16 октября 2017 года.
Первым делом, когда она проснулась, включилось обоняние. Еще не открыв глаз, и не подняв головы с подушки, она учуяла незнакомый запах : смесь свежего холодного воздуха , который сифонил из плохо подогнанных оконных блоков, затхлого, от развешанных на веревке вещей и едва заметной горечи дыма, от протопленной накануне печи. И этот синтез запахов наконец-то включил память и осознание в действительность.
Лишь слегка приоткрыв глаза, сквозь ресницы, она попыталась рассмотреть комнату, в которой спала эту ночь, но темнота так плотно упаковала ее своим ватным покрывалом, что даже звук пульсирующей крови, глухо отдавался в ушную перепонку.
Мрак, при долгом вглядывании, как бы раздвигался, едва просматриваемыми в кромешной тьме серыми выпуклыми углами печи. Они рассекали пространство небольшой комнаты и первыми проявлялись, выступая от еще темных стен .
Абсолютная тишина тоже, была одномоментна , сначала ее нарушил скрип соседней кровати, возле двери , затем тихое и равномерное дыхание другой соседки.
В данный момент ее мысли были в едином потоке, они не путались , не рвали на части порой ненужными вопросами, они были как ни странно подконтрольны. Все они словно пришли ко всеобщему знаменателю, и это состояние можно было бы назвать отдохновением.
Повернувшись к окну, кровать стояла к нему впритык, и на том уровне, что лишь слегка приподняв тонкую плотную занавеску, можно было сразу увидеть небольшую полянку с вытоптанным пятачком, на котором монахиня из соседней кельи, накануне вечером, подкармливала голубей.
Тишина и темнота за окном были безмолвны. Взглянув в верх окна, где мерцали , покачиваясь в далекой вышине неведомые созвездия, она наконец поняла, что проснулась среди глубокой ночи и зацепившись взглядом за яркую звезду, мысленно направляла ей свой посыл.
Спокойствие, с которым, она здесь встретилась, безрассудность, которая ее сюда привела, имели свой результат – умиротворение. Глядя в далекое звездное небо, она тихо уснула.
Бом.
Тихий звон колокола, за монастырской стеной, отгонял ночь прочь. Он не рвал ее в клочья, а тихо и уверенно отодвигал ее на задворки. Пригодится еще.
Занавеска была приоткрыта и , проснувшись от этого неожиданного и нового для нее звука, она увидела серый глубокий туман, который с каждым следующим редким ударом колокола, становился на тон прозрачнее и на шаг дальше, являя ее взору поляну с взлохмаченной ранней изморозью травой, вокруг нее.
Серые краски утра растворялись, открывая взгляду красоту поздней осени. В шевелюре зеленого газона рдели багровые листья черноплодной рябины, что росла напротив входа в монастырские ворота, возле погоста. Порыв ветра рассыпал желтые лепестки золотых шаров из палисадника под соседним окном. В первом, раннем наступлении света на тьму, явно и четко видны цвета и контуры еще до появления солнца. Нет теней и полутеней, есть только быль и явь. Без полукрасок и полутонов. Это самое начало и оно настоящее. Оно уже дало разрешение на жизнь , коли ты его начал с этим утром. Остальное зависит от тебя. Даже Солнце вторично, когда первым явился Свет.
Бом.
Удар колокола отодвинул ночь, туман постепенно рассеивался с поверхности земли, от подъездов жилых зданий, цеплялся за редкие осколки листьев на оголенных ветвях деревьев вдоль каменной стены, уходя в ложбину погоста за ней.
Быстро одевшись, обе соседки по комнате, не разговаривая и не отвечая на пожелания доброго утра, обособленно и молча, друг за другом, покинули комнату.
Оставшись одна, она неторопливо и одновременно достаточно быстро привела себя в порядок и также бесшумно покинула комнату, закрыв ее на щеколду.
Туман еще не рассеялся полностью, когда она поднималась по ступеням храма. Колокольня была не видна, и казалось , звон опускается прямо с небес. С последующим ударом колокола она открыла тяжелую входную дверь.
Бом.
Внутри храма , также как и накануне , на вечерней службе, народу было мало.
У нее опять возник вопрос, где же тот народ, что был на вечерней трапезе. Он ее не тревожил, а скорее отвлекал, не давал сосредоточиться, и возник он , как способность делать какие-то выводы, хотя для чего они ей нужны, коли цели, которые ее сюда привели, были намного важнее этих ненужных размышлений.
Медленно передвигаясь, она присматривалась к поведению других, как ей казалось, более сведующих посетителей. Старая, маленького роста монахиня, оставив при входе у батареи свою палочку, будто обрела крылья. Ее локти разошлись в стороны, и казалось, кто-то поддерживает ее за них, настолько ловко и уверенно она буквально скользила, несмотря на очевидную хромоту, по каменному полу. Она живо передвигалась от одной иконы к другой, прикладываясь к ним, обошла все по очереди .
Спину и плечи с непривычки, от стояния на одном месте, страшно ломило. В другое время, она бы попросту встала и ушла, как это делала обычно, но продолжая сосредоточенно вслушиваться в текст молитвы, что читали у алтаря, повторяла про себя. Служба была, как ей показалось, бесконечно долгой, и лишь перезвон колоколов, известил об ее окончании.
На тот момент в храме их оставалось только трое, остальные разошлись раньше.
