Ах, что это был за конь, красавец! Во всей округе было не сыскать такого коня. По правде говоря, в послевоенные годы в Выксунском уезде, который по старой памяти продолжали так называть старожилы, найти здоровую лошадь было непростой задачей, что уж говорить о коне-тяжеловозе, вроде Кудесника.
Нет, он был такой один на много верст вокруг. Высокий, выше иного мужика, стоящего рядом, копыта Кудесник имел огромные, будто еловые стволы, три из которых были обуты в белоснежные носки. Лишь правое переднее копыто было одного цвета с окраской корпуса, гривы и хвоста Кудесника – темно-коричневым, переходящим в караковый — самый тёмный отмасток гнедой масти.
В последнее время ладил конем Макар, некогда замечательный ветеринарный врач, такой же редкий экземпляр для того времени, как и сам Кудесник, а ныне - простой колхозный батрак. Макару конь достался от бывшего председателя Покровского колхоза Павла Михайловича, который после войны оставил деревенское житье и перебрался в город. Уж как они были привязаны друг к другу с конем, а все же пришлось расставаться.
Кудесник конем всегда был смирным, однако не всякому удавалось найти к нему подход. Макар, бог шельму метит, хоть и пьянствовал изрядно, имел настоящий дар общения с живностью. Стало быть, и к Кудеснику подход обнаружил довольно скоро.
С прежним хозяином Кудесник бывал в разных передрягах. Доводилось ему участвовать в тушении пожаров, перевозке больных и множестве подобных сложных ситуаций.
В сорок третьем рухнул за соседний с Покровкой лес невесть откуда здесь взявшийся штурмовик. Местные бросились на поиски и вскоре обнаружили самолет, тонущий в болоте. Медленно погружался он в трясину, удерживаемый из последних сил мужиками со всех окрестных деревень. Веревки, опоясывающие крылья небесного бойца, до крови впивались в их худые ладони, когда подоспели Павел с Кудесником.
Веревки перевязали к телеге. Конь тянул, что есть сил, не отставали и мужики. Тяжелый самолет подался назад как раз настолько, чтобы ловким деревенским пацанятам удалось вытащить летчиков. Состояние их было, правда, тяжелым, травмы оба получили серьезные, но живые! Дальше выбор простой: либо людей спасать, либо технику. Мужики рванули веревки, самолет медленно погрузился в трясину, которая чавкала так, будто наслаждалась невиданным лакомством.
А Павел с Кудесником полетели в город по лесным дорогам. Прибыли в госпиталь, что в военные годы располагался в церкви, передали офицеров докторам. Однако спасти удалось только одного, раны лейтенанта оказались слишком серьезными. Долго Павел в молчании сидел на порогах церкви, утирая горькие слезы. Ему, имевшему бронь для себя и семьи, доселе не приходилось сталкиваться лицом к лицу с войной. Горевал, кажется, и Кудесник. Понурив голову, он стоял у ворот, не обращая внимания на окруживших его мальчишек.
После отъезда Павла конь остался в колхозе и стал вроде как общим. На деле же его пытался присвоить новый председатель Иван Глухов, мужик с виду справный, однако же, не слишком рассудительный. Такому Кудесник, ясное дело, был не подвластен. Нужно сказать, что первое время он вообще мало кого подпускал, видно, скучал по прежнему хозяину. Только Макар худо-бедно мог пахать на коне. Глухов требовал от того выдать секрет, но Макар только пожимал плечами и отвечал: «Знать, на роду написано, мне на коне пахать, а тебе - на мужике». Глухов злился, но ничего поделать не мог.
Несколько раз навещал Павел старого друга, да только сам видел, что этим больнее делает и себе, и коню. Вот и Макар ему тоже сказал: «Либо забирай коня, либо оставь совсем, я за ним смотреть стану». На том и порешили. Конь остался при колхозе.
