Крым ему был знаком с самого детства. Когда встал вопрос, куда ехать Сергей выбрал его. Всё, сложилось, как-то само собой, халявная путёвка от профсоюза, отпуск, который дал начальник ни на минуту не задумываясь, в страхе потерять сотрудника. Крым, как много было связано у Сергея с этим местом. И теперь, прогуливаясь по набережной Партенита, он вспоминал ту поездку, с которой начался новый отсчёт его жизни. Он перебирал в памяти те дни, что провёл с первой женой находясь сейчас снова в Крыму, но, уже в санатории вооружённых сил.
Шёл 1995 год, когда Сергей вместе с женой и совсем ещё маленькой дочкой Лизой, другом Колей и его женой Светкой остановились в посёлке Симеиз. С тех пор минуло неполных пять лет, а сколько событий прошло с того времени? Сергей закончил институт, вечернее отделение, устроился на работу, отучился и сдал экзамены в автошколе, купил первую машину, затем вторую, расстался с женой, встретил другого человека, его дочь к тому времени уже пошла в школу. Года в первом браке пролетели стремительно, но не были похожи на основательную жизнь, скорее, представляя собой какой-то подготовительный период. Казалось; жизнь будет впереди, и сейчас не наступила всерьёз, а идёт тренировка, или подготовка. Всё не набело, по-чёрному.
Ещё до рождения Лизы уже понимал; в семье нет взаимопонимания. Был молод, никогда не задумывался о том, что такое настоящая семья, полагаясь на опыт, приобретенный из наблюдений за взаимоотношениями своих родителей. Своего собственного у него и не могло быть. Вот только как же другие умудряются выживать в таких, и даже ещё более сложных условиях, так же, не имея никакого опыта? Может, у них больше терпения? Или это всё какие-то особенные люди, непогрешимые, не подвластные искушениям? Не знал, и не хотел знать. Да и зачем, когда всё равно нет никакой дороги назад.
Ссорились на ровном месте. Никто не хотел идти на уступки ни на миллиметр. Что он, что она. С каждым годом напряжённость накапливалась, и изливалась время от времени в виде скандалов, обид, и ссор. Так дальше продолжаться не могло. Назревал предсказуемый конец, так и не переродившейся в настоящую семью, истории взаимоотношений.
Эта поездка стала запоминающейся и какой-то знаковой. Всё в ней говорило, что последняя в наполненной постоянными ссорами, жизни.
Мама, несмотря на то, что жил у жены, всячески лезла, в его личную жизнь, тем самым влияя на их семью через него. Приезжая к ним в гости и помогая по хозяйству, каждый раз выражала недовольство их бытом.
- Так жить нельзя. У вас нет в доме женщины. Я не чувствую её присутствия. Посуда грязная. Обед никто не готовит.
Не был маменькиным сынком, и не слушал её. Но, замечания каждый раз задевали за живое. После оставалось ощущение неполноценности семьи. Много думал о её словах, пытался разговаривать с женой. Но только вызывал раздражение с её стороны.
Учились на вечернем в архитектурном институте. Параллельно пытался работать, естественно, не по профессии, а там, где хоть что-то платили. Тёща пристроила его на неплохую работу. Оббивал стальные двери, которые устанавливали без обивки. Бывало; за один день приходилось объезжать по три, четыре адреса, созвонившись заранее с заказчиком по телефону. Работа тяжелая, но в семье имелись деньги.
Каждый раз приезжал уставший и замученный домой, а иногда, после работы, приходилось идти в институт на две пары.
Дочка была нервным ребёнком, постоянно плакала. Приходилось успевать всё, стирать, гладить, делать курсовые проекты, сдавать экзамены, и при этом ещё как-то жить. Усталость накапливалась, да ещё и подкрепляемая со стороны мамы постоянными вливаниями о не налаженности быта.
Смутное для страны время приходилось тогда переживать. На каждом углу шла торговля. На улице, по дороге к пляжу можно было купить всё что угодно, начиная от шлепанцев и кончая бытовой техникой. Царило время так называемых одинаковых возможностей. Мало кто не воспользовался искушением быстрого обогащения, и не ударился в бизнес. Учились на пятом курсе института, и не знали, удастся ли пристроится работать по специальности. Всё их окружение зарабатывало деньги, совершенно не задумываясь, как будут жить дальше, скажем лет через десять. Страна существовала одним днём.
Хотели, чтоб дочка побывала на море. Лиза не понимала, что происходит между её родителями. Не догадывалась обо всей напряженности их отношений.
