Второй взгляд на город Ломоносов. (24 декабря 2016 г.)
На этот раз повода поехать в Ломоносов было два.
Во-первых, надо было отвезти справку в Краеведческий музей, которую я обещала отвезти еще летом, но не успела, однако можно было успеть сделать это хотя бы до конца года.
Во-вторых – и это гораздо интереснее, в книге краеведа Андрея Сырова, я прочла таинственные слова о кольцевой каменной кладке, будто бы оставшейся от ижорского капища на пересечении двух улиц в верхней части города Ломоносова.
Кладку я представляла так – ровно на углу двух означенных улиц, в асфальт (или, может быть, в мостовую, мощеную по старинке булыжником) вмонтированы красиво расположенные небольшим, хорошо прочитываемым взглядом кольцом, отполированные до блеска небольшие камни. Само место окружено едва ли не музейными стойками с бархатными канатиками и где-то тут же поблизости находится медная табличка, поясняющая происхождение исторических камушков. Хотя справедливости ради, на фотографии в книге Сырова никаких камушков было вообще не разобрать, музейных стоек, конечно, не было и в помине, и наверняка можно было бы сказать только то, что сфотографирован какой-то сильно занесенный снегом участок города с административным зданием на заднем плане.
Но был и третий повод! Третий повод – был канун Рождества по западному стилю, и, вспоминая путешествие в Ораниенбаумский парк ко второму водопаду и Руинному мосту, очень хотелось повторить чудесную снежную прогулку по парку, как в минувшем, 2015 году. Хотя бы отчасти.
Но это путешествие вышло совершенно другим. Настолько другим, что и позволило мне сказать о другом взгляде на город Ломоносов, хотя, наверное, на каждый город приходится множество разных взглядов. Даже если это и такой небольшой город, как город Ломоносов!
И хотя я прекрасно знала город Ломоносов с самого раннего своего детства, таким тоскливым и мрачным он не представал передо мною никогда.
Путешествие 24 декабря 2016 года выдалось дождливое, на редкость мрачное и все какое-то ледяное – стеклянное. Символом его вполне могла бы стать мрачноватого вида новогодняя елка в серебряно-серых и синих шарах, украсившая скользкую площадку в Ораниенбаумском парке неподалеку от здания, называемого Каменное зало. Впрочем, стоит с оптимизмом отметить, что Ораниенбаумский парк, каким бы мрачным ни показался сам город, всегда имеет способность повысить настроение, поскольку, хотя и не сравнимый с праздничным и веселым Петергофом, он по своему красив и в своей печальной и мрачноватой красе.
Однако сначала нам предстояло подняться к Краеведческому музею – тут, в устремляющихся вверх ступенях белых лестниц, перилах с балясинами, площадках, оформленных гипсовыми вазами, и в толчее столпившихся на рельефе небольших разноцветных и разномастных домиков и с крутыми и с пологими крышами, Ломоносов чем-то напоминает южный городок. Скорее всего, вышеперечисленным – белой курортной лестницей с вазонами, толпящимися на склоне в беспорядке домиками с разноцветными крышами. Конечно, когда в пейзаж не включается дождь зимой, а также, слякоть и грязь, точно дающие понять, где мы находимся на самом деле.
Я мало бывала в детстве в верхней части Ломоносова. И если мы с родителями и ездили иногда в Ломоносовские новостройки, то исключительно на автобусе, в современный в ту пору универсальный магазин, который, кажется, задорно назывался «Каблучок». В этом магазине – разместившемся по архитектурной моде советского времени в нижнем этаже девятиэтажного дома, часто продавались не то чтобы совсем дефицитные, но неплохие товары, которые не часто встречались в самом городе, и из которых я помню приятное для себя приобретение, сделанное для меня мамой – сразу два раздельных купальных костюма, предмет гордости для девочки-подростка. Сделанные из чистого хлопка, один был решен в солнечных желтых тонах, не ошибусь, если скажу – в желтых, розовых и красных кружочках, другой – в сиреневых и малиновых, оба с узенькой золотой застежкой. Кажется, я носила их даже во время художественной институтской практики в Новгороде, на пляже Волхова. На этом мои представления о верхней, современной части города Ломоносова исчерпываются.
Про существование в Ломоносове Краеведческого музея я не подозревала до своего участия в Петергофской конференции, считая, что Ораниенбаумский парк, музей-заповедник, полностью берет на себя исполнение всей музейной функции города Ломоносова.