У Павла сердце кровью обливалось. Макар мужик странный, хоть и сразу видно, что с понятием. Да и образованность опять же на лицо. Но больно загадочный.
Объявился он в Покровке в конце сорок первого. Так и пришёл в сельсовет в непонятных обносках. Не то дезертир, не то шпион. Попросился в колхоз животных врачевать. Вызвали Павла. Документов при чужаке нет никаких. Павел рассудил: коли доктор, так докажи. И Макар доказал в лучшем виде. За считанные дни выходил двух коров, которых уже готовились забивать. Павел точно полагал: такой человек в колхозе - важнее всяких документов. А потому взял всю ответственность на себя и записал доктора во все книги Макаром Павловичем. Хоть и говорил Макар, что ему под сорок, выглядел все же молодо, мог и за сына председателя сойти.
Макар, которого все знали и звали исключительно по имени, стал работать колхозным ветеринаром, а поселился на Уноре, где хватало пустых домов.
За доброту Макар платил исправно. Ни разу он не подводил Павла, хотя и, бывало, крепко выпивал. Особенно у своего товарища Митьки, с которым быстро сдружился. Митька жил в Виле, через лес от колхоза. На работы являлся всегда трезвым, а домой ехал пьяным в стельку. При этом никто не мог поручиться, в котором часу видел его трезвым в последний раз.
Парень он был хороший, только малость шальной. Была у него нехорошая привычка: мог он оседлать своего тощенького конька ещё во дворе, за закрытыми воротами и там лупить его вожжами, заставляя топтаться на месте. Когда же кто-нибудь из дружков Митьки отворял ворота, конь срывался с места, грозя всему живому на своём пути.
Макар бы себе подобного обращения с животным никогда не позволил, а Митька не изменял своей дурной привычке даже когда сменил своего загнанного гнедого на старенький, но ещё резвый мотоцикл. Эти шалости его и сгубили! Однажды вылетел он из своих ворот прямиком на бетонную трассу, где угодил под тяжелый самосвал. Мать Митькина вопила так, что сбежалась вся Виля. На этом же самосвале беднягу привезли в городскую больницу, где доктора несколько часов собирали Митьку заново. И почти ведь собрали, только ноги не спасли. Стал парень инвалидом. Запил больше прежнего, но кое-как справлялся, пока жена с ребенком не укатили в неизвестность с каким-то приезжим шофером.
Из всех макаровых дружков, один Кудесник был не пьющим, а потому частенько ему приходилось выручать своего товарища. Дружба их до того сложилась, что конь понимал своего хозяина с полуслова. И хоть Глухов велел держать тяжеловоза при колхозе, Кудесник исправно отвозил пьяного Макара на Унор, где и ночевал под окном бедного домика в два окна. Как находил он дорогу - одному богу известно. Макар клялся, что сроду с конем трезвым по этим дорогам не хаживал. Однако конь всегда находил нужную тропинку, где бы Макар ни напивался до беспамятства.
В первый раз, правда, вышла промашка. Макар напился тогда самогонки с Митькой, да так, что смог только рухнуть на телегу, тихонько дернуть за поводья и вымолвить: «Вези, сердечный, домой».
Очнулся Макар под утро на широкой улице, свет кое-где горит в домах, конь спокойно жует чье-то заготовленное сено. Макар глаз продрать не может, не поймет, где оказался. Увидел бабу, идущую от колодца.
- Милая, - говорит, - что за деревня?
- До чертей напился, милок? Дома не найдёшь? Знамо, не местный будешь. Тута у нас, значит, Домики. А тебе куда надо?
- Мне-то? На Унор, - растеряно пробормотал Макар.
Баба рассмеялась.
- Ты с косыми глазами конем-то не правил бы, до греха доедешь.
Макару стало нестерпимо стыдно. Он поспешил направить коня в сторону лесной дороги. На одном из домов увидал табличку - улица Советская. Как у него на Уноре.
