«Идеал жены человека, самоотверженно преданного науке»
Появление в Санкт-Петербурге Николая Ивановича Пирогова (1810-1881) произвело немалый переполох не только в среде столичных госпитальных лекарей, но и среди профессуры Императорской медико-хирургической академии.
Молодой ученый пугал профессоров академии, сразу шагнувших в медицину из духовных семинарий, уже тем, что серьезно изучал и продолжал заниматься физиологией, патологией, фармацией и о, ужас – анатомией и хирургией. Будучи во Франции, внук крестьянина, сын казначейского чиновника осмелился заявить патентованному профессору хирургии и анатомии Вельпо, что учиться в Париже ему попросту нечему. Тридцатилетний Пирогов, забыв «христианское благочестие», сразу начал безжалостно громить труды заслуженных докторов родом из Малороссии, обросших многочисленными родственниками из Черниговской губернии за их «ученые труды», подобные этому: «Описание болезни госпожи Артамоновой, которая получила исцеление перед чудотворною иконою святителя Христова Николая, в селе Колпине; составил Иван Рклицкий, Императорской С.-Петербургской медико-хирургической академии заслуженный профессор и академик, доктор медицины и хирургии, действительный статский советник; издано в пользу колпинского храма».
Из далекого, беспокойного Дерпского университета молодого революционера перевели в Санкт-Петербург только благодаря хлопотам Главного начальника Медицинско-хирургической академии генерала П.К. Клейнмихеля. Старому аракчеевскому администратору нужны были врачи, а не священники в белых халатах, именно поэтому он поддержал Пирогова, которому было по силам открыть новую эпоху в российской медицине.
Благодаря элементарной зависти высокопоставленных коллег в столичном обществе в то время был создан воистину демонизированный образ хирурга Н.П. Пирогова. Это видно по воспоминаниям современников, весьма далеких от его круга друзей и основанных больше на петербургских сплетнях и домыслах. Коснулись они и сватовства, а затем и женитьбы Чудесного доктора. Первой избранницей стала дочь его почтенного учителя Мойера. К сожалению дочь врача, Катенька Мойер, к профессии жениха в принципе, как и к самой медицине, питала отвращение. И, как писал С.Я. Штрайх:
«Она говорила одной знакомой Николая Ивановича: "Жене Пирогова надо опасаться, что он будет делать эксперименты над нею". И передала этой даме слышанные от бабушки рассказы о том, как Пирогов делал тысячи опытов над живыми кошками, собаками и кроликами для изучения разных болезней у людей. Кровь на лекциях Пирогова лилась ручьями, пачкая одежду студентов, и профессора, который никогда не обращал внимания на свою внешность и всегда носил белье сомнительной чистоты».
В.А. Жуковский в письме от 26 февраля 1840 г. к бабушке невесты Пирогова, А.П. Елагиной, предупреждает:
«Да что это еще вы пишете мне о Пирогове? Шутка или нет? Надеюсь, что шутка. Неужели в самом деле возьметесь вы предлагать его? Он, может быть, и прекрасный человек, и искусный оператор, но как жених он противен…»
Получив отказ в семье Мойер, молодой профессор продолжил поиски будущей жены и не просто спутницы жизни, а «идеала жены человека, самоотверженно преданного науке». В 1841 г. Пирогов серьезно заболел и был прикован к постели шесть недель. Именно в эти бессонные ночи, перебирая в памяти образы девушек, которых он встречал в семье Мойер в Дерпте, выбор его остановился на Екатерине Березиной…
Сватовство к юной дочери веселого гусара и несчастной графини вызвало в обществе не меньше домыслов и слухов, чем «упражнения на трупах» жениха. Кто мог стать тестем такого эскулапа? Ну, конечно же, только проигравшийся беспутный картежник. А тещей? Урожденная графиней, которая поверила в любовь гусара и заслужившая презрение благородной родни. Ну а невеста, затираненная матерью, тихая, как серая мышка, девушка и много-много еще подробностей и о любовном послании жениха, начинавшегося эпиграфом к «Анналам дерпской хирургической клиники», и покаянием перед невестой в своих прегрешениях вольных и невольных и т.д. Но не лучше ли обратиться к самому Н.И. Пирогову и его воспоминаниям «Вопросы жизни. Дневник старого врача», где он подробно описывает и сватовство, и знакомство с тестем, и другие интересные подробности, незамеченные исследователями?
«Вся болезнь продолжалась ровно шесть недель. Я лежал не двигаясь, без всяких лекарств, потеряв к ним всякое доверие…
Что-то вдруг, во время ночных бессонниц, как будто озарило сознание, и это слово "упование" беспрестанно у меня вертелось на языке.
И вместе с упованием зародилась в душе какая-то сладкая потребность семейной любви и семейного счастья. И все это при конце моей болезни.
Я счел это за призыв свыше, и как только совсем оправился, то и поспешил осведомиться, где живет теперь приятельница детства Екатерины Мойер, ее однолетка Екатерина Березина. В Дерпте я видел семью Березиных — мать, дочь и сына (Сережу) — почти еженедельно у Мойера. Дети приходили играть, взрослые — говорить. Потом, через несколько лет, я встретил Екатерину Николаевну (мать) с дочерью в С.- Петербурге. Они жили уединенно на Васильевском острове и потом уехали в деревню. С тех пор прошло уже несколько месяцев. Я узнал, наконец, что они обе в деревне у брата Екатерины Николаевны, графа Татищева.