Краеведческий музей располагается в красивом кирпичной архитектуры здании бывшего Офицерского собрания на Еленинской улице. На этой улице есть несколько сохранившихся исторических зданий, в том числе и деревянные. Какие-то из них законсервированы, как здание напротив музея – окна в нем забиты листами железа. Какие-то, очевидно, давно расселены, горели, но были спасены. В некоторых разместились какие-то странные организации. Например, на одном из домов красовалась табличка «Всемирная церковь» или что-то в этом роде. Ну, и что самое печальное, некоторые сгорели полностью.
На первый взгляд человека постороннего, в городе Ломоносове все устроено предельно просто – через весь старый город проходит насквозь одна основная и главная улица, носящая торжественное название «Дворцовый проспект», а вся немногочисленная историческая часть формируется вокруг нее. Собственно, в бытность мою ребенком и подростком, представление о городе Ломоносове этим и ограничивалось. Конечно, в ту самую бытность, Дворцовый проспект носил другое название – проспект Юного Ленинца. Это название проспект получил в 1927 году, а с 1917 года по 1927 год он носил название Народный, четыре года до того он именовался Романовским, в честь 300 –летия Дома Романовых, а название Дворцовый впервые было присвоено ему в 1869 году, когда центральная улица еще звалась Большой Першпективной (а ранее Главной улицей, Большой улицей, Большой Городовой улицей и представляла собой часть Копорской дороги). В общем, кто хочет узнать подробнее о многочисленных названиях этой улицы, пусть обращается к историческому источнику или хотя бы к Википедии – там все ее названия собраны в таблицу и по времени переименования, и по протяженности, которую улица также время от времени изменяла.
На главной улице было все – и кирпичное, оштукатуренное и покрашенное в классический желтый цвет здание Городских ворот (1826—1829, архитектор Алексей Горностаев, Иосиф Шарлемань) с въездной аркой, словно бы прорезанной в массивном кубе здания, и любимый за киносеансы Дом Культуры Ломоносовского района с кинотеатром «Смена» и также любимым памятником Ломоносову. Памятник (1955, архитектор Гавриил Гликман) представляет собой бюст ученого на высоком постаменте, в подножии которого сидит крестьянский мальчик в лаптях. С самого раннего детства я отмечала для себя среди прочих и любила такого рода памятники, потому что они рассказывали историю. Эта история была про великого русского ученого, который всего добился упорным трудом, и, будучи мальчиком из простой крестьянской семьи, преодолел сотни километров пути из Архангельской области вместо с обозами, везущими рыбу, чтобы учиться в Москве. Еще памятник напоминал мне о любимой книжке «Мальчик из Холмогор» Ольги Гурьян, хотя в книжке о самом Ломоносове рассказывалось через историю его племянника Миши, который приехал в семью ученого в Петербург, чтобы получить образование, и этот-то племянник и был главным героем. С удовольствием узнала потом, что такой племянник у Ломоносова действительно был – сын его родной сестры Марии, Михаил Евсеевич Головин, и он стал ученым, физиком, математиком, почетным членом Петербургской Академии наук. Позже оказалось, что и у памятника Ломоносову была своя история – он несколько раз менял свое место, прежде чем обосновался у Дома культуры. Памятник сначала был установлен на Балтийском вокзале, затем перенесен на вокзал в Ломоносове, и уже позднее, в дни празднования 250-летнего юбилея города, обрел свое постоянное место у здания Дома культуры.
Другие знакомые места – универмаг с промтоварами, гастроном (Дворцовый, 57), вход в который был с угла дома – помню, как в жаркие летние дни под высоким потолком там крутился большой трехлопастной вентилятор, и на противоположной стороне улицы – маленький, словно бы занимал всего одну узкую комнату магазин игрушек. И конечно, щедрый провинциальный рынок, с цветами, ягодами и фруктами, щенками, котятами, кроликами и даже цыплятами. Рынок был связан у меня с днем рождения – мы с родителями покупали там фрукты – персики, абрикосы, груши и арбуз или дыню к праздничному столу и обязательно цветы. Помню, родители обязательно всегда покупали мне, девочке, цветы – высокие гладиолусы, пушистые разноцветные астры. Летом и цветов, и фруктов так много! Сейчас, когда я вспоминаю все, что делали для меня мои родители, все это мне кажется удивительным, щедрым, полным заботы и уважения даже к такому маленькому существу, каким я была. А ведь тогда я все это считала в порядке вещей. И ателье, в которых заказывались платья, пальто и даже сапожки, и пианино и уроки музыки, и походы в музеи, и познавательные экскурсии в разные города, и прически в парикмахерской, и вот это – фрукты и цветы на Ломоносовском рынке и августовский день рождения, подготовку к которому мы всегда так серьезно и приятно обсуждали с мамой, и который всегда был праздником.