- Эх ты, чудак, - говорит он коню, - адрес тот, да вот селом ошибся.
Однако же с тех самых пор Кудесник всякий раз отвозил Макара точно к дому на Уноре. Ох и не нравилось это Глухову, много раз порывался он выгнать Макара из колхоза. Да только и его умишком можно было понять - такого доктора в округе не сыскать, как и коня. И довелось же им сойтись. Без одного второго лишишься. Приходилось Глухову молчать да злиться.
С самогонкой в подругах долго и счастливо жить не получится, это Макар давно понял, да все никак не мог вырваться из этого круга. Работник он был хороший, мог вести хозяйство, на внешность был вполне пригож, да только ни одна местная девка не желала с ним иметь ничего общего. А все потому, что мог он в любой момент сделаться совсем другим - смурным, нелюдимым, начать крепко пить. Потому и дом у него стоял практически без перемен с тех пор, как он в нем поселился.
Так и продолжалось до тех пор, пока однажды в дом ему не постучались два незнакомых парня. Мальчишки принесли дурные вести. Митька удавился. Не выдержал.
Через 2 дня по первому снегу Кудесник вёз телегу с Митькиным телом на вильское кладбище. Всего и народу-то пришло, Митькина мать, Макар, да трое местных его дружков, что копали яму и вместе с Макаром выносили гроб из дому. Похоронили Митьку рядом с его батей, который прошел всю войну, но после буквально сгорел за несколько месяцев от последствий тяжелого ранения.
Дома у Митьки сидели молча. Мать его нахлопотала большую бутылку, да кусок сала с хлебом - вот и весь помин. Макар пил и почти не закусывал, еда не лезла в горло. А в голову лезли дурные мысли.
За окном быстро стемнело, Макар уже плохо стоял на ногах. Кудесник вскинул морду и приободрился при виде хозяина, призвано фыркнул. А Макар рухнул в телегу и впервые за все время больно стеганул коня по боку.
- Что скалишься, проклятый? Домой вези, дьявол!
Конь резко дёрнул с места, так, что Макар повалился в телеге и ударился головой о деревянный настил. В глазах его потемнело. Снег валил хлопьями, а Кудесник вывернул на дорогу и пустился в сторону города.
Когда Макар очнулся, было совсем темно. Снега навалило немало, но луны не было, а потому разобрать сразу, куда привёз его Кудесник, хмельной Макар не смог. Где-то поблизости лаял пес, в окне дома напротив зажегся свет.
- Ты куда завез меня, проклятый? - проговорил Макар, содрогаясь от холода.
В этот момент из-за ворот дома послышался сердитый голос:
- Вы ещё кто такие, что надо здесь?
Макар прокашлялся и прокричал:
- Не серчай, хозяин. Сам не пойму, как у тебя под окном очутился. Конь, ехидна такая, чтоб его, притащил телегу к твоим воротам. Дай минуту, поверну прочь.
Послышались шаги, ворота отворилось, улицу залил жёлтый свет от электрического фонаря. Макар приготовился к бегству, но вовремя осознал, что сбежать в таком состоянии все равно не удастся. Хозяин дома тем временем посветил на коня.
- Кудесник? Ты что ли, брат?
Конь фыркнул, заржал, несколько раз переступил передними копытами, будто в нетерпении. Макар пытался рассмотреть в ярком свете приближающегося мужика, да только еще больше жмурился от света.
- Макар, пропойца, ты ли это? - к телеге подошёл Павел.
- Пал Михалыч, - удивился Макар, - ты откуда здесь?
- Я-то тут живу, а ты как тут оказался?
Макар только махнул рукой в сторону коня.
- А, родимый, нашёл-таки, - засмеялся Павел, поглаживая гриву Кудесника. Тот ластился к рукам прежнего хозяина и пофыркивал.
Макар уселся на телеге и непонимающе уставился на старых друзей.
