах мехового одеяния. Взамен он пригласил командира и его спутников в гости – в пещеру.
У Алексея Александровича опять заныло в левой стороне груди; он, к тому же, вспомнил, как мимо его сознания едва не проскользнули причудливые названия, которыми наделили свои жилища аборигены, и как охарактеризовал их Толик Никитин.
- Ад! Там девять кругов ада, Александр Николаевич! - едва не вскричал он.
Не успел! Потому что раньше него закричала в отчаянии Света Левина, непонятно как оказавшаяся рядом с Романовым – тот даже не отметил жуткого скрипа снега под женскими ножками сорок последнего размера, с каким передвигался сам.
- Нет! – Света заполнила своим криком белое безмолвие вокруг, - не ходите туда, Александр Николаевич!
- Почему? – тут же повернулся к ней полковник.
- Потому что там смерть… смерть, - голос целительницы упал до шепота, а потом снова зазвенел, словно струна, готовая послать вперед оперенную стрелу; эта «Стрела», точнее, палец Левиной, указывал точно в грудь аборигена, - и от него тоже отдает… как от могилы.
Полковник едва заметно кивнул. Он не дернулся с места, как это тут же сделал тракторист, и готов был подхватить порыв Никитина сам профессор. Кудрявцев пристально вгляделся в чернеющее нутро пещеры; потом в закаменевшее лицо двойника. Последний на удивление хорошо владел русским языком (эта загадка еще ждала своего разрешения); и пусть он не мог понимать многого из речи людей, продвинувшихся далеко вперед в развитии, последнее слово он определенно понял. Ибо изначальное «жизнь», и конечное «смерть» не могли не иметь своего обозначения в любом обществе; даже самом примитивном.
Кудрявцев не успел озвучить вердикт; раньше проявило себя милосердное нутро целительницы. Светлана словно забыла свое же предостережение, совет держаться подальше от аборигена. Она шагнула вперед, и положила ладошку, защищенную варежкой камуфляжного цвета и от мороза, и от (возможно) неведомой и незримой опасности, и сказала, кивнув в сторону темнеющего входа в пещеры:
- А это твой дом… бедненький. Тебе там ничего не грозит…
И только теперь полковник скомандовал:
- Все в «Варяг». Быстро! А ты, Алексей Александрович…
И опять у Романова, резко дернувшегося к спасительному салону вездехода, и еще более резко замершего на месте, заныло совершенно здоровое сердце. Ему вдруг на мгновение представилось, что командир оставит его здесь, спецпредставителем, по одной простой, и вполне объективной причине – его поразительного сходства аборигеном. И лишь отметив, как вытянулось в изумлении, и каком-то довольстве бородатое лицо местного «профессора», Алексей Александрович понял, что так почтительно полковник Кудрявцев обратился именно к дикарю.
- Ждите нас, - пообещал командир, легонько подталкивая замешкавшегося Романова в спину, - мы скоро вернемся.
А в просторном и таком уютном салоне «Варяга» уже разгорелся жаркий спор.
- Ну, как спор, - поправил себя профессор Романов, - скорее монолог ученого тракториста.
Анатолий, не обращая никакого внимания на крен вездехода, который развернулся на месте, наскакивал на сержанта Холодова, горячо доказывая ему прописные (как казалось самому Никитину) истины. Впрочем, сержант только кивал, улыбаясь, и совсем не возражал собеседнику.
- Радиация! – тряс руками буквально перед носом Холодова тракторист, - самая настоящая. Какой-то заброшенный урановый рудник.
- Что-то непохоже, то родственничек Алексея Александровича как-то страдал от этой самой радиации, - все-таки возразил сержант, - вполне себе бодрячок. Худоват, конечно… но это, я так понимаю, от недоедания.
- Адаптация! – еще громче возопил Анатолий, теперь потрясая руками над головой, - вспомни, какими чудесными свойствами обладаем мы сами – и я, и ты, и товарищ полковник, и профессор (он повернулся к слушавшему с интересов Романову), и…
Тракторист заткнулся на последнем слове – словно с трудом проглотил его. Это он так отреагировал на появление из башни Иры Ильиной, штатного снайпера тревожной группы. В отсутствие Оксаны Кудрявцевой и Бэйлы Никитиной именно она была главной ударной силой группы.