Дальше по главной улице уже был вход в парк, и здание караулки-сторожки, маленького готического домика, чьи стены были отделаны крупными природными камнями и напротив парка, рядом с рынком большой храм, собор святого Михаила Архангела, ныне восстановленный, который пребывал тогда в запустении.
К этому «нижнему» представлению города Ломоносова вокруг центральной улицы, проспекта Юного Ленинца, а ныне Дворцового проспекта, у меня тогда прибавлялось слабое представление о вышеупомянутых новостройках с «Каблучком». Занятно, что первое мое архитектурное образование очень скоро снова вернуло меня в парки Ораниенбаума, так что я даже не успела заскучать по ним. А потом я долго не бывала в Ломоносове, что означало, конечно, что может быть, как-то и бывала наспех и проездом – как можно жить в Петербурге и не бывать в Ломоносове?! – но ничего нового это к моим знаниям о городе не добавляло.
Зато за последнее время, когда я снова начала путешествовать с друзьями по петербургским пригородам, да еще и начала сочинять для детей и взрослых, любящих архитектурные памятники прошлого книжки «Историй Петергофской Белки», к моим знаниям о парке Ораниенбаума добавилось много интересного, а к соображениям об устройстве города Ломоносова прибавилось лишь только то, что наверху, параллельно «Дворцовому проспекту» идет Еленинская улица, которая тоже выходит к парку, но значительно выше. Еленинская улица, как вы уже догадались, возвращенное название, и если быть точнее, возвратилось оно в 1998 году, а послереволюционное название улицы было, конечно же, Ленинская. Как оптимистически пишется об этом в Большой топонимической энциклопедии Санкт-Петербурга, «название возникло стихийно, когда революционно настроенная молодежь и солдаты Ораниенбаумского гарнизона уничтожили первую букву на указателях названия улицы». До того, как революционная молодежь и солдаты стихийно расправились с буквой «Е», улица была Еленинской и свое название получила в 1869 году, в честь великой княгини Елены Павловны, владелицы Ораниенбаума. Еще раньше улица именовалась Нагорной или Нагородной, поскольку проходит по «горе», высокому Литориновому уступу.
Итак, возвращаясь через все исторические и лирические отступления к поиску древнего капища, уточню – в путеводителе Андрея Сырова под названием « Забытые достопримечательности южного берега Финского залива. От Санкт-Петербурга до Кургальского полуострова» ( М.: Центрполиграф, 2011.) было написано так: «На углу Михайловской улицы и Петровского переулка можно увидеть кольцевую валунную кладку – остатки древнего ижорского языческого святилища».
Улица Михайловская на карте в Интернете была обозначена как перпендикулярная Еленинской, но на практике никакого выхода на нее с Еленинской не оказалось. На картах все всегда выглядит значительно проще, чем это потом оказывается в жизни! Некоторое время мы в растерянности кружили по небольшому пятачку, ограниченному Еленинской улицей и еще двумя перпендикулярными ей – Манежной, переходящей в спуск к Дворцовому проспекту и Владимирской. Михайловская должна была быть между ними – но ее не было! И никто в округе даже не слышал об этой улице!!!
За время поисков мы увидели парочку старинных деревянных домов, но еще больше каких-то мрачных черных пепелищ от деревянных домов, уничтоженных огнем, представлявших собой мерзость запустения в одном из самых отвратительных своих воплощений. Вдобавок ко всему обнаружилось, что в округе находится непомерно большое для одной улицы количество магазинов ритуальных услуг, сформировавшихся, очевидно, вокруг комплекса зданий районной больницы. Это была неожиданно открывшаяся мрачная изнаночная сторона любимого с детства города, которую лучше было бы никогда для себя и не открывать.
В этих малоутешительных поисках мы неожиданно и незаметно для себя вдруг оказались на перекрестке искомых Михайловской улицы и Петровского переулка, так и не найдя выхода на Михайловскую улицу с Еленинской. Понятно, что во всей этой разрухе и запустении ожидать музейного отношения к древнему капищу уже не приходилось. Но то, что открылось нашим глазам, представляло собой совсем уже печальное зрелище.
Невдалеке от перекрестка улиц виднелся большой грязный пустырь с разбросанными по нему камнями разнообразной формы, которые при желании можно было бы связать и в кольцо и в любую другую геометрическую фигуру.
Какое-то время мы предавались размышлениям, можно ли это считать бывшим древним ижорским капищем, этично ли оставлять древнее капище почти в центре города без каких-либо опознавательных знаков и, наконец, знают ли о капище жители соседних домов, и если знают, то что…
Но узнать ответы не было ровно никакой возможности, ведь незадолго до того местных жителей ставил в тупик даже самый простой вопрос о местонахождении Михайловской улицы!