Сарайчики сняли совершенно случайно у бабушки, встреченной в день приезда, после бегства с автовокзала, от надоедливых, навязчивых местных барыг, предлагающих возможные варианты арендного жилья. Посетив пару адресов за умеренные деньги, но с толпой соседей справа, слева, снизу и буквально над головой, Коля сказал:
- Хватит! Мне надоело это ****ство! Чувствую - можно снять в два раза дешевле и с комфортом.
У всех уже не было сил. Лиза вела себя героически, не плача, доверялась родителям. Таким образом, поднимались дальше вверх от моря, при этом всё больше теряя надежду на приобретение крова над измученными головами.
- Всё! - наконец сказал Коля. - В этом дворе точно, кто-то сдаёт сарайчик, я чувствую.
С этими словами все потянулись за ним в довольно замкнутый двор, из которого чуть выше в горку вела узкая, скорее щель, нежели чем проход, шириной метр.
- Серёг, пойдем со мной, а женщины пусть сидят, - обвел своим взглядом дворик Коля, добавив - Вон, под деревом, в тени, - указал пальцем на скамейку под сливой.
Прошли в этот лаз, за которым открылось другое измерение. Все строения и сараи закончились. Под горой стоял одноэтажный дом, на крыльце которого, перед верандой, в её тени сидела бабушка, лузгая семечки.
- Добрый день. Скажите, пожалуйста, у вас не сдаётся сарайчик на две семьи? - ласково, но по-деловому, спросил Николай.
- А вы откуда будети? - спросила бабушка.
- Из Москвы. Нас пятеро, две семьи. Одна пара с ребёнком, дочка моя маленькая, четыре года ей всего.
- Ну, есля из Масквы, то найдём вам что-нить, так уж и быть.
- А дорого? - поинтересовался Сергей. Но тут же встретил взгляд Коли, и не менее красноречивый жест, говорящий, где и когда, а особенно как, надо задавать такие непростые в наше время вопросы.
- Не дорого и не дёшево. Как у всех. Я наглеть не привыкла, - уверенно и спокойно сказала бабка.
- Как вас зовут? - спросил Коля.
- Баб Нюра я. Но все меня здесь Маньчжура кличут. Это фамилия такая моя. Так что если заблудитесь где, так и спрашивайте, - провела всех ещё метра на три выше уровня моря, указав на выполненный из ракушечника, обмазанного глиной, свежепобелённый сарай.
- Устроит? – спросила баб Нюра.
- Ещё как устроит! – обрадовался Сергей.
- А ещё один такой же есть? – спросил Коля.
- Конечно, что ж ему не быть-то? Вот тут есть два места, – показала в сторону другого такого же, как и первый, но построенного примерно метрах в пяти от него: - А вон второй. За ним душ и туалет, и всё по цене одного, если рядом с морем брать. Дешевле всё равно нигде не найдёте. А коли не устроит, то ступайтя на все четыре стороны. Опускаться по цене ниже ни на копейку не стану.
Все молча переглянулись. Расценив молчание, как согласие, баб Нюра продолжила:
- Вот и славно. Смотритя мне тут, не балуйтя. Не шумитя и пьянки, чур, не устраивать! Половину суммы впярёд. Насколько вы приехали-то?
- На две недели всего баб Нюр. Но мы тихо будем. Мы ж с ребёнком, - заверил Сергей.
Знаю я вас семейных-та, что с ребёнком, что без, особого значеня не имеет, - подумав немного, добавила, - особливо из Масквы.
- Может мы как раз и самые спокойные, что из Москвы-то? - сказал Коля.
- Ой, не верю я вам Масквичам. Этим летом меня мои постоянные квартиранты подвели. Для них держала, держала, да не едуть что-то. Так чяго дабру пропадать? Живите вы пока. Они как раз недельки через две и подъедут наверняка. Позвонят ещё.
- А почему у вас такая Дальневосточная фамилия? – спросил Сергей.
- А я родилась в Приморском крае, в деревне Гайвороново.
- Ничего себе!
- А что ж тут такого? – удивилась баб Нюра.
- Да мы там, на учениях стояли, в поле, под деревней самой, прям, можно сказать на её околице. Арбузы воровали на крайнем огороде.
- Да, гарбузы там растут, это верно. Но тут получше будут, и крупнее. Совсем не чета приморским.
- Так вы значит земляки? – тут же подсуетился Коля.
- Это ж разве землячество, если он (с этими словами баб Нюра показала на Сергея) там пару месяцев прожил, всяго-то?