- После Александра Николаевича, - конечно, уточнил про себя профессор, гадая, чем так поразила сейчас Никитина Ирина, - конечно же, не стройными ножками, которые первыми показались из башни. Вряд ли Толик рискнет заглядываться на такие ножки, или другие части… девичьих тел – с такой подругой, как снайпер израильского спецназа.
Тут профессор несколько покривил душой; профессия Бэйлы не имела никакого отношения к происходящему. Любовь – искренняя, и взаимная – вот что заставляла молодого парня относиться ко всем остальным представительницам прекрасного пола с ровным, дружеским отношением – и не более того. Как и самого Алексея Александровича, и командира, и… Романов заглянул в глаза тракториста, и ужаснулся, невероятным образом разглядев в них страшную картинку. Ирина Ильина, как и многие из их товарищей, не была наделена «геном бессмертия» - так характеризовал собственные возможности Анатолий Никитин, имея в виду, конечно же, и профессора, и полковника Кудрявцева, и многих других. А вот та же Ильина, и комендант, и Виталик Дубов… Если в подземельях, где (как утверждал только что Анатолий) фонит от смертельной радиации, живут и их двойники, то… профессор Романов не хотел бы встретиться с такими монстрами. О том, что может сделать излучение с живыми организмами даже за одно поколение, он себе представлял очень хорошо.
- А если таких поколений в пещерах было много?
Выражение глаз тракториста тем временем поменялось; причем так кардинально, что Алексей Александрович искренне позавидовал товарищу. Сам он не мог бы изгнать из души тягостную картинку так стремительно и бесповоротно. Поэтому новую теорию, выдвинутую Анатолием он выслушал скорее не скептически, а печально; совсем не так подчеркнуто внимательно, как полковник Кудрявцев.
- Урановые шахты, - пробормотал в пространство перед собой бывший тракторист, - море, океан энергии… черпай, и пользуйся!
- Ага, - тут же скептически протянул Холодов, - атомную станцию ты построешь?
- Не я, - почти счастливо отреагировал Никитин, - он!
Его палец чуть нерешительно описал полукруг, и остановился напротив груди командира. Полковник Кудрявцев на такую вольность рядового отреагировал совсем не так, как предписывал один из армейских уставов; он кивнул, показывая, что ход мысли тракториста ему понятен. Больше того, и решение проблемы «атомной станции» он тоже видит. Есть только одно маленькое «но».
- Если только там действительно уран, или другая радиоактивная руда, - несколько остудил он порыв Толика Никитина.
- Да какая разница, - Анатолий хотел было даже отмахнуться от командира, но сдержал себя – ограничился лишь легким непонятным жестом перед собственным лицом, - уран, или какой-нибудь термояд. Да хоть магия! Главное – это энергия. Которую можно запихнуть в наши провода.
Он теперь лишь покоился на Кудрявцева, показывая, кто именно будет заниматься этим «запихиванием». И тут же едва не упал, когда внедорожник, за которым сидел опытный водитель Марио, резко нажал на тормоза.
- Еще один, товарищ полковник, - отрапортовал он, не поворачиваясь к открытой двери в салон, где и проходил бенефис тракториста-мечтателя.
Но Кудрявцев уже сидел в соседнем кресле, Алексей Александрович метнулся в соседнее, закрепленное за ним по боевому расписанию. Он еще успел немного порадоваться и погордиться тем обстоятельством, что шустрый тракторист свое место, крайнее правое в ряду, занял позже его. А потом зачарованно уставился в глаза очередного хищника, заглядывавшего в огромное лобовое стекло «Варяга» с не меньшим любопытством. Впрочем, это вполне понятное чувство быстро сменилось другим; профессор назвал его вечным голодом. Он успел еще вспомнить слова Кудрявцева о том, что такой громадной туше определенно требуются горы мяса, или рыбы, и что вся жизнь зверя, скорее всего, проходит в вечной охоте.
Вот и сейчас медведь, какого в двадцать первом веке от рождества Христова невозможно было даже представить, сжался, подобно тугой пружине, и одним прыжком оказался на «Варяге». Еще и умудрился развернуться в воздухе так, что его гигантская пасть оказалась прямо напротив кабины вездехода. Вот она раскрылась, явив подсвеченному фарами «Варяга» миру устрашающего вида желтоватые клыки и длинный язык, шлепнувший по прозрачной пластмассе прямо напротив Алекея Александровича.
