Моё первое мороженое было даром небес. Из рыхлого порошка с кислым запахом, вдруг получился божественный продукт с изысканным вкусом, структурой и ароматом. Среди приглашённой публики воцарилось молчание, все лизали мороженое и возводили глаза к небу. Наконец, сладострастное чмокание прервал голос чиновника мерии: "Прекращай презентацию и выкатывай аппарат наружу. Если не продашь, потеряешь удачу". Его поддержал пацан из вокзальной братвы и демонстративно уплатил за второй стаканчик мороженого.
У фризера сразу образовалась толпа. Люди пробовали,удивлённо поводили очами и норовили купить вторую порцию, но приходилось идти в хвост очереди. К обеду смесь была продана, хотя рассчитывали до конца недели. Надо было принимать стратегическое решение. Покупать концентрат было себе дороже, а мудрить с продуктами - боязно. Перестройка была уже на излёте, а товарный дефицит в самом расцвете.
Время всегда бежит, но в новом столетии оно уже мчится. Настанет день и не останется свидетелей советской эпохи. Уже никто не сможет раскрыть смысл старых фильмов или рецепт пломбира. Останется тайной за семью печатями та каша, что варилась в голове простого советского человека. Весь мир давно перешёл на эмульгаторы и консерванты, а советские кондитеры упорно придерживались рецептов "Мюра и Мерилиза", раскулаченных в семнадцатом году. Там всё держалось на натуральных продуктах, а жирность мороженого доходила до двадцати процентов.
Оголодавшие граждане обалдели от мороженого из простого концентрата, честно сваренного на итальянском пастеризаторе. Правда, фризер был тоже итальянский, но секрет оказался в другом. Я по неопытности, загрузил в машину полную норму порошка и провёл весь цикл пастеризации. Никто в пищевой промышленности так тупо не придерживался норм и инструкций. Там были неписанные законы, которые позволяли жить и давать жить другим.
В те добрые времена, все понимали правила игры и только идиот не знал, что положено говорить одно, думать другое, а сыпать в кастрюлю только то, что положено. Тугодумы последующих поколений, будут писать о нас диссертации, но так и не откроют простейших секретов.
На вопрос; "чем питались советские люди?" - будет много ответов и все неверные. Книга 1950 года "О вкусной и здоровой пище", не говорит ни одного слова правды, хроника достижений сельского хозяйства врёт ещё больше, и только медицинский архив и уголовная статистика, чуть приоткрывает завесу тайны. Один вывод не вызывает споров; советские люди питались плохо, ели вредную пищу или вовсе несъедобные вещи и тратили на добычу пропитания всю жизненную энергию.
Самую большую загадку для грядущих исследователей составят пищевые ГОСТы и рецептурные справочники. Уже сейчас юные таланты пытаются приготовить на их основе что-то съедобное и терпят позорное поражение. В борще невозможно провернуть ложку, а гуляш приходится резать ножом.
Только прошедшему советскую закалку гуманоиду понятна простая истина: Все законы, нормы и правила создавались для производителей, а не жадных потребителей. Это капиталисты с маниакальной жадностью, спят и видят, как бы соблазнить покупателя своим товаром. У коммунистов не было такой проблемы. Был бы товар, а покупатель найдётся. Завод дымил и гремел для рабочих, деревня трудилась для колхоза, а столовая - для выполнения плана и соцсоревнования. Голодный клиент только мешал нормальной работе коллектива.
Рецепты, нормы, ГОСТы и правила, тоже создавались для работников, а не покупателей. У поваров была своя доля в каждом рецепте. Пятая часть любого продукта, прописанного в нормах закладки принадлежала работникам, а некоторые вещи прямо предписывались начальству. Как например, коньяк или ром, входящие в рецептуру сиропов.
