Глава двадцать пятая
Май 1911 года
Добравшись до хутора, когда солнце только докатилось до своего зенита, Лисицкий в полной мере оценил достоинства лошадей, привыкших ходить в тайге. Чтобы проверить верховые качества жеребца и кобылы, он часть пути проделал на кобыле, затем, подтянув подпруги и поправив седло, сменил кобылу на жеребца. И остался доволен своими лошадьми. Хотя, справедливости ради, когда он отправился на поиски Василия, ему пришлось идти всю дорогу вверх, а это отнимало силы и время. Теперь же путь к проливу пролегал сверху вниз, и лошади преодолевали его без труда. И у него не было никаких сомнений, что обратный путь они пройдут так же легко.
Лисицкий свернул на хутор и медленно объехал новые владения Лаптевых. Он отметил покосившуюся в некоторых местах ограду, перегнившее кое-где лыко на загоне для скота, избу без оконных стекол – откуда здесь взяться стеклу, и подумал, что работы здесь не на один месяц.
Спрыгнув с коня, он вошел в избу, и жилье ему понравилось. Все здесь было сработано добротно – на десятилетия.
Больше Лисицкий не стал терять времени и отправился дальше – к проливу. Вскоре он миновал небольшое озеро, и дальше перед ним лежала кедровая падь, за которой уже проблескивала зеленовато-синими брызгами широкая гладь пролива.
Солнце изрядно подтопило лед, и в некоторых местах вода, покрывая ледяной покров, доходила до колен лошадей. Ему пришлось сделать крюк, чтобы уйти под защиту стоявшего на острове остроконечного скального утеса, в тени которого лед почти не таял.
Лисицкий, миновав площадку, где он с Николой складировал доски и восстанавливал телегу, добрался до своего «чума» и вдруг почувствовал какую-то щемящую тоску при виде пристанища, которое давало ему кров и защиту во время его жизни на острове. Он и подумать не мог, что его жилище станет столь близким для него.
Вздохнув, он вошел внутрь. Лежанки Николы была пуста и накрыта лосиной шкурой. Он вышел из «чума» и трижды прокричал Николу. Но того нигде не было видно. Лисицкий прошел к загону, который они соорудили для скота, и обнаружил следы стада, уходящие в сопки.
Привязав кобылу к ограде, Лисицкий уселся в седло жеребца и направил его по следам.
Николу он нашел в гольцах у верхушки сопки, где еще оставалась сухая трава, которую и подъедали животные.
Издалека завидев всадника, Никола растерялся. Он не знал, прятаться ли ему от опасности, или устремиться навстречу человеку. И он выбрал последнее – видно, сильно истосковался в одиночестве. Но узнав во всаднике Лисицкого, Никола бросился к нему бегом, рискуя споткнуться о камни и переломать себе ноги.
- А батька-то, тятенька мой где?! – прокричал он на бегу.
Лисицкий осадил коня и, спрыгнув на землю, обнял Николу.
- Жив твой батька! – сказал он юноше. – Хворает вот только…
- Что с ним?! – выдохнул Никола.
- Каторжники беглые избили его.
- Господи, да за что же? Он же мухи никогда не тронул.
- Думали, золото у него есть. За то и пытали. Да ты остынь, Никола, Василий уже пошел на поправку. Еще дней двадцать ему полежать, и встанет на ноги. Мужик он крепкий!
Никола переминался с ноги на ногу.
- Э-э, парень, да ты раскис, гляжу! Все же нормально! Отец жив, я вот пришел за тобой!
Никола утер рукавом зипуна навернувшиеся ненароком слезы.
- Я уж не знал, что и думать! – сказал он, шмыгая носом. – Тятенька ушел, ты вослед за ним. А я тута сам-один… Извелся от думок грешных. Ужо думал за вами идти, искать вас. Да забоялся. Работой себя стал изводить. Телегу-то я закончил, барин. Запряг волов и несколько ходок на берег сделал. Много чего полезного собрал.
- Ну, завтра мы посмотрим твои находки, отберем то, что нужно, увяжем скотину и отправимся через пролив. До облюбованного для нашего дальнейшего житья места – хутора Сорокина, нам десяток верст пути. Но все время на подъем. Не знаю, выдюжат ли волы.
- Знамо дело, выдюжат! – сказал Никола. – Они идут медленно, но тяжесть любую волокут. Дажить, на подъем. До шестидесяти пудов мы грузили на них на Дону. И ничего, тащили. А что, люди на том хуторе живут?
- Не живет там никто, Никола. Хутор брошенный. Но местный пристав пообещал записать его за нами. Он же и лошадей нам оставил, на коих злодеи явились к Василию. Теперь у нас жеребец и кобыла. Да, чтобы ты при посторонних людях не путался, знай: я теперь твой старший брат – Лаптев Сергей Васильевич.
- Энто как же? – Никола даже рот раскрыл от удивления.
- Так надо было, Никола! Чтоб у пристава вопросов лишних не возникало! И хутор будет записан на троих Лаптевых, понял?
- Ничего я не понял!
- Тебе ничего и не надо понимать! – Лисицкий вдруг взорвался гневом. – Прими то, что я тебе сказал, за данность. Только и всего! Потом привыкнешь! И не задавай мне вопросов!
- Но коль ты…
- Ну, хватит, Никола! – перебил парнишку Лисицкий. – Я же сказал: не задавай мне глупых вопросов. Не доводи до греха…
- Ладно,.. брат! – сказал Никола. – Батька, думаю, разъяснит мне, что там у вас случилось со злодеями да с приставами. В какие игры вы с ними заигрались. Никто ведь просто так, за здорово живешь, лошадей не дарит!
- Вот и славно, Никола! – Лисицкий так же неожиданно успокоился, как и сорвался. – Гони скотину вниз. Завтра нам тяжелый день предстоит! Кстати, где телега?
- Телега на берегу. Там же и волы пасутся. Подъедают у берега выброшенные морем водоросли.
- Волы едят водоросли? – удивился Лисицкий.
- Еще как! И сухие, и те, что море вот только сейчас выбросило. Там они и весь кустарник сожрали уже. Одни прутики торчат. Вечно голодная скотина – эти волы! Но и самая надежная и трудолюбивая.
- Вот завтра и увидим, насколько наши волы трудолюбивы.
Продолжение следует -