- Пару месяцев, или недель, это не имеет никакого значения. А вот то, что он вам привез весточку с Родины, это важно, - многозначительно аключил Коля.
- Ладно, ладно, Голубки, всё равно я вам не сброшу деняжку. И так мало с вас беру. Куда меньше? А надоедать вам не стану. Живите в своё удовольствие, шумите, включайте музыку, только не спалите мне тут строения. – с этими словами баб Нюра подошла к разомлевшим в тени жёнам.
- Не спалим, не спалим, у нас и спичек-то нет, – тут же отшутился Коля.
- Ой, худющи-то каки. А что-вещей-то у вас так мало? Никак на юг приехали, не на работу?
- А зачем нам много вещей? Мы ж на море загорать? - возмутилась жена Коли Света.
- Ко мне все с тремя четырьмя чемоданами приезжают. Вон те, что-задержались-то в этом году, с целым гардеробом едуть. Ларка-то, жена Александра, меньше трёх чемоданов с собой и не берёт никогда. Даже поругались в прошлый раз из-за этого. Она и половины-то вещей надеть за три недели не успевает. А он ей и говорит, ты, что сюда в театр, что ли приезжашь?
Подошли к сарайчикам, баб Нюра шла с ними, показывая на ходу, как включать душ, где туалет, электроплитка.
- Да, и за ваши сокровища я ответственность не несу. Ничего тут охранять не собираюсь. Если деньги надо сохранить, давайте мне в сундук, в доме запру, а так сами на себя пеняйте кали што, - не услышав ответа бабушка растворилась так же незаметно, как и была обнаружена Колей на стуле возле веранды.
- Ничего бабуля, хорошая, – заметил Сергей.
- Замечательная бабушка, – поддержал Коля.
- Ладно, давай хаты занимать, – сказала Света.
Через пять минут, тихо, словно из ниоткуда появилась баб Нюра. В руках у неё была огромная тарелка, такие ставят на стол в домах, где присутствует достаток. Она была наполнена доверху персиками, огромными и спелыми настолько, что издалека смахивали на искусственные.
Нашли свой уединенный пляж со скалистым берегом. В народе его называли «платный». Поэтому там было тихо и уютно. Лиза путалась под ногами, не на секунду не затихая. Ребёнок жил полной жизнью в то время, когда родители внутренне готовились к страшному, разрушению семьи.
Симеиз был дорог, жене Сергея. Ей не раз приходилось бывать в нём в детстве, с мамой. Да и Сергей, останавливался однажды в нём с отцом у дальних родственников. У каждого из них имелись какие-то воспоминания об этом месте, с его виллами и дачами дореволюционного периода. Что-то невидимой нитью связывало в восприятии мира через природу этого сказочного, затерянного в Крымских прибрежных скалах, места. Его извилистые, горные улочки с постройками ещё дореволюционного периода, граничили с типовыми трёхэтажными кирпичными домами, вставшими рядами на очень коротких, прямых участках этих же улиц. Одноэтажные Крымские мазанки из ракушечника прилеплялись друг к другу таким образом, что создавали собой пространства внутренних дворов, где по вечерам собирались за столиками многочисленные, снимающие свои углы отдыхающие, попивая местное вино и беседуя о жизни.
Все эти пейзажи прошлой жизни никак не вязались с современным их окружением. Люди в шортах резко контрастировали на фоне особняков, выполненных в стиле модерн. Вилла Ксения, переделанная в гостиницу, привлекала своим состарившимся видом, оплетённая вьюном, с трещинами на фасаде, никогда не ремонтировавшаяся, но от этого приобретшая ещё более таинственный вид, средневекового замка, только в отличие от такового, имевшая большие, открытые южному солнцу окна.
На узких улочках посёлка встречались и другие южные дачи, хозяевами которых, в своё время являлись представители того, дореволюционного света общества, которое было выжито прогремевшими бурями революций и репрессий. Теперь, они стояли разделённые множеством перегородок на многоквартирные дома, при этом сохранившие обилие архитектурных излишеств на фасадах. Будь то огромные, несправедливо распределённые по новым планировкам убогих квартир, окна. Или вдруг прилепленные, ни с того, ни с сего, то тут, то там, балконы, имеющий раньше особую силу, создавая уют, теперь превратившиеся в загроможденные всяческой ненужной утварью своих жильцов хранилища.
Дорога к пляжу от двух, стоящих углом друг к другу сарайчиков, шла через сплошные лестницы и узкие проулки, меняясь каждые несколько десятков метров до неузнаваемости. И единственное, что данный путь оставлял за собой неизменным, был его крутой и постоянный уклон.