- Черт! – вскочил рядом на ноги Анатолий.
И тут же рухнул обратно в кресло, когда огромную машину немилосердно затрясло. Профессор Романов вцепился в ручки кресла, и не отрывал взгляда от этого языка, удивительным образом не примерзающего к стылой поверхности лобового стекла; от потеков слюны, которая не успевала стекать вниз, превращаясь в полупрозрачную наледь; от клыков, тщетно скользивших по стеклу. Наверное, окрестности заполнил еще и грозный рев хищника. Но обшивка внедорожника ограждала его экипаж от всех возможных напастей; в том числе и от акустических атак. Профессор даже немного пожалел, что картина, какой мог позавидовать любой кинорежиссер, сменилась так быстро.
Полковник Кудрявцев утопил до упора какую-то кнопку на приборной панели, и внедорожник тряхнуло еще сильнее. Так белый медведь отреагировал на удар электрическим током. Профессор вспомнил, что именно на эту кнопку нажимал Александр Николаевич, когда лобовое стекло успешно противостояло натиску гигантского осьминога, его жуткому костяному клюву. Тогда водный хищник подвергся еще ментальной атаке Оксаны Кудрявцевой, и не пережил ее. Наземный, точнее снежный зверь отделался «легким испугом». От которого, как успел отметить Романов, даже растаяли, и все-таки стекли вниз потеки слюны. Впрочем, возможно это было побочным эффектом электрической атаки.
- А может, - решил профессор, - Александр Николаевич успел нажать еще одну кнопку – чтобы очистить стекло… чтобы было видно, как грозный хищник улепетывает, подобно трусливому зайцу.
Такая аналогия родилась в голове Алексея Александровича после того, как он увидел хвост медведя – куцый, жалкий – который зверь безуспешно пытался скрыть в мехе огромных задних ляжек. Последние, кстати, мелькали с удивительной быстротой; медведь улепетывал от обидчика самым настоящим галопом. Романов не успел сказать ни слова; как и вскочивший снова в азарте Толик. Полковник скомандовал:
- Марио, за ним!
«Варяг» рванулся вперед, и тут же чуть притормозил – медведь, несмотря на огромные размеры и нешуточный испуг, не мог сравняться в скорости с внедорожником, а мощью - с его двумя десятками электрических моторов. Зверь, между тем, круто забрал направо, огибая крайние столбы так и не достроенного забора, который должен был представлять собой периметр идеального квадрата со стороной в один километр. Вот вдоль этой границы, которую отмечали через каждые десять метров столбы, и понесся испуганный зверь так, что Алексей Александрович во внедорожнике, который подстроился под скорость животного, вряд ли бы успевал их считать.
- Во, дает! – восхищенно воскликнул Анатолий, который до их пор стоял, упираясь руками в приборную панель перед собой, - куда это он так мчится?
- Может, у него там берлога? – вырвалось у Романова.
Профессор тут же пожалел об этом, потому что тракторист покосился на него с проявившейся усмешкой на лице, и явным желанием повторить свой возглас; теперь уже по адресу доктора филологических наук: «Ну, ты даешь, Алексей Александрович! Ты еще скажи – гнездо!». Анатолий сдержался; может, потому, что и так позволил себе сегодня много лишнего. Он принялся монотонно, как сам Романов когда-то на лекциях перед студентами, объяснять, что никаких постоянных жилищ у белых медведей не бывает; что вся их жизнь – постоянные скитания в поисках пищи; и что основным укрытием для хищника в случае опасности является открытое море – если оно, конечно, имеется в наличии.
- Правильно я говорю, товарищ полковник? – повернулся тракторист уже к командиру.
А тот пожал плечами, и показал взглядом вперед, на медвежий хвостик, и необозримое белое безмолвие, в котором пыталась скрыться огромная мохнатая туша.
- Поживем – увидим, - почти философски заявил Александр Николаевич, - дадим медведю, и тебе, Анатолий, пятнадцать минут. Если за это время ничего вокруг не изменится, поворачиваем назад.
Романов прикинул, что эти пятнадцать минут при скорости почти в сотню километров в час (один быстрый взгляд на манометр) составят намного больше двадцати километров. Он пригнулся, чтобы отметить – низкое темное небо заполнено лишь нереально огромными звездами; ни одного, даже крохотного облака прямо по курсу нет.
