Год назад Инга даже не подозревала, что её может занести сюда. Что жизнь может
крутануться таким образом. Что это - судьба распорядилась так, чтобы она пошла в
море, попала на "Лазурит", встретила всех этих людей?
Вспомнилось, как год назад, где-то месяц спустя по приезду из Болгарии, во время
сессии готовилась она к экзамену по статистике.
Было воскресенье. Родители поехали показывать покупателям дедушкин дом.
Оставшись вдвоём с сестрой, они сначала занимались каждая своими делами.
Инга пыталась читать учебник.
Но вскоре ей это надоело, и она стала показывать младшей сестре, как танцуются
болгарские танцы. Потом они уже вдвоём начали гоцать. Инга принялась обучать
сестру. Когда плясать надоело, завыли украинские песни.
Только вошли в раж, как кто-то позвонил в дверь. Оказалось, пришла тётя Надя.
- Что вы тут веселитесь? - спросила она, сияя, как начищенная сковорода.
- А? - растерялась Инга. - Это к нам Харьковский театр оперы и балета приехал.
- Где же этот ваш театр? - важно заходя в комнату, спросила тётя Надя. И, ничего
незаметив похожее на оперу и балет, сказала: - А у нас в подъезде две свадьбы.
Я ужеи зайца у одних закинула. Я уже и песни попела. Эх, хорошо гулять на
свадьбе... - И, помолчав, добавила: - А справлять ещё лучше...
- Инга скоро замуж будет выходить, - ляпнула вдруг младшая сестра.
- Угу, заждёшься, - буркнула старшая.
- Давай-ка, Инга, скорей выходи, а то потом тебе некому будет петь! - сказала
тётя Надя и запела, притопывая ногами: - А наша Ингочка, как картина! А женишок,
женишок, как корзина. Наша Ингочка, наша Ингочка, как звезда. А женишок,
женишок...- исполнительница зареготала, не закончив свою песню.
- А женишок какой? - спросила младшая.
- А женишок как мешок, - уточнила старшая.
- Инга наверно в Болгарию замуж укатит, - сказала тётя Надя.
Родители, как видно, уже натрепали, что из Болгарии стали приходить длинные
письма от курсанта Пловдивского военного училища.
- Нет, я на следующий год в Югославию поеду, там и останусь.
- Фу, буржуйская страна, - сказала тётя Надя.
- Вот и хорошо, буржуйчика подцеплю.
- Ну, ладно, раз мамки нет, я пойду домой! - сказала визитерша. И ушла.
Инга и в самом деле планировала на следующий год поехать по турпутевке в
Югославию. Красивая, богатая страна. Но в неё просто так поехать нельзя было.
Она приравнивалась к капстранам. И чтобы в неё попасть, надо было прежде
посетить какую-нибудь соцстрану. Только потом уже можно было претендовать на
поездку в Югославию.
Тётя Надя Инге вспомнилась не просто так. Это была мамина дальняя родственница.
Но они дружили семьями всю жизнь, даже в те времена, когда обитали в разных
концах города. А с некоторых пор жили по соседству. Дом с квартирой семейства
тёти Нади находился рядом.
Женщина эта была старше Ингиной мамы. Оставшись к началу войны сиротами,
братья и сёстры её, кто как пытались выжить в то лихое время. Тёте Наде не
исполнилось ещё и шестнадцати. Девчонка маленького росточка и с лица, если судить
по фотографии тех лет, была совсем ребёнком. Очень хорошеньким ребёнком: пухлые щечки, губки бантиком, большие синие глазки, темные вьющиеся волосы. Кукленок.
И вот этому кукленку мама Ингиной мамы отдала своё единственное пальто и
сказала: "Иди, Наденька, в военкомат. В армии хотя бы сыта будешь."
Направили её учиться на военную медсестру.
И прошёл это ребёнок всю войну.
Бывало, за праздничным столом рассказывала, как она, кроха, вытаскивала раненых
из-под бомбёжки и волокла, надрываясь, на себе. Как на Соловьёвой переправе река
была красной от крови, как под обстрелом тонули убитые и те, кто не умел плавать.