Постепенно осваивались, привыкая к жизни на море, ездили на экскурсии, сидели в кафешках, готовили еду, делали плов из наловленных тут же, на пляже рапанов, запивая местным вином. Дни летели сначала медленно, потом быстрее, быстрее, и вот уже осталось каких-то, три до дороги домой. Хотелось посвятить их простому лежанию на пляже, южному всепоглощающему безделью, охватывающему сначала маленькую часть сознания, но затем, подминая под себя и все оставшиеся части организма, наконец, победив тебя полностью, торжественно заключающему коммюнике с передачей завоеванных территорий на вечное пользование.
Этот последний день не задался с самого утра. В атмосфере парило какое-то предчувствие бури. Даже баб Нюра с утра держалась за свой больной локоть, который, по её словам реагировал на малейшие изменения погоды.
-Что баб Нюра с локтем-то? – спросил Сергей, проходя мимо неё во главе всей процессии, идущей на пляж.
- Да, болит он у меня, к перемене погоды. Сломала давно, лет двадцать назад. И так каждый раз, пред бурей. По радио ничего не предсказывали. Но он меня ещё ни разу не обманывал. Вот в чём-беда-то.
- Так значит можно не ходить на пляж сегодня? – отреагировал Коля.
- А. Не–е-е. К вечеру, к вечеру всё переменится. Не скоро ящё, – успокоила экспедицию баб Нюра.
- Ну, тогда ладно, – как ни в чём небывало ответил Коля.
И продолжили свою процессию к морю.
Как-то вечером зашла к ним баб Нюра в гости, спросить, как дела, присев на стульчик у краешка стола. Они как раз собирались ужинать рапанами. В углу лежала целая горка их опустевших раковин. Под водой великое множество, и собирать, ныряя на глубину до пяти метров, для Сергея было одно удовольствие.
- Ну, как вы тут живёте-то? Не одичали совсем у меня? – превратила в шутку свой вопрос.
- Нет баб Нюр. Нам тут хорошо и весело, – сказала Света, которая при своём маленьком росте и худобе, комфортно разместилась на коленях у Коли с сигаретой во рту.
- Баб Нюра, а вы одна живёте, у вас есть дети? – спросил Сергей.
- Да, двое. Старший Василий и Младший Алексей.
- А где же они живут? Почему не с вами? – спросил Коля.
- Как муж меня бросил, это уже после того, как с Дальнего Востока приехали, так осталась одна с ними двумя на руках. Давно это было. Вот вырастила, и съехали от меня, кто куда. Младшой капитаном на судне рыболовецком работает, но не здесь, а в Мурманске. Старшой, на севере, в Норильске. Там и квартиру получил. У него там семья. Водителем на автобусе. Редко приезжают.
- А почему-муж-то от вас ушёл? – осмелился спросить Сергей.
- Так к другой, по любви. Отпусти, - говорит мне, - все равно уйду. Вот и отпустила. Он алименты исправно платил. Но потом пропал. Я и не знаю где сейчас и живёт-то. Да. …
- И вы одна жили эти годы? – полюбопытствовала Валя.
- Нет, не одна. Как же одна-то? У меня двое сорванцов росло.
- Переживали сильно наверно? – посочувствовал Сергей.
- Не до того было. Детей растила. А теперь и забыла его совсем. Хотя приснился мне тут на днях. Как не во сне прям. Так внятно, будто сам пришёл. Сел на кровать и говорит: «Ты прости меня Нюр. Я тебя всю жизнь любил. И думал о тебе, а жил с другой, всю жизнь потратил на неё». И голову мне на колени положил. Я даже не поверила, что это всё во сне произошло. Но проснулась тут же, и ищу его. По имени назвала. Николай звать его. А нет нигде, а на улице рассвет уже.
- И как вы думаете, к чему-сон-то этот? – выпустила дым от сигареты Света.
- Думаю? Не думаю я ничего уже. Умер он, видать. Прощаться приходил.
Возникла пауза. Все молчали. Никто не знал, что, можно сказать. Баб Нюра встала, и пошла к себе.
- Ну, не унывайте тут. Что-то подозрительно тихо у вас постоянно. Хоть бы песни, что ль пели, – медленно удаляясь, сказала Маньчжура.
Именно сегодня вспомнился Сергею этот рассказ баб Нюры. А было это всего каких-то пару дней назад. Но сейчас они шли к морю, и все грустные мысли оставались там, на верху, в их сарайчиках. Их они с собой брать уж точно не желали. Хотелось, во что бы то не стало, праздника. Отпуск заканчивался, оставался последний день. И истратить его требовалось с пользой для себя.
