Помнил своего дедушку по маминой линии, хоть и был поздним ребёнком, мама родила, когда ей был сорок один год. Дедушка прожил много, позволив себя увидеть. Он ходил в Баскском берете. Будучи давно на пенсии любил, с палочкой в руке, идти на прогулку в горы. Брал с собой внука. Сергей не понял, но, скорее почувствовал их тайну ещё тогда, во время этих прогулок. Будучи ещё младше, с отцом видел Ай-Петри, но снизу. Так и не собрались подняться на него. В Крыму, подножия гор омывали морские волны, здесь же, в стране Басков, впервые в жизни увидел Атлантический океан. И там, и там пытался понять душою сиюминутно меняющееся состояние двух непостижимых человеческому разуму, граничащих друг с другом стихий, в очень редкие моменты находящихся в согласии, постоянно ищущих компромисс в отношениях, таких сложных и непримиримых.
Три Родины было у него. Две из которых малые. Но, почему их так называл отец? Малые. Разве они не были так важны ему, не менее чем сама Москва, где родился?
Помнит бабушку, у которой были светло-каштановые волосы близкие к русым и совсем не испанский тип лица. Она повторяла ему в ответ, не понимая русских слов: -"Буэно", что значит - ладно. Ни с кем не хотела ссориться, со всеми соглашалась. В конце холодного лета, накрывала его настоящей периной, и под ней было так тепло утром, что не хотелось из-под неё вылезать. А как она резала картошку для жарки!? Так вот у кого научилась этому мама! Он тоже делает теперь так же; в руках, на весу, не пользуясь доской. У бабушки она, как и у мамы получалась всегда поджаристой и с корочкой.
Первое своё знакомство с горами непосредственно с помощью ног, а не взглядов из окна поезда, автобуса и тем более самолёта, произошло тогда. Они шли с самого низа влажного и сырого ущелья куда-то вверх, в горы. Было таинственно грустно ощущать себя поднимающимся к спустившимся навстречу облакам, практически прикасаясь к ним рукой. Заходя, как бы в туман и выныривая из него, со своим дедушкой, прожившим почти всё отведённое на земле время, находящегося в своих думах, шагающего рядом, но чуть-чуть поодаль, позади. Опираясь на самодельную палочку, придающую большую уверенность при подъеме.
Сразу за городом был заброшенный сельский дом, который, как и все остальные, редко разбросанные фермерские касерио, как их называли в стране Басков, стоял рядом с узкой дорогой. Поэтому скотина, шедшая с наклонных пастбищ заходила в хлев, расположенный на втором этаже, так как дом стоял на крутом склоне. Туда вёл маленький мостик с просёлочной, не покрытой тогда асфальтом дороги. Они заходили в этот дом, и внук спрашивал всё, что хотел у дедушки по-русски, и тот был немногословен, отвечая по-испански, подкрепляя речь многозначительным взглядом, как бы объясняя, что понимает мальчика, пытается ответить максимально доходчиво.
Дедушка никогда не доходил до вершины. Для него это было не главное, он просто гулял после послеобеденного сна. Ему было приятно прогуляться с внуком из далекой России, по улицам маленького городка, где в каждом баре его знали. Заходил во многие, что находились на пути его следования промочить вином горло, а внуку заказать кока-колы. Сергей не помнит много о нём, но в его памяти осталось навсегда воспоминание об этих прогулках в горы.
Старший мамин брат Доминго никогда не выезжал из Басконии, и прожил там всю жизнь, оставшись в 1936 году на Родине по причине того, что был самым старшим среди всех детей. Будучи весёлым и жизнерадостным человеком, однажды сказал Сергею, а мама перевела:
- Смотри. ... Вот та гора, самая высокая, граничащая с ущельем, в котором расположен наш маленький городок, твоя вторая Родина…, - при этом он, лукаво улыбнулся, не выпуская изо рта сигары, которую курил одну в течение дня. Прежде чем раскурить, каждый раз, аккуратно обслюнявливая бумажку, чтоб не пожелтели губы от практически не вынимания изо рта, наматывая на слегка откусанный для лучшей тяги краешек. Лишь изредка Доминго неспешно прятал её остатки в карман до следующего раскуривания.
- …На ней есть крест, который затащил на вершину монах, закрепив в скалах. Он стоит там с тех пор, и виден в дни, когда туман рассеивается, а облака уходят. Та гора называется Караката"....
Почему-то эти слова запомнились Сергею на всю жизнь. Каждый раз, когда приезжал с мамой в страну Басков, просился пойти в пешую прогулку на эту гору, но всегда отказывала, ссылаясь на ту или иную причину.