Я сделал письменное предложение. Получил согласие, но с тем, чтобы я испросил также согласие отца, Дмитрия Сергеевича. Его я вовсе не знал. Это был человек особенной породы. Вышел в отставку гусарским ротмистром после Отечественной войны, Дмитрий Березин страстно влюбился в свою кузину, графиню Екатерину Николаевну Татищеву, и женился на ней тайно и незаконно. Страстная любовь продолжалась, пока не вышло на свет двое детей (Катя и Сережа). После этого началась какая-то уродливая борьба с любовью. Березин стал сильно ревновать жену и вместе с тем вести жизнь игрока.
Он просадил в течение нескольких лет три больших имения: 2000 душ, доставшихся ему от отца, и 4000 душ, доставшихся от двух братьев. (Куда девалось все это состояние?) Кроме картежных, имел он еще и другие долги, но сам жил менее чем роскошно, а жену и детей содержал менее чем пристойно. Жена и дочь занимали квартиру в три комнаты с одною служанкою. Правда, сыну, когда он подрос и учился в школе, Березин позволял делать долги у пирожников, пряничников и другого люда, навещавшего с своим товаром школу; но это делалось из какого-то странного тщеславия и именно когда последнее, третье, имение не было еще прокучено. И это все делалось человеком вовсе не худым и не злым в сущности. Жену же он имел какую-то манию преследовать и прижимать без всякой к тому причины.
Екатерина Николаевна Березина была женщина добрая, любившая сына более дочери; а между тем муж ее полагал, напротив, что она, назло ему, любит дочь более сына.
От этого терпела всего более дочь, особливо в последнее время, когда здоровье матери сильно расстроилось и раздражительность доходила до того, что она толкала и пихала бедную девушку, считая ее причиною, почему отец не дает им приличного содержания. Дочь же, напротив, не хотела оставлять мать.
Существовали забавные рассказы про разные выходки ревнивца. Жил-был в Дерпте Александр Дмитриевич Хрипков. Кто из живших в наше время в Дерпте не знал Хрипкова?..
Иногда Хрипков был влюблен и в нескольких в одно и то же время; а когда из города большая часть ему знакомых уезжала, то говорили, что за неимением других он снова влюблен в Екатерину Николаевну.
Вот с этим-то невинным любовником всех дам вообще и суждено было сразиться Дм[итрию] Сер[геевичу] Березину.
Екатерина Николаевна поехала с детьми к одной из родственниц своих гостить в губернию (кажется, Псковскую); туда же отправился и Хрипков и застал там самого Березина. Это уже было для последнего неприятно.
А за ужином маленький Сережа, почти всегда сонный к вечеру, вышел из-за стола, простился сначала с матерью, а потом с Хрипковым.
Это был нож острый для Дм[итрия] Серг[еевича]. Он рассвирепел, велел сыну сначала проститься с ним самим, и началась баталия. Она могла бы, пожалуй, кончиться и дуэлью, но, к счастью, благоразумная родственница — хозяйка облила Дмитр[ия] Сергеевича водою, а Хрипкова увели в другую комнату, и тем покончили войну.
К этому-то господину, отцу моей будущей невесты, я должен был ехать, испрашивать его согласия. Он жил у себя в Лужском имении, заложенном и перезаложенном.
Принял он меня очень любезно, потому что не ожидал от меня приезда, а думал, что только напишу. Он упросил меня ночевать, для того, говорил он, чтобы "я мог распорядиться по денежным делам, касающимся вашего брака".
Это было время, когда Дмитрию Сергеевичу следовало получить остальные деньги от братнина наследства из банка.
На другой день мой будущий тесть, давший полное свое согласие на брак с его дочерью, сверх того преподнес мне еще роспись следующего за нею приданого и деньгами.
Выходило более 150 тысяч рублей, с условием, однако же, чтобы мать невесты отказалась от следуемой ей части из мужнина капитала.
Это, очевидно, была пика против жены; с какой стати ей, слабой, хилой и постоянно больной женщине, ожидать, что муж умрет прежде?!
Невеста моя и мать проживали в деревне у дяди, верст за двадцать. Послан был нарочный, чтобы они ехали в имение Березина и чтобы на средине дороги встретились в одной корчме с нами.
А мы выехали утром к ним навстречу и застали их в корчме.
Я по настоянию Березина должен был прочесть вслух роспись, услышав которую, Екатерина Николаевна ахнула от удивления, а может быть, и неверия. Березин определил, что жена и дочь останутся с ним до свадьбы дочери. Но все знали, что не пройдет и двух дней без ссоры.
Я предложил отправиться моей невесте с матерью в Ревель, на морские купания, куда и я должен был прибыть через месяц. Березин согласился.
Этот месяц разлуки был для меня тем замечателен, что я в первый раз в жизни почувствовал грусть о жизни. В первый раз я пожелал бессмертия — загробной жизни. Это сделала любовь. Захотелось, чтобы любовь была вечна, — так она была сладка. Умереть в то время, когда любишь, и умереть навеки, безвозвратно, мне показалось тогда в первый раз в жизни чем-то необыкновенно страшным…
Шесть-семь недель, проведенных нами в Ревеле, скоро пролетели. Но Березин так распорядился, что моя невеста с матерью остались в летней маленькой квартире до поздней осени, отчего Екатерина Николаевна еще более ослабела и заболела…»
Продолжение следует...