И живые и убитые шли, шли и шли на дно. Сотни, тысячи... Море трупов.
А они, девчонки, кого-то спасали, кого-то перевязывали, кого-то к жизни возвращали.
Тётю Надю на войне называли Чижиком, такая она была маленькая.
Когда кончилась война, было тёте Наде примерно столько же лет, сколько сейчас Инге.
Грудь в орденах и медалях. Однако дальше так и работала медсестрой всю жизнь.
Правда, часто в школы приглашали, как ветерана, детям о войне рассказывать.
Замуж она вышла поздно. Не находилось достойных кавалеров для неё. Красивая,
боевая, певунья и плясунья.
Влюбилась она на войне в одного лейтенанта. Но тот погиб. А любовь та была
девчоночья, целомудренная. Кто ж мог поверить, что, пройдя всю войну, к телу
своему она никого не подпускала. Замуж хотела выйти после войны, как положено,
по любви.
Да кто ж в такое мог поверить? Ведь мужики воевавшие уверены были, что перед
лицом ежедневной смерти все всё от жизни на полную катушку пытались взять. Что ж
они, девчонки,выбором таким располагая, терялись разве? Так думали воевавшие.
Считалось, раз на войне была, среди мужиков, значит, шалава. Вот дома, те верные,
те "жди меня и я вернусь, только очень жди..." А эти... Все они...
Только все, да не все.
Были и такие Чижики, которые для настоящей любви, для единственного берегли себя.
Несмотря на смерть, хозяйкою разгуливавшей на войне.
Но не встретился никто достойный. А первая девчоночья любовь, лейтенантик, не
воскрес. Вышла она замуж за парня младше себя, пороху не нюхавшего. Немудрящий муженек. Как говорится, ни с кожи ни с рожи, и человечишко никакой, тюфяк,
рохля... Какая там любовь? Командовала им и помыкала. Он тоже по-своему умел
нервы трепать. Две дочки родились. Растили. Собачились между собой. Друг друга терпели, как могли.
МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.
Пятнадцатое мая. Не успели мы с Анютой появиться поутру в салоне, как Пашка,
не умея скрыть своего ликующего злорадства ни на лице, ни в голосе, встал перед
нами в позу римского императора и торжественно возвестил, чтобы мы сразу же после
завтрака настраивались на грандиозную чистку картофеля.
Не знаю, чего ради его так распирало? Неужели от предоставившейся возможности
покомандовать? Картошка, так картошка. Что тут особенного?
Придя после завтрака в каюту, я переоделась в брюки и джемпер, на мой взгляд,
наиболее подходящий костюм для церемонии, называемой чисткой картофеля. А Анюты
всё нет и нет. Опять двадцать пять!
В салоне и на камбузе её, естественно, не было.
Ну конечно же, где она ещё могла оказаться?! Я обнаружила её в лазарете у постели
больного Анзора.
Заглянув в приотворенную дверь, я напомнила было Анюте о заждавшихся на камбузе
Пашке и картошке.
- Инга, заходи! - обрадованно заорали они в один голос.
Лазарет выглядел довольно просторным и светлым помещением. Главным образом
из-за того, что кровати-ящики здесь были одноэтажные, а не двухэтажные, как в
других каютах.
Вообще-то эта каюта была выделена для проживания начпроду, который, хоть и
числился матросом-рыбообработчиком, но все-таки заведовал судовым ларьком,
являлся начальником продовольствия и нёс вахты не восемь через восемь, как все матросы, а четыре через восемь.
Но теперь на одной постели возлежал болезненный Анзор, а на другой, после ночной выгрузки на базе прямо в одежде поверх одеяла отдыхал начпрод.
В данный момент он не спал, бодрствовал, и вид у него был непроницаемый. Да он
и всегда был мужик угрюмый, молчаливый, квадратнолицый, с тяжелым подбородком
и тяжелым взглядом маленьких карих глаз.