- Как жизнь-то? - спросил Павел, кажется, и не к Макару обращаясь, а все же посмотрел на него серьезно.
- Хреново, - честно ответил Макар.
- Чего же так?
Но Макар молчал.
- Ну, говори, коли начал.
- Да что говорить, Пал Михалыч, ты и сам знаешь, как в колхозе живется. Ни семьи, ни дома, ничего. Самогонка, да поле, вот и все житье. Хоть в петлю лезь.
- А как ты до колхоза жил? Не хочешь рассказать старым товарищам? - Павел продолжал гладить коня, но смотрел при этом на Макара очень внимательно.
Макар вздохнул тяжело, но все же заговорил.
- Сам я из тверских. Учился, трудился, как все. Правда, в городе. И воевать пошёл, как все.
Два месяца – вся военная наука. Попал под Москву, где нам и дали баню. Сначала немец нас бил, мы побежали. А что делать? Наступать – бежать, отступать – бежать. Струхнули, чего скрывать.
Свои догнали и добавили, еще пуще прежнего. Ранение? Плевать, бегство есть бегство. Госпиталь с охраной, вроде лагеря. А там и трибунал маячит. Или передовая. Черт его знает, что хуже. Как в глаза смотреть тем, кто насмерть бился, землю и врага грыз?
Всего и войны-то для меня - 2 недели. Насмотрелся я за это время столько, на батальон впечатлений хватит. Ну, думаю, помирать, так с музыкой. Рванул из эшелона, что шел на Горький. Несколько недель бродил по лесам, чувствую, голод свое берет, снег последние запасы провизии отбирает.
Так и явился к вам. Хоть какая-то, да жизнь. А сейчас вижу - не жизнь это вовсе. Пьянка, да труд нечеловеческий. Уж лучше бы на фронте сгинуть, чем так.
Макар замолчал. Молчал и Павел.
- Сдай меня в милицию, Пал Михалыч, - проговорил Макар, - пускай расстреляют лучше. Сам я не смогу, как Митька. Трус я последний.
- Ты эти мысли брось, Макар. Война и не таких перемалывает, уж на что смельчаки были, а перед лицом смерти любой может глупостей наделать. Минула война, живы мы, значит, должны дальше жить, как богом велено. Мужик ты хороший, умный, руки у тебя от бога и сердце доброе. Любо-дорого, как ты животину лечишь. Вам с Кудесником цены нет.
Конь благодарно фыркнул.
- Цена мне - грош, - отозвался макар.
- Стал бы я такую дешевку своим именем в учетные книги списывать? - лукаво обратился Павел. - Ты мне лучше вот что скажи, хочешь ты в дому жить, при семье?
- Да, но…, - Павел не дал ему возразить.
- Тогда ещё вопрос. Сможем мы с тобой за три дня этому красавцу дворец справить? - Павел хлопнул Кудесника по боку и тот весело взмахнул хвостом.
- Смогли бы, коли есть из чего и место имеется.
- Место я давно приметил. Грешен, каюсь, была мыслишка увести у вас друга своего, да держать в укромном месте, чтобы Глухов не сыскал. Да жена вразумила. А сейчас вас будто Бог ко мне посылает. Против боговой воли даже моя Любка не попрет.
- Нас искать станут, - покачал головой Макар.
- Пусть ищут на здоровье. Глухов - дурак, раньше трех дней коня не хватится, а как хватится, только и поминай, как его звали. А тебя, уж прости, друг, искать и вовсе не станут.
- Это верно, - согласился Макар.
- Так что, рискнем?
- Отступать некуда, - вздохнул Макар. - Лишь бы тебя не подвести под монастырь.
- За меня не переживай, и не такие дела обстряпывали.
За воротами послышался женский голос.
- Ты с кем там, Паша?
- Жена, - вскрикнул Павел Михайлович, обнимая за шею Кудесника, - готовь на стол. Ко мне друг пришёл. И сын.