Наконец, во время их третьей поездки, Сергею удалось уломать на эту авантюру маму, и они пошли с ней в это "великое" путешествие. А поскольку путь выбран был интуитивно, то поплутав пару часов по горной и петляющей просёлочной дороге, всё время граничащей одним краем с пропастью, устав неимоверно, но набрав больших Пиренейских шишек, упершись, наконец, в табличку с надписью: - "Частная территория. Проход воспрещен", - приняли решение возвращаться обратно. Сергей был очень расстроен, и даже плакал в бессильной злобе, не понимая, почему идут обратно, ведь у него есть столько сил, и может ещё много, и долго подниматься к неведомой цели, к самой вершине, в которую, как рассказывали, в грозу попадают молнии. Многие, из них угождают точнёхонько в этот католический крест, который, как ему казалось, даже видел во сне, настолько явно, что терял грань между сном и реальностью. И сейчас достаточно было только закрыть глаза, чтоб представить таким, каков есть на самом деле, думал Сергей, хотя никогда его не видел.
Вернулись уставшие, был очень расстроен из-за неосуществленной мечты, так и засевшей ему в голову навсегда с тех времен. Усталость одолела им на обратном пути, и еле дошёл до дома.
Рос очень общительным ребёнком, его можно было оставлять на улице с чужими детьми, зная заранее, что найдёт общий язык со своими сверстниками. Мама, постепенно убедившись в этом, стала отпускать гулять вместе с новыми друзьями, с которыми одному Богу известно, как общался, на каком языке, слов или жестов. Иногда друзья заходили за ним в гости и звали гулять.
Тогда в стране был фашистский режим и у власти вплоть до 1978 года был Франко. Испания оставалась единственной, последней страной, в которой режим не пал одновременно с падением фашизма во всем мире. Именно это и являлось основной причиной невозвращения на Родину многих испанцев, «детей войны». Ведь всё детство, юность и молодость провели в СССР, поэтому не принимали фашизм, ещё хоть как-то мирясь с капитализмом, будучи членами компартии Испании, несмотря на сильную тягу, на Родину. Многие столкнулись с войной уже здесь в России, во время бесконечных отступлений красной армии. Мария женилась на папе по любви, познакомившись с ним в институте. Не могла возвращаться на Родину, хотя возможно и страдала от этого всю жизнь, особенно когда папа умер, и осталась одна. Дети уже жили отдельно, своими семьями.
Во все последующие поездки у Сергея не просто не исчезала мечта попасть на Караката, но и приобретала большую мощь, и уверенность. И при каждом случае начинал канючить, прося перевести на испанский, что бы хоть кто-нибудь из родственников отвёл на гору, ведь они-то точно знали секрет дороги на эту вершину.
И вот в один из вечеров узнал; оказывается, у местных горожан принято ездить туда на пикник на машинах на целый день, но только в том случае если погода хорошая. С того момента не упускал возможности намекнуть, при удобном случае, когда чувствовал, что разговор близок от темы отдыха. К тому времени уже понимал много слов, и даже мог, что-то лопотать.
И вдруг мама говорит, что Роке, муж Роситы, дочки дяди Доминго и Сюзанны собирается вмести со своими детьми: Нереей, Аласне и с другой дочерью Доминго, Соле, её мужем Илиасом и их детьми Хорхе и Айноэ, двумя машинами подняться в горы на пикник, на целый день. И что они возьмут их с собой на гору.
Сергей не мог дождаться выходных, каждый день представлял, как это произойдет.
И вот они поехали.
Дорога, по которой они ходили, хоть и начиналась ближе к Каракате, оказалась не той. Чтоб подняться на гору требовалось уехать сначала в другой конец города и с совершенно противоположной стороны, в объезд начинать подъём, долгими горными дорожными виражами нанизывая километры крутых петель на невидимую ось горы. Дорога казалась не просто страшной из окна машины, но и опасной из-за крутых поворотов и плохой видимости. На каждом повороте водителю первой машине, маленького Фиатика, за рулём которой был Роке нужно было сигналить, для того, чтоб предупредить того, кто возможно, в тот самый момент спускался на машине вниз, не видя, что сейчас кто-то может вырулить из-за угла. Сергей с мамой ехал во второй машине, Рено, за рулём которой был Илиас.
Несмотря на то, что выехали из другого конца города, и дорога была намного длиннее, той, которой пытались с мамой по ошибке воспользоваться, доехали довольно быстро, за каких-нибудь полчаса, хотя движение было очень медленным и осторожным. И взрослые всё время шутили о том, что вниз будет ехать ещё страшнее, и опаснее, и Сергей им верил, боясь, но в то же время радуясь, что они движутся вперёд, вопреки всем опасностям.