Наверное, он лыс. Я так думаю, потому что никогда не видела начпрода без его
чёрной фетровой беретки, которая и сейчас плотно обтягивала его крупную голову.
Здоровый, крепкий мужик с могучей грудью, мощными плечами и бычьей шеей.
Замкнутый, насупленный бирюк.
Я вежливо поздоровалась с пространством, давая тем самым понять, что не только
начпроду желаю здравствовать, а и всем остальным, здесь находящимся.
Но больше всех, вероятно, в том нуждался бедняга Анзор.
Он возлежал, опираясь на подушки, бледен, печален и строг.
Кося глазом на сурового начпрода, я взяла свободный стул и, придвинув его ближе
к Анюте, села рядом. Наверное, со стороны мы представляли собой некую пародию на картину, кажется, кисти Репина:"Друзья у постели умирающего Некрасова".
Слава Богу, наш больной был ещё не так плох, хотя весь его вид и говорил, что
одной ногой он загреб в могилу. Однако целиком отправляться туда явно не собирался,
вот разве что на берег списаться...
Надо заметить, что справлялся он с выбранной ролью очень талантливо. Вот только
надолго оставаться в образе мученика у нашего приятеля не очень-то получалось.
Немного попозировав, он принялся рассказывать в красочных подробностях историю
его вчерашней госпитализации.
Видимо, рассказ этот уже звучал в присутствии начпрода не единажды. Потому что он
вдруг не выдержал, резко встал и покинул своё жилище, всем своим видом словно бы
заявляя, что сыт уже этим по горло. Ясное дело, до сих пор он жил в лазарете один, пока не было изолированных от общества больных.
Я заметила, что и Анюта скорчила кислую гримасу. Наверное, тоже успела прослушать
эту историю со всеми подробностями. Но, вздохнув, покорно продолжала внимать
вдохновенному рассказу Анзора.
А тот, не замечая некоторого охлаждения слегка поредевшей слушательской аудитории,
проникновенно повествовал, как его скрутило от сильных болей в желудке, как
перепугавшийся Юрка помчался на поиски доктора, как зверь-медработник не поверил
в правдивость Юркиного сообщения о приступе токаря. И даже не хотел идти в каюту
к больному. Как Юрка психанул, наорал и помчался к старпому, чтобы тот по спикеру
отдал приказ специально для упершегося врача.
Закончив свой рассказ, Анзор воззрился на нас с видом оскорблённой невинности,
словно призывал присоединиться к его справедливому гневу и праведному возмущению.
Я порылась у себя в голове в надежде отыскать какое-нибудь ёмкое и выразительное
слово сочувствия. Но не успела найти ничего подходящего, так как больной на данной
ступени рассказа не стал задерживаться и поспешил заговорить о том, чем, по всей
вероятности, были заняты его мысли. Внутренним взором он уже видел себя дома.
- Дочка моя так не хотела меня в этот рейс отпускать! Так плакала. "Папочка,
возьми меня с собой в море!"- "Нонночка, детка, куда ж я тебя возьму? Детям
туда нельзя.Тебе нужно дома быть, к школе готовиться. В этом году в первый класс пойдёшь. "
Его лицо приняло выражение светлой, радостной задумчивости. Некоторое время он
сидел с отсутствующим видом, глядя перед собой нездешними, невидящими глазами.
В его взгляде теплилась снисходительность взрослого к ребёнку. На какой-то миг он погрузился в размышления на затронутую тему. Потом выпрямился, словно собираясь сделать важное официальное заявление, и, сияя от полноты чувств воскликнул:
- Я для своей дочки всё на свете сделаю! Я когда на визированных судах ходил, всю
валюту при заходах на дочку тратил. Такие платьица-матьица красивенькие, - он
кокетливо покрутил растопыренными ладонями над одеялом в районе талии, изображая
таким манером маленькую девочку, наряженную в пышные юбочки. - Туфли на
платформе купил. Такая малявка, только недавно научилась ходить, а я ей туфельки
лакированные на платформе! У взрослых мало у кого имелись. А у моей мелюзги,
которой три года всего было, пожалуйста, - он горделиво приосанился и одарил нас
взглядом триумфатора. - И так будет всегда! Я для своей дочки всё сделаю, -
похвастался он.