Утро выдалось чудесным, небосклон звенел чистотой и той осенней хрустальной прозрачностью, которая уже очищена первыми утренниками, в ней нет густоты, тяжести, только подсохшая осенняя легкость, с которой перелетают по ветру сухие листья, семена высохших цветов и куски паутины, цепляются за колючие ветки кустарников.
Подворье монастыря находилось на горе и, пройдя в калитку, мимо погоста, она спустилась по крутым ступенями, и присела на скамью, полюбоваться прекрасным видом.
Внизу , далеко под горой, река разливалась в этих местах ,образуя бесчисленное множество проток и озер. Машины шли по грунтовой дороге на переправу, которая каждый час перевозила их на другой берег , где находится поселок. Там же, на горе стояла небольшая церквушка, и маковка ее купола сияла золотыми бликами.
Подставив лицо яркому и еще очень теплому солнышку, она наслаждалась тишиной, покоем, красотой природы и ощущением обретенной на какой – то миг свободы . Впитывала в себя эти чувства с благодарностью, наполняясь чистотой и легкостью. Единение с этим миром было так ей необходимо и радостно, что она готова была в нем раствориться, улететь по мановению ветра, как тот легкий осенний листок, не зная , куда и зачем, лишь полагаясь на силу, влекущую за собой.
Матушка Александра, по завершению трапезы попросила помочь на кухне с мытьем посуды. В ее кротком и светлом взгляде, мягкой просьбе было столько доброты , что создавалось впечатление, что она извиняется за свою просьбу о помощи. Несколько растерянная от такого рода обращения, женщина выполняла порученную ей работу, переосмысливая данную ситуацию, и это спокойствие, постепенно раскладывало по полочкам ее собственные мысли. Чем выше чин, тем больше смирения и любви, и этим монашки отличались от послушниц и трудниц, которые работали на кухне. От некоторых из них шла неприкрытая неприязнь, и она с несвойственным для нее терпением, старалась не принимать ее близко к сердцу.
Закончив работу, она пошла было на склон горы, чтобы побыть наедине , но скамейки были заняты приехавшими паломниками, они буквально заполонили внутренний дворик, разбрелись по окрестностям, дожидаясь вечерней праздничной службы.
Вернувшись обратно в трапезную, она напросилась в помощницы по чистке картошки. И вдвоем, с Ольгой, они начистили два больших бака, до начала второй трапезы, которая начиналась в 17 часов .
Вечерняя служба, накануне Покрова Пресвятой Богородицы, была торжественна, и каждый хотел на ней присутствовать, поскорее закончив свое послушание.
В итоге они остались вдвоем с Ольгой. Им предстояло вымыть горы посуды, чашек и кастрюль, так что перспектива присутствия на празднике отодвигалась надолго. Но они так удивительно слаженно работали вдвоем,со смирением , потому и работа спорилась. Отпустив Ольгу , она осталась домыть полы, и закончив с ними успела забежать в свою комнату, чтобы переодеться.
Пройти внутрь храма было невозможно, он был заполнен битком местным людом и приезжими в большом количестве . Вскоре, вслед за ней вошла стая, по иному она для себя не смогла обозначить эту группу людей, семь монахинь, модельной внешности девушек двухметрового роста и двух достаточно молодых монахов, они были в черных одеждах и высоких головных уборах. Все стройны и красивы, как на подбор, и эта естественная красота, без капли косметики, вызывала восторг и восхищение.
Несмотря на физическую усталость от работы, продолжительные утреннюю и вечерние службы, общий настрой ее собственных мыслей, придавал ей сил.
С окончанием службы, после Крестного хода, она, молча и по - прежнему , не вступая в разговоры с соседками по комнате, с наслаждением улеглась на свою кровать.
Несколько раз , во время послушания , к ней обращалась в приказном тоне одна из трудниц на кухне, она пыталась ее зацепить, вывести из состояния равновесия, и странное чувство в ней самой, поднявшее ее над мелкой суетой, дрязгами, заставляло слегка улыбаться изнутри, освещая ее взгляд лучезарным светом . Она осознавала в себе доселе не свойственные для нее способности не поддаваться нападкам, оставаться закрытой от внешних атак. И это гордое чувство внутреннего достоинства, грело ей душу.
Женщины, которых она встречала, наверное, были ее отражением, они казались грубоватыми, закрытыми и недоброжелательными. Судьба каждой, читалась на ее лице, не от хорошей жизни сошлись они здесь.
Мужчины рубили дрова, топили печи, возили воду и выполняли тяжелую физическую работу, среди них было много инвалидов, людей с физическими недостатками. Вряд ли, в миру, они имеют ту благосклонность, теплое и доброе отношение, потому и живут здесь годами.
Все четыре дня, что она провела в монастыре, стояла прекрасная теплая погода. В перерыве, после службы и послушания , она выходила на склон горы , спускалась к святому источнику, смыть с себя раздражение, которое порой вспыхивало и долго мысленно переваривалось . Эта долгоиграющая пластинка была заезжена до бесконечности и лишь повторение молитвы, очищало сознание от надоевших пересудов .
После исповеди, наступило прощение и легкость. Она заполняла свободные закрома души смирением, терпением и добротой.
Здесь, за оградой старого монастыря, в уединении и тишине, она впервые за долгое время ощутила, как в глубине души зарождается это незабываемое чувство любви.
Наконец-то ей стало спокойно и тепло, как у Христа, за пазухой.