Постепенно поднимались всё выше и выше, накручивая новые и новые спирали у отвоёванной ещё телегами фермеров, в давние времена частицы бывшего, достаточно крутого склона, ныне превратившегося в дорогу. Постепенно вырываясь на всё большие отрезки пути из плотного тумана, и вот уже он остался позади, внизу, на дне ущелья, распадаясь на мелкие, бесформенные тучки, как бы заблудившиеся в этом сложном горном рельефе. Сверху он выглядел совсем по-иному, не так давяще страшно.
Сергея поразила природа вершины горы. На ней практически ничего не росло кроме можжевельника. И только ниже по склонам остались деревья. Потом, позже понял, что это за растение, и как редко для Москвы и средней полосы России.
Среди кустов можжевельника прямо в торчащих фрагментах скальных пород стоял этот высеченный из камня крест. У Сергея сохранилась фотография с того пикника, где видны все на его фоне, а за ними бесконечный океан облаков и множество других, переходящих одно в другое ущелий. В довершение всего, за ними расположился настоящий океан. До которого возможно, по прямой, было каких-то пятнадцать, двадцать километров.
Пикник, Сергей плохо запомнил. Покрывала, расстеленные поверх мелко растущей на такой высоте травы, еда, разложенная на них, вино. Пили, ели, говорили, дети занимали сами себя, бегая по склонам и громко крича. Так прошёл этот знаковый в его жизни день. Который постепенно был забыт, затёрт другими, бесконечными впечатлениями жизни, но время от времени память возвращала к нему. И чем старше становился, тем чаще стал вспоминать о той горе и кресте на вершине.
* * *
Подъезжали к Витории. Надо было повернуть при въезде в город туда, куда сказала сестра. Он нервничал, и только благодаря «штурману», а может ещё и тому, что при въезде шли дорожные ремонтные работы, удалось не пропустить поворот. Знаки, оповещающие это, начинались далеко до того места. Сильно сбросив скорость, встал в очередь на въезд в город.
Каким-то чудом, или опять же благодаря Алине, не пропустили ротонду с круговым движением, уже в самом городе, при этом свернув именно в тот поворот, который требовалось. Была ещё и схема города, благодаря которой ориентировались в его внутреннем пространстве, со всей его паутиной улиц.
Когда подъезжали к дому, тётя Тоня выглядывала из окна своей квартиры на пятом этаже. В тени комнаты, за ней виднелся и сам дядя. Он не хотел показывать своё волнение, прячась в тени. Увидев их, сразу исчезла в окне, побежав вниз передать пульт от гаража.
- Привет Сергей, - прокричал сверху дядя, всё же показавшись в окне. - Как дела?
- Нормально. Устали. Но дорога хорошая.
Из подъезда вышла тётя Тоня. Поцеловала Сергея, и Алину.
- Ну, здравствуйте мои хорошие дети, - сказала она и на глазах у неё выступили слезы.
Они вошли в подъезд, вызвав лифт.
У открытой двери квартиры встречал дядя и кот.
Дядя пожал Сергею руку, обнял его и поцеловал в одну, а затем вторую щёку, как это положено в Испании, затем обнял и поцеловал Алину.
- Алина, - представилась, нервничая Алина.
- Висенте, - стесняясь, ответил дядя.
Ужин был готов, и накрытый стол ждал в гостиной.
Сергей с Алиной привезли подарки, заранее оговоренные по телефону в Москве. Тёте Тоне маленький томик стихов Бальмонта. Дяде была литровая бутылка столичной водки, которая, прямиком отправилась на стол.
Все сели за стол и наполнили рюмки. Женщины пили вино, которое Сергей им, тут же открыл.
Пошла беседа двух разных поколений людей давно не видевшихся, но горячо интересовавшихся всем, что происходит в России, и как живут те, кто так и не решился вернуться обратно.
Время пролетело моментально, и когда женщины покинули мужчин, устав от пустых мужских разговоров, а водка подходила к концу, дядя начал волнующую его тему, о произнесённых Сергеем давно, на вечере, посвящённом отъезду в Испанию, словах.
- Я не могу забыть, как ты тогда сказал, что не понимаешь, зачем мы едем обратно.
Из соседней комнаты послышался голос:
- Ну, опять ты за свое! ... Серёж, ты уж прости его. Говорила, чтоб не поднимал эту тему, а ему хоть кол на голове теши.
И войдя в гостиную, с томиком Бальмонта в руке, и уже глядя на супруга, продолжила:
- А ведь обещал же мне. Как напьётся, так как маленький ребёнок делаешься. Что я без тебя делать буду, – поцеловала Висенте в лысеющую голову.
- Ведь мы тогда не убегали, как ты сказал, а возвращались на Родину… Это наша Родина… Это для тебя она Россия, а для нас Испания, или страна Басков.