Сверять найденные нами камни с фотографией в книге Сырова тоже было бесполезно, ведь на ней из-за снега камней вообще не было видно.
Ничего не оставалось, как фотографировать имеющиеся уже в наличии камни, поскольку обнаружить другое, более харизматичное скопление валунов в этом же месте не представлялось реальным.
Мы полезли по грязи и сырой увядшей траве к камням, стараясь по возможности не промочить ноги. Справедливости ради, стоит сказать, что при ближайшем рассмотрении и многократном наведении на них объектива фотокамеры, камни перестали казаться просто праздным строительным мусором, позабытым нерадивым подрядчиком, их расположение уже не виделось, как хаотическое и в нем стал угадываться какой-то замысел, но была ли то правда или лишь игра воображения, сказать трудно.
Позднее я получила в ответ на свой запрос электронное послание от Ломоносовского ВООПИК, которое разъясняло, что никаких следов каменного капища на этом месте нет. В письме говорилось об этом так: «Уважаемая Нонна! По заданному вопросу удалось выяснить следующее: на старинных картах Ораниенбаума на этом месте обозначены постройки, в том числе хозяйственные, фундаментами которых могли быть фрагменты кладки из камней. Есть план в книге "Хронограф ОСШ" на странице 115 "Генеральный план Ораниенбаума... и т.д." (ссылка на архив РГВИА). В это месте на углу обозначена конюшня с навесом, а рядом колодец. Тоже самое на планах 1867 и 1882 года "Улицы Ораниенбаума", стр. 44, 50 и 62. Что касается древнего происхождения камней, связанного с культами ижорцев – то это одно из предположений автора указанного путеводителя».
Никакого следа от колодца на пустыре видно не было. Может ли быть так, чтобы колодец пропал начисто за какие-то сто пятьдесят лет?
Камни тоже не были похожи на остатки фундаментной кладки, все они были слишком велики для этого и лежали отдельно друг от друга. Камни казались так или иначе обработанными руками человека, но была ли то современная обработка или какая-то иная, предположить мог только специалист. Но ни специалисты, которые, быть может, сделали бы здесь историческое открытие, ни обыватели, которые могли бы украсить свой быт новой альпийской цветочной горкой, ни даже неформалы, что и вовсе способны были бы наворотить дел при помощи древних языческих камней, никто, похоже, этими камнями не интересовался. Пришлось и нам признать, что ломоносовское «капище» не может считаться настоящей находкой для путешественника и конечной целью путешествия.
И мы заспешили в парк. Каким бы ни показался нам на этот раз город Ломоносов, парк должен был нас утешить своей красотой и сделать нашу прогулку небесполезной для души.
В Ораниенбаумском парке вовсю продолжался ремонт. На этот раз территория с Нижним прудом, «Малым Увеселительным морем», была закрыта на реставрацию и поэтому пришлось обходить парк мимо закрытой же территории Меньшиковского дворца. Поскольку мы почему-то выбрали идти по скользкому склону вдоль ограды дворца, то я, конечно, на спуске с него не удержалась и споткнулась, но, к счастью, при падении в ледяную зимнюю лужу даже не успела по-настоящему испачкаться.
По дороге ко входу в парк, я старательно пыталась запечатлеть на фотоаппарат Морской канал, ведущий от Финского залива к дворцу – на планах он всегда обозначен очень прямым и четким рисунком, а в жизни его очертания кажутся настолько неопределенными, что я долгое время и не понимала, что он до сих пор существует.
Я достаточно останавливалась в первой заметке на истории Морского канала, но все же повторюсь и здесь, поскольку уверена, что большинство посетителей Ораниенбаумского парка не видят в обмелевшем водном пространстве с берегами, заросшими травой и кустарником ничего кроме большой грязной канавы, впрочем, и то, если обратят на него свое внимание. В то время, как Морской канал Ораниенбаумского парка – сложное гидротехническое сооружение, которое изначально представлялось столь же значимой частью архитектурного ансамбля, как и Морской канал в парке Петергофа. Берега канала были специально укреплены и обсажены двойным рядом деревьев, заканчивался он у ворот Нижнего сада фигурной гаванью с пристанью. На ее берегу были сооружены каменный павильон и беседка. Стоит отметить, что подобный канал для кораблей, приплывающих к дворцу, был отличительной чертой дворцовых ансамблей петровского времени и существовал даже и при Летнем дворце Петра Первого в Петербурге, в Летнем саду. Интересно, что инженером, построившим Морской канал был прадед Пушкина, Абрам Петрович Ганнибал. Морской канал в Ораниенбаумском парке был расположен по центральной оси ансамбля Большого Меншиковского дворца, ориентирован на его центральную двухэтажную часть и является своеобразным продолжением главной аллеи Нижнего сада. Канал композиционно связывает дворцовый сад с заливом, но в настоящее время эта связь утрачена из-за пересекающего центральную ось ансамбля автомобильного шоссе и линии железной дороги. Укрепляющие берега канала валы и деревья в настоящее время утрачены.
