- Может быть, поднимемся в гору? - нарушил Сергей тишину своим наивным вопросом.
- У нас еще есть пара часов. Так, что, если хотите, то можно попробовать, - ответила Лиза.
- Я хочу. Только забыл уже, где начинается эта дорога. Я помню только примерно, - тут же ответил Сергей.
- Я покажу, - поддержала Лиза.
Я развернул машину, и мы поехали в обратном направлении.
- Вот тут, вот тут, налево и вверх, - успела сказать до поворота Лиза.
Сергей повернул руль, и, проехав метров сто, начал вспоминать, куда надо ехать дальше. Дорога, сама закручивалась спиралью вверх, поднимая выше, и выше над городом, как бы наматываясь на склон горы, и оставляя при этом ущелье, город всё дальше, и дальше внизу, в расщелине между двух гор, постепенно заволакивая его облаками, перемешанными наполовину с туманом.
Вся дорога заняла минут пятнадцать, двадцать, как ни странно. Гора встретила туманом, но довольно приветливо, при самой вершине на заасфальтированной к тому времени дороге нам попалось стадо овец, которые своей шерстью напоминали облака, и мы как бы въехали в небо. Где-то далеко внизу была видна Пласенсия и с другой стороны Эльгойвар. Они казались маленькими, маленькими, как из иллюминатора взлетающего самолета, который уже набрал достаточную высоту и скорость, но, несмотря на это, продолжает свой подъем и ускорение, пробивая встречающиеся на своем пути облака, чередующиеся с чистым небом, но снизу, ближе к земле всё равно заволокшим всё, рваным, но туманом. Моросил мелкий дождик, причем только тут наверху, потому что это на самом деле был не дождь, а облако, трущееся своим пузом, о вершину, об них, их припаркованную машину, крест и телевизионную вышку, которая выросла в том промежутке лет, которые Сергей не был в этих краях.
В нём поселилось какое-то чувство тревоги от ощущения значимости этого жизненного момента. Ведь он показывал своему, на данный момент, самому близкому человеку, ту частичку мира, которая всегда с ним. И хотелось поделиться с ней этим родным ему местом, как с человеком, которого не просто выбрал из толпы и повёз в горы, а как с продолжением себя, как со своей второй половинкой, которая должна знать практически всё о нём, его мыслях и мечтах. Тогда очень верил в возможность зарождения семьи. Да и Алина это понимала. Она, по-женски, каким-то шестым чувством чуяла значимость этого дня, и по ее глазам было видно, что она в этот момент делает выбор и принимает его в свою жизнь навсегда. И сейчас никто и не мог усомниться в том, что может это все у них и не на долгие годы. И им было хорошо одновременно от незнания всей глубины быстротечности жизни с ее стремнинами и поворотами, и в то же время осознания всей значимости и глубины происходящего события. В тот момент у них был самый пик взаимопонимания, и они чувствовали друг друга без слов, а только взглядом и языком движений. Сергею было приятно от того, что он воплотил свою мечту, и добрался до этих мест, причем вместе с Алиной. И вот она сейчас рядом и слушает его, теперь, как ему сейчас показалось совершенно по-другому. Не как того, на ком остановился выбор, а уже, как именно своего спутника жизни, выбранного из множества других, совершенно разных, но, что самое главное, других, не похожих на него. Именно в этот момент он видимо стал для нее тем, которого она сама выделила из своего окружения для создания семьи, окончательно и бесповоротно уверовав в его значимость в ее судьбе.
С ним, справа на пассажирском сиденье была его будущая жена. Этот подъем в гору был практически их помолвкой, их соглашением вступить в семью.
* * *
Припарковавшись, они оказались в густом тумане, который вдруг, то стремительно налетал со стороны ветра и, скорее всего это был не туман, а мельчайшие капельки воды, очень близко прижатые друг к дружке и составляющие собой облако. Простое небесное облако, вершина горы для которого была так же неожиданна на его пути как само оно для них, стоящих вроде бы и на земле, но при этом парящих как бы в небе. Ветер гнал облака, а они гуляли среди них и в промежутках фотографировались и видели землю, с ее городками, дорогами, обрывами и людьми, далеко внизу была другая жизнь, со своими земными проблемами, спешкой, работой, долгами, деньгами, обстоятельствами. Но им, здесь на небе, было спокойно, мягко и хорошо. И они потерялись во времени, оно перестало просто существовать. Нет, оно не остановилось, наоборот, шло, и должно было отмерять своими неумолимыми секундами этот отрезок, просто стало прозрачным, как воздух и влажным, как облака, внутри которых они, собственно, и очутились.
Можжевельник, везде был он, и Сергей решил сорвать веточку маме на память о посещении горы. Надо сказать, что это довольно колючее растение, несмотря на всю свою красоту и какое-то мистическое благородство, несущее в себе что-то непонятное нам современным людям, из глубины веков. Его было так же тяжело сорвать, он очень сильно колол руки, как и с точностью до, наоборот, его приятно потом, сжимая в руке подносить к носу, вдыхая запах, Сергей помнил все как сейчас.
Он сорвал его веточку, выбрав самую красивую из тех, что предлагал ему куст. Подумав немного, сорвал еще одну, несколько большего размера, но она не предназначалась для долгой транспортировки. Просто он подумал, что надо привезти такую-же, и дяди Висенте. Несмотря на то, что он живет совсем рядом, от этого места, ему нелегко добраться сюда самостоятельно, а ехать специально вряд ли кто-то соберется в ближайшее время.
