Октябрьский ветер почти по-человечески равнодушно срывает последние листья с городских деревьев, заодно укорачивая дни и делая улицы прозрачно пустынными, а горожан кроткими и уязвимыми. Синие вечера длятся и длятся, заливая уродливые городские рассветы холодным неоновым потоком, от чего плотно примкнувшие друг к другу петербургские дома ёжатся и жмутся ещё теснее. По решетчатому коночному мосту тащится через Фонтанку сонная ночная конка -- мимо рынка по Никольскому переулку, вдоль Никольского собора, по Театральной площади между театром и консерваторией, потом немного влево, мимо Новомариинской аптеки, и направо, на набережную Крюкова канала. Увлекаясь движением конка ускоряется и проносится по пустынной набережной вдоль Крюковских казарм и музыкальной школы Балтийского флота.
*************
>>> Уличные шумы в Санкт-Петербурге запечатлелись в моей памяти особенно ярко, может быть, по той причине, что в моей затворнической жизни всякий звук из внешнего мира казался привлекательным и запоминался. Помню дребезжание конки, в особенности скрип колес, когда она заворачивала за угол около нашего дома, где набирала скорость для подъема на мост через Крюков канал. Я часто вспоминал звуки музыки, услышанной мною впервые, — пронзительные звуки флейт и гром барабанов оркестра моряков из казарм, расположенных вблизи нашего дома, при слиянии Крюкова канала с Невой. Эта музыка и звуки оркестра, сопровождавшего полки конной гвардии, ежедневно проникали в мою детскую. <<<
*************
4 августа 1914 года беженцев было так много, что капитан датского «ферри» не принял поезда на борт, а распорядился пассажирам самостоятельно перебраться на паром с багажом. После суматохи, хаоса и свалки, связанной с погрузкой, всё затихло. В углу на груде ящиков, чемоданов, каких-то причудливых форм баулов и корзин лежала молодая безусловно красивая девушка. Судя по всему, тяжело больная. Кто-то из пассажиров долго всматривался в её бледное лицо, потом подошел совсем близко, чтобы спросить, не нужна ли помощь. И внезапно увидел черные гневные жгучие глаза Ивана Васильевича Ершова, держащего руку девушки.
— Простите, я хотел помочь... Я не разглядел, что барышня не одна...
Помедлив, как будто внезапно узнавая, Ершов горько бросил:
— Видали? Вот что... наделали! Всё летит в пропасть...
Здесь же жена Ершова -- Любовь Всеволодовна Баскакова. Девушка их единственная дочь Мария, в скором времени она умрёт от туберкулеза. Все они возвращались с вагнеровских торжеств из Мюнхена.
*************
>>> Приходили в окопы люди, и кто-то говорил им четко, но тихо: "По порядку номеров расч...айсь" - "На первый-второй расч...айсь". Кто-то тихо писал четким почерком: "1000 - 2000 - 100 000 штыков"; было удобно считать эти торчмя торчащие в воздухе ряды стальных заостренных единиц: там, под штыками, что-то копошилось, крестилось и охало, но штыки одинаково чернели одинаковыми остриями. Кстати, на них так удобно, как на стержни счетов нанизывать - костяшками - хрустящие тела. И кто-то с утра до вечера (как ясно чувствовалось тогда, что в каждом дне 86 000 секунд, страшно длинных, и что каждая замахнулась на твою жизнь нулем), какой-то некто, таящийся позади, подсчитывал людей: выстрел - выстрел - выстрел. Сбивался. Встряхивал счеты: залп. И снова принимался за подсчет: выстрел - выстрел - выстрел. И колонки цифр, одетых в серое, карандашного цвета сукно, сощелкивались прочь с земли; и убитая цифра покорно ложилась под ворсящееся травинками зеленое сукно полей. <<<
*************
>>> Весь уклад старого Мариинского театра был враждебен Вагнеру.
Музыка Вагнера встречала настороженное недоброжелательство. Еще кое-как допускали на сцену "Лоэнгрина" и "Тангейзера", превращая эти романтико-героические оперы в шаблонные спектакли итальянского стиля. Повторялись обывательские толки о том, что "Вагнер портит голоса певцов", оглушает зрителя громом оркестра. Точно сговорились с недалеким янки, героем повести Марка Твена, жалующимся на то, что музыка "Лоэнгрина" оглушает. Это "Лоэнгрин"-то! <<<
*************
>>> "Зигфрид" был впервые поставлен на сцене БТ 27 января 1894 и особого успеха не имел. Из "Валькирии" и "Гибели богов" в конце 19 в. исполнялись лишь отдельные фрагменты в концертах приезжих артистов, например, Эллен Гульбрансон. О "Золоте Рейна" в 1898 г. даже не упоминается. Знаю на какие хитрости приходилось идти Теляковскому, чтобы убедить Направника (которого он, кстати, очень высоко ценил) заняться Вагнером. Направник с неохотой согласился. Возможно, что его скептицизм был связан с полным неуспехом "Зигфрида" на сцене БТ в 1903, который не собрал даже ползала. Как бы то ни было, но в январе 1905 "Зигфрид" увидел свет рампы в МТ и имел огромный успех, в большой степени заслугами Ершова. После этого Направник согласился на всю тетралогию, которая полностью была представлена зрителю весной 1907. <<<
*************
>>> Нам восхищенье неизвестно,
нам туго, пасмурно и тесно,
мы друга предаем бесчестно
и Бог нам не владыка.
Цветок несчастья мы взрастили,
мы нас самим себе простили,
нам, тем кто как зола остыли,
милей орла гвоздика. <<<
*************
И тогда время остановилось в бессилии. Долгий страшный век мы шли, увязая в густой массе застывающего времени, пока это было возможно, пока оно не кристаллизовалось и не разлетелось осколками. Теперь мы держим в ладонях эти осколки и в пустом и гулком без вещей и событий пространстве летим в небытие.
>>> Пусть мчится в путь ручей хрустальный,
пусть рысью конь спешит зеркальный,
вдыхая воздух музыкальный -
вдыхаешь ты и тленье.
Возница хилый и сварливый,
в последний час зари сонливой,
гони, гони возок ленивый -
лети без промедленья. <<<