- А значит, - резонно заметил он вполголоса, - нашу колею не заметет.
Никто на его замечание не отреагировал; может, потому, что мишка впереди замедлил бег, а потом замер светло-серой неопрятной массой на фоне этого самого неба. А потом исчез в одно мгновение. Марио сам, без команды, затормозил. А после короткой паузы по кивку командира двинул «Варяг» вперед медленно, будто подбираясь к засаде. Но никакой засады не было. А был крутой обрыв, который невозможно было разглядеть даже с верхнего этажа цитадели. Он тянулся в обе стороны, насколько достигали взгляды.
- Ни фигассе, - первым отреагировал Анатолий, - мы что, на острове?
Скорее всего, он отреагировал так на темную полосу воды, тускло мерцающую под светом звезд. И на эту полосу стремительно накатывал вал снега, острием которого служил незадачливый хищник. Темная полоса внизу отреагировала прежде, чем медведь достиг ее. Профессор только успел отметить что она неоднородна, что ближняя к обрыву, а значит, и к его экипажу, часть чернеет чуть более интенсивно. И эта часть вдруг раздалась перед зверем, словно была живой.
- Она и есть живая! – поправил себя Романов, - точнее живые – какие-то морские звери, на которых медведь не обратил никакого внимания.
- Моржи! – то опять показал свою эрудированность тракторист, - живем!
Он даже поднял руку, чтобы хлопнуть соседа по плечу; вовремя одумался – вряд ли это понравилось бы полковнику Кудрявцеву. Так что рука Толика продолжила движение, и остановилась лишь на его буйной шевелюре, где и начала приглаживать лохмы – словно это и было так задумано. А сам тракторист продолжил делиться знаниями, почерпнутыми еще в двадцать первом веке Земли:
- Для аборигенов севера эти звери служили всем – и едой, и одеждой, и строительным материалом. Даже освещать и обогревать свое жилье северяне вполне могли жиром этих великанов.
Моржи (если Никитин правильно определил их вид) действительно поражали своими размерами. Они уступали медведю совсем немного. А вот дорогу ему уступали очень поспешно. Видимо, с грозными клыками и когтями хищника эта популяция была хорошо знакома. Узкая полоска прибрежной воды, которая – в отличие от бескрайних просторов замерзшей воды почему-то не замерзла – буквально взорвалась фонтанами брызг и целых потоков.
- Эх, и обрадуется Леонидыч!
Так Никитин называл своего украинского друга, Александра Салоеда.
- Почему он? - вполне ожидаемо спросил Марио, - он же рыбак, а не охотник.
- Какая разница, - махнул Анатолий той же рукой, что так и не смогла пригладить его шевелюру, - плавает – значит, рыба. А мы ему поможем – и поймать, и разделать, и съесть. А понадобится – и светильники жировые наладим.
- Лучше все-таки, чтобы выглянуло солнышко, - негромко заметил командир, опуская руку на плечо водителя, - давай назад, Марио. А на рыбалку… или охоту вернемся позднее…
Солнце так и не показалось над горизонтом. Ни через сутки, ни через неделю. Хотя теперь эти понятия стали условными; о них судили по огромным часам, расположенным в верхней части цитадели, по всем четырем сторонам, да по строгому распорядку, установленному Советом для горожан. Распоряжались тут прежде всего медики, да комендант. А полковник Кудрявцев высказал лишь одно предложение, которое всеми, естественно, воспринялось как прямо приказ.
- Чтобы люди праздно не шатались, - распорядился он, поворачиваясь к Маше Котовой, которая уже была готова составлять новые графики.
- Так ведь травы тут нет, - попытался пошутить неугомонный тракторист; он сам же объяснил немногим, не знакомым пока с правилами, определявшими бытие Советской Армии, которой он отдал два не самых худших года своей жизни, - и краски зеленой нет, чтобы высохшие травинки, да листочки подкрашивать.
- Зато есть замерзшие листочки и травинки, - тут же перебила его землячка Люба Ульянова, - а еще плоды ягодами, и овощи. Никогда картошку с морковью ломиком не копал?
- Нет, - растерянно ответил Никитин.
- Вот, первым и попробуешь! – под общий смех пообещала ему Ульянова.