Кода умерла мама, Сергей достаточно быстро, недолго думая на тридцать первый день после смерти, подождав пока ее душа, приобретет покой (у католиков отведено на это тридцать дней), начал ремонт в квартире. Заключив договор со строительной фирмой, в котором была смета и в ней была позиция - вывоз четырех контейнеров мусора, что его поначалу удивило, но потом так и оказалось, он даже многие вещи, таскал сам на помойку практически каждую неделю мешками в течение еще трех месяцев. В квартире остались лишь только старые книги, папина законченная, но, не изданная рукопись, его вещи, фотоальбомы со старыми семейными фотографиями и эта маленькая высохшая веточка можжевельника, не смотря на свой возраст сохранившая цвет и запах и тепло рук ее прежде сжимавших. Но самое главное, это то, что в ней была целая история, целая вечность, непостижимых со стороны, чужому человеку, всех их семейных взаимоотношений, событий, жизней множества родных ему людей, и духа того места ствола того куста, с которого она была оторвана. Который, в свою очередь глубоко зацепившись своими ногами-корнями за куски скал, местами торчащих на поверхность, стоит, продуваемый всеми ветрами на той далекой, но при этом всегда близкой горе. Покрытой теперь легчайшим пеплом его предков, и он давно уже смыт дождями и с влагой ушел в почву превратившись в историю, известную только очень малому числу людей на нашей огромной, прокрученной колесами многочисленных путешествий, планете.
Они подошли к кресту, который, как теперь с возрастом Сергей понимал, был сделан из бетона, никто, конечное же никогда не поднимал его снизу целиком. Его отлили на вершине, по месту, и потом водрузили на фрагменте скалы, но это маленькое открытие как-то промелькнуло мимо и не обратило на себя особого внимания, как сам факт того, что он опять стоял здесь и не один, и его понимали и чувствовали.
Вдруг у Лизы зазвонил телефон, сразу же все земное вернулось к ним, проступило откуда-то из тумана, тиканье секундной стрелки на часах, в голове закрутились другие, совершенно не местного происхождения мысли. И как поджаренный хлеб из тостера выпрыгнуло решение спускаться по такому родному уже серпантину, вниз, вниз, к продолжению их другой оставленной на недолгое время счастливых минут, жизни.
Их встретил и помог припарковать бесплатно машину Роке, муж Росси, дочери дяди Сергея Доминго, который не покидал во время войны Испании. Они пошли на рынок покупать Чорисо на ужин, и в булочную, взять хлеба. Собрались дома, у Роке. Туда пришла Соле, с мужем Илиасом. тоже двоюродная сестра Сергея, и дочь дяди Доминго. На столе располагались следующие продукты: колбаса, нарезанная толстыми кусками, хлеб, сыр и, конечно же, красное местное вино и беседа, беседа, беседа. Все было по-простому, по-домашнему, так, как будто встретились старые, хорошо знакомые люди, но только вот давно не видевшиеся. Они долго сидели и говорили, переводчиком была Лиза, ей пришлось поработать в этот вечер больше всех. Потом пошли по барам, и сидели там, говорили, пили, и шли в следующий, пока, наконец, все не устали, и было принято решение не ночевать в Пласенсии, а ехать обратно к дяде Висенто, в Виторию. Но они еще зашли к Хорхе, Георгию по-русски, племяннику Сергея, сыну Илиаса, и тети Соле, посмотреть его новую квартиру, Сергею было интересно как архитектору.
Поскольку Сергей был достаточно выпившим, он спросил Хорхе, через переводчика Лизу, можно ли ехать в таком состоянии, он сказал: что у них разрешено ездить слегка пьяным. И они стали собираться в путь.
Хорхе Сергей видел еще совсем маленьким, ему было тогда года четыре с половиной, но он его запомнил. Его жена, Патриция оказалась очень приветливым и добродушным человеком. Казалось, что все они старые друзья. Что они просто давно не виделись, и что их объединяет какое-то одно, общее дело.
Они сели в машину, и поехали на "базу", в Виторию, к дяде Висенте. Дорога была пуста, полиции нигде не было, и Сергей медленно трезвел. Дорога петляла среди горных ущелий, то и дело они проскакивали через маленькие городки, пока, на конец не выехали на платную аутописту. День был очень длинным, и насыщенным, они все очень устали, но что-то особенно грело его душу. Все сидели, молча, и каждый находился в своих мыслях, сам в себе, и думал о чем-то своем. Сергей же думал о том приятном ощущении тепла, которое постоянно напоминало ему о себе. А ведь это была лишь просто маленькая веточка можжевельника, сорванная там, на самой вершине горы, которая объединила их всех разбросанных по многим странам в одно целое. И именно сегодня, побывав на вершине, он мог прижать к своему сердцу эту маленькую, колючую ее частицу, аккуратно завернутую в бумагу, и уложенную в целлофановый пакет. Рядом с ней лежал ее "брат", сорванный с того же куста, но его дорога была более короткой. Эти две маленькие частицы огромного прошлого, и грели его сердце, его душу в ночном пути назад.
Мама не просила его об этом, более того, она даже и не думала о том, что он доберется до Пласенсии. И сейчас он знал, как будет маме приятно получить такую весточку из далекой Родины. Поздно ночью они вернулись в Виторию.