Глава 17. Пора взрослеть
Ткань сорочки была слишком грубой и топорщилась жёсткими складками вокруг манжеты, поэтому брызнувшие из-под пера чернила впитались не сразу и какое-то время дрожали стеклянным бисером на плотном переплетении нитей. А потом расплылись кляксами – также как и мысли.
Висенте вздохнул – бесполезно: чинить перо, чтобы не цеплялось за волокна бумаги, подбирать слова, чтобы просьба вышла убедительной. Бледный день сочился серым светом в окно, отравляя волю безразличием и апатией. Не хотелось ничего – даже спать.
Дверь бухнулась о стену с размаху совсем неожиданно. Но уже вполне ожидаемо в комнату, нетрезво качнувшись, ввалился счастливый сожитель: волосы сосульками стекают на воротник, из-под камзола неряшливо торчит рубаха, в руке (разумеется!) мутного стекла бутыль, в которой плещется на донышке тёмная влага с пряным удушливым запахом.
– Я пришёл! – Ни капли сомнения в том, что его появление может принести что-нибудь, кроме радости.
– Очень хорошо. – Ченте устало трёт лицо. – А где ты был?
– У женщины. – На лице безграничное удивление очевидной глупостью вопроса.
– И что ты там делал?
Похоже, Рири не замечает, что над ним насмехаются. Он подходит танцующим шагом – слишком миловидный для мужчины, слишком живой для взрослого человека, слишком счастливый для смертного. Склоняется к самому лицу, обдавая крепким запахом перегара, и снисходительно смотрит в глаза:
– Ну для чего мужчина обычно встречается с женщиной?
– Ах, ты об этом! – язвительно тянет Висенте. – Прости, я не сразу понял – ты, как всегда, напутал с терминами, потому что для «этого» встречаются со шлюхами. А с женщинами живут. Делят с ними жизнь.
– Фу. – Анри сразу скучнеет. И вспоминает, что устал. Теперь он с трудом волочит ноги по направлению к кровати и падает на неё лицом в подушку. – На женщин у меня нет денег, – невнятно бормочет он.
– Деньги нужны как раз на шлюх, – желчно уточняет Висенте. Его суровый испанский профиль на фоне окна навевает мысли о святой инквизиции. – Настоящая любовь бескорыстна.
– Точно! Как я мог забыть про маму?! – всхрюкивает в подушку от смеха Анри и поворачивается набок. Теперь он снова весел. И доволен тем, что сумел рассмешить своего надменного товарища, который, спрятав лицо в ладонях, трясётся сейчас от беззвучного смеха на стуле. – Как у тебя получается, что я каждый раз тебе верю – что бы ты не говорил? – восхищается Рири.
Ченте, постанывая от смеха, утирает слёзы восторга и с умилением взглядывает на приятеля:
– Нужно самому верить в то, что говоришь – пусть даже одну секунду, пока ты это произносишь. Сменить личину легко, когда ты понимаешь, конечно, что это всего лишь маска, а не ты сам. Я много раз пытался тебе это объяснить, – уже кисло кривится он и досадливо машет рукой.
Анри со стариковским кряхтением садится в постели, подтянув под себя ноги на турецкий манер.
– Но я правда хочу понять, – жалобно тянет он. Хотя прекрасно знает, что на Висенте такие приёмы не действуют – в отличие от сердобольных женщин. – Если это, – он хлопает себя по животу и по плечам, дёргает себя за волосы, – если это не я, то где же я?
– Там, куда ты обычно обращаешь свои молитвы, – жёстко отвечает Висенте. – Потому что ты никому, кроме самого себя, не нужен.
– Ченте, твоя философия меня убивает, – печально никнет Анри. – Столько трудов, столько знаний и всё только для того, чтобы заглянуть за ширму и понять, что там ничего нет. Я так не хочу. Я хочу верить. Хочу жить.
–А потом умереть, – припечатывает Висенте, сверкая своими жуткими чёрными глазами, в которых непонятно, где заканчивается зрачок, и начинается радужная оболочка – настолько его зрачки всегда огромны.
– Мы снова уезжаем? – уныло вздыхает Анри.
– Как ты догадался? – язвит Висенте. – Он с неожиданной ненавистью смотрит в окно и ожесточённо ломает в пальцах перо. – В этом городе пусто. Как всегда. Но я найду то, что мне нужно. Запомни, Рири, каждый получает то, что хочет. Поэтому желай настоящего. Или не желай вовсе.