- А для жены? - поинтересовалась Анюта.
- А что жена? - удивился Анзор. - Ей тоже не на что жаловаться! Где она ещё
такого мужа найдет? - сказал он, слегка рисуясь, точно девушка, хорошо сознающая
свою привлекательность.
В этот момент дверь приотворилась и в образовавшуюся щель просунулась голова
Юрки-сварщика.
- Ну, ёксель-моксель! Анзор, ты, как всегда, в цветнике! - воскликнул он с
насмешливым восхищением и, не ожидая приглашения, вошёл в лазарет.
Принялся расхаживать туда-сюда, едва успевая разворачиваться на поворотах, словно
только таким образом мог совладать с прущей из него энергией. Или, может,
показывал тем самым своё крайнее возбуждение по поводу того, что он с превеликим трудом освободился от работы и прибежал сюда.
- Так что, девочки, не ищите мужей красивых, а ищите мужей семейных, -
назидательно произнёс Анзор и посмотрел на Юрку, как будто приглашал его вовлечься
в орбиту нашего разговора.
- Как мы! - поспешил добавить сварщик.
И посмотрел на нас с Анютой, ожидая подтвержения. Но мы промолчали, ибо этот
довод отнюдь не нуждался в наших комментариях.
Тогда, расценив наше молчание по-своему, Юрка полез за пазуху и из-под спецовки,
из нагрудного кармана рубашки достал фотографию. Взглянул на неё, удостоверившись,
что вытащил именно то, и молча протянул нам с Анютой.
Я осторожно взяла из его рук потрепанный снимок и с интересом взглянула. На меня
смотрел сам Юрка, важно рассевшийся рядом с толстой блондинкой, которая, похоже,
давно перестала думать о талии и взирала перед собой так, словно опасалась, как бы
фотограф, между делом, не стащил у неё что-нибудь.
Ниже супружеской четы, рядком, голова к голове, стояли два мальчика-близнеца лет
шести, как пятаки похожие между собой и с папашей. Лица у них были такие же
хулиганские, как у Юрки. Такие же большеротые, лопоухие, с проказливыми круглыми
глазками и непослушно торчащими тёмными вихрами.
- Какие славные мальчики, - похвалила я, возвращая фото.
- И жена очень милая, - вежливо добавила Анюта.
- Ведьма, каких поискать, - решительно заявил сварщик, пряча назад фотографию. -
Я с ней света белого не вижу. И пацаны дают прикурить. Хулиганье растёт. Приду
из рейса, ноги повыдираю, - с нежностью в голосе пообещал он заочно сыновьям. -
И ничего не поделаешь. Семья есть семья, - вздохнул он с обреченной озабоченностью.
Эти противоречивые заявления привели нас с Анютой в некоторое замешательство.
- Жена не обязательно должна быть красивая. Главное, чтобы она семейная была, -
поспешил развить тему Анзор. - Вот у меня соседка, красавица! А что толку? Гуляет
во всю Ивановскую.
Этот довод прозвучал немного натянуто.
- Что ты хочешь, такова судьба наша моряцкая, - произнёс Юрка с веселой
беспечностью, которую, мне думается, он сумеет сохранить даже при стихийном
бедствии. - К примеру я! Познакомился мимоходом. Женился между делом. Где
время, чтобы человека узнать, как следует?
- Всё семейство с собой носишь, - с уважением отметила я. - Даже на работу.
- Это ещё не всё семейство. Главное, вы фотографию тёщи не видели, - при этих
словах сварщик скорчил зверское лицо. - Она у меня в каюте. Каждый день перед
сном достаю и здоровья ей желаю.
- И кошмары не снятся? - смеясь, спросил Анзор.
Юрка ограничился немым счастливым кивком и махнул рукой, мол, чему быть, того
не миновать.