Миновав канал, вошли, наконец, в парк с того входа, где сразу приходится подниматься вверх по крутой дороге. Зато оказываешься совсем неподалеку от Катальной горки и рядом со зданием, носящим архаичное название «Каменное зало». Около него как раз и была установлена та самая елка в серебряно-серых и синих шарах, которую в начале рассказа я называла символом этого дня и этой прогулки. Но в тот момент мы все еще не могли полностью оценить особенностей погоды, а потому направились к любимому Китайскому дворцу по окружной Английской дороге, чтобы заодно полюбоваться на одинокое каменное кресло Александра Первого.
Английская дорога на этот раз оказалась словно сделанной из блестящего прозрачного стекла. Под ледяным стеклом видна была зеленая трава, и песок, и камушки. По достоинству оценив, наконец, опасность прогулки по скользкому льду, мы трусливо засеменили по краю дороги, как это делают китаянки на оперной сцене. Огромный камень, покрытый ледяной пленкой, ожидал нас на своем месте. Полюбовавшись на проявившийся от влажности рисунок фактуры камня, подчеркнутый ледяной коркой, мы со всей осторожностью двинулись нашим потешным «гусиным» шагом дальше, изо всех сил стараясь не потерять равновесия на обледеневшей дороге и не промочить ноги в придорожной траве, в которую время от времени приходилось сворачивать, чтобы немного пройтись по-человечески.
Совсем на подступах уже к Китайскому дворцу, мы увидели среди елей и сосен между двух парковых дорог огромную глыбу камня. Этому камню не повезло стать скамьей Екатерины или Александра, или кого-то другого из владельцев, хотя он вполне мог претендовать даже и на роль младшего брата Гром-камня, будучи столь же величественным по форме, хотя и уступая в размерах. Волею судеб он оказался на отшибе и не был отмечен царственным перстом. Но это был настоящий обломок северной скалы, завязший между темных елей во льду, в снегу и воде. Этот древний камень создавал ощущение дикого древнего леса почти в самом центре ухоженного и цивилизованного парка, которое было поистине удивительным.
Наконец, мы вышли к Китайскому дворцу, где можно было сесть на обычную парковую скамейку и немного передохнуть от трудностей ходьбы по ледяным дорожкам. Здесь, наконец, оказались и другие люди, которые, как и мы, рискнули в этот безрадостный день прийти сюда полюбоваться красотой парка. Пруд перед Китайским дворцом был весь в сверкающем перламутре льда, воздух напоен дождевой влагой, розовато-сиреневый Китайский дворец все также казался волшебной иллюстрацией к сказочной повести, и графика ветвей, словно вычерченных искусным пером черной тушью по серебристому небу тоже казалась китайской.
А калитка в ограде парка, за которой остался известный мне и немногим избранным (ладно уж, известный всем, кто хотел об этом знать) старинный колодец-источник, все так же была на замке.
В заключении еще одна открытка этого путешествия. Кое-как возвратившись по скользким дорогам к Каменному Зало, почти исходной точке прогулки по Ораниенбаумскому парку, мы устало опускаемся на одну из деревянных качалок, подвешенных на цепях под массивным навесом. Перед нами все та же мрачноватая елочка-символ с серыми серебряными и синими шарами и кажется, такими же бантами. Холодно, сыро и понемногу темнеет. Снова кажется, что в парке нет ни души. Но когда Дианка вынимает сигарету, перед нами как из-под земли вырастает милиционер и напоминает, что в парке курить запрещено. Мы просим нас великодушно простить, складываем бутерброды, собираем свои термосы в рюкзачки и уныло плетемся к выходу. И дальше в спускающейся на окрестности дождливой ночи, все больше набирая скорость, спешим вдоль шоссе к вокзалу. Не оглядываясь уже в ночи на Морской канал – да и не видно его, не задерживаясь ни у одной достопримечательности – все равно уже нельзя ничего сфотографировать кроме дорожных огней и огоньков машин.
И вот уже у перрона раскрыла двери теплая, озаренная светом электричка на Петербург, мы успели вовремя, она вот-вот тронется.
Записано 7 ноября 2017 г.