На пляже Валя решила подняться на скалу Дива. Сергей сказал:
- Пойдём вдвоём, я тебя там сфотографирую.
- Пойдем, - улыбнулась Валя.
Шли скалистым берегом, босиком, ступая очень осторожно по острым камням в сторону подножия скалы. Она находилась примерно метрах в пяти от берега, и имела высоту около тридцати. Лестница, ведущая на неё, была огорожена гнутой металлической трубой, но ступени стёрлись от времени и от большого количества туристов, полирующих их своими ногами с утра до вечера не один век.
Никто не мешал, и они взобрались наверх довольно быстро, не прошло и пяти минут. Почему-то кроме них в эти минуты больше не было желающих подняться на верхушку.
Валя села на самой макушке, на выточенную из камня поверхность, в виде скамейки. Сергей отошёл, на пару ступенек вниз, чтоб зделать фотографию.
В видоискатель фотоаппарата заметил, что Валя плачет. С детства носила очки. И за ними не увидел бы. Но к тому моменту, когда достал фотоаппарат, сняла, и в глазах блеснули только что зародившиеся слёзы. Они ещё не собирались скатываться вниз, но уже отчетливо переливались своей солёной влагой.
Сам не понимая зачем, спросил:
- Почему ты плачешь?
- Не знаю. Не спрашивай меня. - сказала Валя, и слёзы полились из глаз со всей силой сдерживаемого, до сей поры, потока.
Отчетливо, и неотвратимо ему вдруг стало ясно, что это последний день, когда они способны ещё понимать и слышать друг друга. Но, тут же отверг все эти мысли, прогнав долой из своего сознания. Подсев рядом, попытался успокоить её, обняв и прижавшись к ней щекой.
- Это всё.
- Что всё?
- Я чувствую, что больше никогда здесь не буду.
- И только от этого плачешь?
- Нет, ты не понял. Не буду с тобой! Не буду с тобой! Вообще не буду. Ни здесь, а вообще никогда и нигде.
Сергей не стал развивать тему, а просто сказав:
- На фото ты будешь в слезах, но ещё улыбаешься, я успел поймать фотоаппаратом уходящую улыбку.
Вниз спускались, молча, уже как чужие люди.
Вечером, резко переменилась погода. Подул сильный ветер. Баба Нюра была права, точнее прав оказался её локоть. Они возвращались из летнего кинотеатра, в одиннадцать вечера. На небе были видны звёзды, облака ещё не нагнало. Идти становилось тяжелее, хотя ветер и подгонял их в гору, при этом, казалось бы, он должен был помогать, но пытался изо всех сил завалить их лицом в асфальт. С деревьев сдувало листья. На миг представилось, что наступила осень, хотя был всего лишь конец августа. Лиза испугалась, но не заплакала. Она прижалась к родителям. Так как они стояли близко друг к другу, но между ними оставалось не очень большое расстояние. И это было то последнее обстоятельство, которое их объединяло в этой жизни. Лиза сама того, не понимая, старалась вернуть родительскую близость. Но этому больше не суждено было случиться никогда. С того дня семья прекратила своё существование, хотя и юридически, на бумаге ещё и была несколько лет после этого.
Погода так и не наладилась. Крым провожал бурями и ураганами. Но солнце ещё проглядывало местами, было холодно, и неуютно.
Они ехали автобусом в Симферополь. Дорога шла через горы и занимала примерно часа три с половиной. Петляя на поворотах, спускалась вниз, и шла вверх. Водитель, казалось, норовил заехать в каждый встречный посёлок, чтоб забрать хотя бы ещё одного пассажира.
От самого Симеиза, и до Симферополя тошнило одного маленького мальчика, лет трёх. Уже не мог ни плакать, ни сидеть, ни лежать, его выворачивало наизнанку. Для него это было не путешествие домой, а будто дорога в ад. К железнодорожному вокзалу приехал уже совершенно другой человек. Повзрослевший и совершенно спокойный. Все слезы были выплаканы за эти три с половиной часа, неимоверно долгого для него путешествия. Его личико выражало полное безразличие к окружающему миру. И даже тот факт, что впереди ждал поезд, а потом уже и родной дом, не приносил ребёнку никакого удовольствия. Рядом с ним сидели такие же измученные, с полностью отрешёнными взглядами родители.
Впереди ждала Москва. Работа, и другой мир. С ускоренным чуть ли не в два раза ритмом жизни, закручивающим попавших в него несгибаемых в других городах людей, в спираль.