- Ты мне вот ответь на вопрос, - со всей серьёзностью обратился к нему Анзор. -
Что лучше, жена-красавица, но гулящая, или негулящая, но уродина?
- Уродина! - ни секунды не раздумывая, с уверенностью воскликнул Юрка. А затем,
выдержав дипломатическую паузу, добавил: - Но гулящая! Чтобы я её дома не видел!
- А ты, Юр, каких женщин больше любишь, красивых или умных? - спросил Анзор,
с трудом сдерживая смех.
- Ни тех, ни других. Ты же знаешь, я люблю только свою жену, - мрачно процедил
сварщик.
- А как ты с ней познакомился? - спросила Анюта.
- Как, как... Дело обычное. По пьянке познакомился. По пьянке женился. Я же
как приду в кабак, и давай хлестать, пока не посинею. А там уже и не видишь, кого
тебе Бог послал. Моя беда в том, что я удержу не знаю, когда на грудь принимаю.
У меня один кореш есть, так я его как-то спросил:"Слушай, Колян, почему это я всё время в вытрезвитель попадаю, а ты всегда домой?" - "А я, говорит, норму знаю."
- "Какую такую норму? Научи". - "Очень просто. Прихожу в кабак, и сразу нахожу
глазами самую страшенную бабу. И как только она мне начинает нравиться, всё.
Норма". - "Эх, чёрт, говорю, что ж бы ты мне раньше рассказал это. До того, как
я женился!"
- Нет, - вздохнул Анзор ностальгически. - С моей всё иначе получилось. Я
познакомился с ней, когда в армии служил. Здесь, в Калининграде. Она на почте работала. Вроде бы всем хорошая женщина. И симпатичная, и умная, и хозяйственная,
и порядочная. Одно плохо: характер точно такой же, как у меня. Ни за что ни в чём
не уступит. Без конца ругаемся. Даже когда в первый рейс уходил, мы с ней
поссорились. И полрейса ни писем, ни радиограмм. Как я ей, так и она мне. Наконец,
я первый не выдержал, письмо написал. Мало ли что, думаю, может там случиться?
И только я отправил письмо, как на следующий день вызывает меня Кеп. "Ты почему, спрашивает, домой вестей о себе не подаёшь?" А я сразу в позу встал. "Вам-то какое дело?" Тогда он мне радиограмму протягивает. Моя жена капитану радиограмму
прислала: "Что случилось с моим мужем? Почему он домой ничего не пишет?"
А по приходу всё нормально уже. Встретила в порту, как положено. И дома цветы,
стол, вино. Конечно, куда она денется? Где ещё такого мужа найдёт? -
расхорохорился Анзор. Но прозвучало это как-то не очень убедительно.
- Вот представляете, девочки! Спишется сейчас наш Анзор на берег. Заявится
нежданно-негаданно домой. А там третий угол любовного треугольника! Что делать?
Жена - раз! И в шкаф своего любовника. Посидят супруги, отметят приход, спать
лягут. Всё чин-чинарем. А любовник сидел-сидел, не выдержал. Напялил на себя
шубу и потихоньку выползает из шкафа. Тут Анзор просыпается, видит такое дело.
И спрашивает:"Ты кто?" - "Я моль!" - "А шубу куда поволок?" - "А, это. Это я
дома доем!"
Естественно, мышцы наших лиц не способны были противиться смеху. Не мог
удержаться от смеха и Анзор. Хотя, видно было по всему, нарисованная Юркой
картинка не очень-то его веселила. И кажется, сам он не раз проигрывал в своём
мозгу подобные варианты своего возвращения домой. Может, разве не столь весёлые.
По крайней мере, несмотря на смех, вид у нашего приятеля был несколько
озабоченным.
В этот момент заявился начпрод. И мы с Анютой вдруг сразу вспомнили, что нам
нужно бежать на камбуз чистить картошку.
Думали, минут пятнадцать-двадцать посидели у больного, а оказалось, проторчали
в лазарете почти полтора часа.