- Дядя Висенте, ты извини меня. Я тогда был совсем дурак.
- Дурак, это когда лет десять. Но тебе уже семнадцать было.
- Я не понимал, что для вас Испания. Я знал, и тебя, и маму, как Русских. Мы с мамой ездили к родственникам в Испанию, когда я был маленьким, но и она, и ты у меня никогда не ассоциировались с Испанией.
- Ну, ты ещё скажи, что и за Испанцев нас не считал?
- Висенте, прекрати! - тетя Тоня приняла окончательное решение не покидать их, как арбитр до того момента, пока Висенте, не пойдёт спать.
Но дядя Висенте спать даже и не думал. Он искал водку.
- Тоня, у нас не оставалось ещё нигде?
- А ты больше не будешь Серёжу задирать?
- А, что есть ещё?
- Ты не ответил?
- Не буду. Неси.
- Обещаешь мне?
- Обещаю.
Пошла на кухню за водкой, как за трубкой мира. Хорошо знала своего мужа, и так же понимала, что если он сказал, так и будет. Слово он своё держал. А дядя продолжил:
- Но ведь ты тогда сказал, что не понимаешь, как можно бросать Родину.
- Я не понимал тогда ничего.
- Но сейчас-то хоть понимаешь?
- Сейчас, да.
- Ну, и, слава Богу, - произнёс дядя и достал сигарету из мятой пачки.
Сергей помнил с детства, как тот артистично подкуривал сигарету, выпускал первую струйку дыма, отбрасывая в сторону коробок, а теперь зажигалку. Ведь недаром Андрей Тарковский взял его для колорита к себе в фильм «Зеркало», на маленькую роль. Минуты на три, где он говорит по-испански, и при этом курит. А уж он, в свою очередь, пристроил своих дочерей в кадр. Тем самым, увековечив и себя и их в этом бессмертном шедевре.
Они сидели, молча, в одной комнате. Он курил, Сергей молчал, сгорая от стыда. Тетя Тоня уткнулась в книгу, надев очки для чтения. Она принесла остатки горючего из закромов. Со стороны было очень сложно угадать в этих людях, цирковую семью. Но это были профессиональные жонглёры на лошадях. Не хватало ещё двух участников их номера, двоюродных сестёр Сергея. Какая бурная, полная приключений, и разных историй была у них жизнь. И сейчас тёте Тоне, хоть и сильно скучала по России, был необходим только любимый супруг. Ради него одного прожила жизнь. Только чтоб быть с ним рядом всегда поехала на его Родину в далёком 1954 году, отказавшись от своей работы, но, потом, по возвращении после неудачной попытки зацепиться за чужую ей страну, вернувшись в цирк опять. И тут уже он, её муж, сам, в свою очередь, оставил профессию скульптора по камню, которую получил, закончив училище имени 1905 года, став цирковым, постепенно войдя в номер, и превратив семью в одну команду. В один творческий союз, который держался на нём, как мужчине, и хозяине положения, от которого зависело всё, многие годы. Оказавшись на пенсии, и постепенно сдав позиции, потерялся в новом для себя мире, забытой Родины, принявшей его обратно, вместе со всей семьей, но уже не как творца общественной жизни, а простого пенсионера, завсегдатая местных баров.
Сергей не думал о том, чем будет заниматься на пенсии, до неё было далеко. Не представлял, и не понимал, как меняются люди к старости, и порою ничего не могут поделать с тем, накопленным за всю жизнь, опытом. Который, не даёт душевного покоя и равновесия, тревожит воспоминаниями, постепенно меняет психику. И в итоге, может даже измениться само восприятие окружающего мира.
Самое, страшное не остаться в старости одному, брошенному всеми. Думал тогда, что никогда не будет один, вокруг было много друзей, интересных людей, впечатлений. Даже представить не мог, что с ним это не дай Бог случиться.
Не думал, что люди остаются одни, находясь при этом в окружении общества, когда рядом с ними родственники, дети и внуки. Но, одиночество пробирается в них самих, заполняет изнутри, делает замкнутыми и нелюдимыми, постепенно выжигая жизнь.
И она, сильно шипя, как сигаретный бычок в луже, испаряется из них. Остаются высохшие безжизненные тела, не способные на понимание реального мира, что лежит у их ног, блещет красками жизни, радуясь, что они ещё здесь, в нём и не ушли в иной.
Когда человек проходит через тяжелейшие испытания и в течение всей жизни борется за своё счастье, доказывая, что может и именно ему-то и нужно всё это победить и преодолеть, тогда происходят необратимые изменения в его душе. Она начинает хромать, болеть, и порою так и остаётся под тяжестью навалившихся на неё, доставшихся с неимоверным трудом, жизненных побед.