Дождь
пробежал по крышам,
как по клавишам.
Кто услышал его незатейливую музыку?
Каждый лист
жадно,
поворачивая бока,
дышал,
тучи скользили в сырую лощину юзом.
Насупившееся небо
присело на корточки,
и сразу день стал темнее лицом и ниже ростом.
Желто-буйные молнии,
как путевые обходчики,
лязгали стрелками в буйстве непокорном.
Свежий ветер захмелевшую жару гнал взашей,
но скис
и, выбежав за поворот,
долго придти в себя не мог в полях.
Окна сощурились,
оставив узкие щелочки,
ртами форточек
смачно по-рыбьи чмокая.
Улица всполошилась,
таща пыльный хвост, как змея,
надоев вечными
житейскими волокитами.
Барабанщик грянул,
что есть мочи гремя:
хватит
сердце
отравой тоски
томить!
2010
Дождь пробежал по крышам, как по клавишам.
Кто услышал его незатейливую музыку?
Каждый лист жадно, поворачивая бока, дышал,
тучи скользили в сырую лощину юзом.
Насупившееся небо присело на корточки,
и сразу день стал темнее лицом и ниже ростом.
Желто-буйные молнии, как путевые обходчики,
лязгали стрелками в буйстве непокорном.
Свежий ветер захмелевшую жару гнал взашей, но скис
и, выбежав за поворот, долго придти в себя не мог в полях.
Окна сощурились, оставив узкие щелочки,
ртами форточек смачно по-рыбьи чмокая.
Улица всполошилась, таща пыльный хвост, как змея,
надоев вечными житейскими волокитами.
Барабанщик грянул, что есть мочи гремя:
хватит сердце отравой тоски томить!
2010