С одной стороны, советская власть не могла назначить торгашам нормальную зарплату. Ведь в системе тотального дефицита, они всегда найдут свою пользу. Приходилось как-то дополнять нищенское жалование. Но повар не имел права нахально взять кусок мяса или фунт масла. Он должен был красть запланированные излишки, чтобы чувствовать вину перед начальством. Впрочем, это было общим правилом. Любой гражданин Страны Советов, воспитывался с комплексом вины перед строгой, но справедливой властью.
В моей грандиозной фирме поначалу насчитывалось всего двое сотрудников. Из них только тётя Нелли вышла из общепита. У меня не было даже технического образования. Зато имелся стаж комсомольской работы и диплом библиотечно-архивного института.
Тётя Нелли была буфетчицей в нашей школе и бог послал мне её, как доброе предзнаменование. Именно так я решил, когда она откликнулась на газетное объявление. Она даже помнила мою школьную кличку и мне впервые стало приятно слышать слово "пончик". Разве это совпадение, когда два человека из одной школы, вдруг встречаются в московской толпе? Если школа осталась на другом конце света, то это не совпадение, а судьба.
Нелли отказалась стоять на фризере. Она убедила меня, что свой человек нужен именно на пастеризаторе, а готовую смесь из фризера сможет продать любой идиот, даже филолог. Я действительно нанял филологов, двух интеллигентных дам из педагогического сословия. С таким потенциалом, другой бы открыл лицей, но народ требовал мороженог, а не духовной пищи. Чиновник из мерии и вокзальный рекет уже требовали своей доли и тут пригодились остатки моих библиотечно-архивных знаний.
За пару дней работы в публичной библиотеке, я накопал столько материала, что хватило бы на солидную диссертацию. Вся история мороженого, от Нерона до эпохи развитого социализма, предстала перед моими глазами. Там же я набросал оптимальный рецепт, которым до сих пор удивляю гостей в новогодный вечер.
Покупатели тоже удивились, вернее, просто обалдели. Таких очередей никогда не собиралось даже у билетных касс. Люди пропускали свои поезда и электрички. Несколько поездов сбилось с расписания, из-за увязших в очереди машинистов. Для усмирения толпы, впору было вызывать конную милицию.
Советский союз рухнул и унёс с собой секрет тотального дефицита. Народ отъелся, упился и забыл сладостную эпоху погони за удачей. Купленная одежонка для детей или вкусный кусок, был солидной долей большого человеческого счастья. Если так пойдёт дальше, то Куба и Северная Корея тоже встанут на новые рельсы и человечество навсегда утратит смысл жизни.
Я ничего не придумал, а просто заменил блага цивилизации естественными продуктами. Вместо яичного и молочного порошка, свежие яйца, молоко и сливки. Никакой химии, ароматизаторов и эмульгаторов, а натуральные ваниль, шоколад или лимон с каплей айвового пектина. Не буду раскрывать тайны рецепта, ибо уверен, что господь хранил его для личного потребления и послал мне лишь в назидание. Поначалу, нелегко было наладить снабжение, но Москва не Советский Союз и даже не Россия. Надо было крутиться, знать места и платить чуть больше других. Но игра стоила свеч, каждый затраченный рубль приносил три рубля прибыли.
Даже сейчас, люди отведавшие моей продукции вдруг умолкают, как бы погружаясь в сладостную медитацию, а в стародавние времена, они вообще теряли дар речи. Мне оставалось лишь сфера снабжения, чтобы Нелли могла безостановочно варить смесь. Была ещё одна забота; собирать выручку, раскладывать по пачкам и менять на доллары.
Прошло всего пару недель и денежный поток стал усыхать. Очередь по прежнему толпилась у фризеров, но уже не в два загиба. Я вдруг увидел, что пропало главное свойство моего мороженого. Оно не вызывало блаженного мгновения. Никто не цепенел и не терял дара речи. Люди лизали мороженое и хрустели стаканчиком будто имели дело с бутербродом или солёными орешками. Неужели, так быстро приелось? Или народ утерял высокие истины со всеми идеалами впридачу? Я уже сам готов был погрузиться в глубины пессимизма, как господь надоумил снять пробу.
Я попробовал, сплюнул и потерял дар речи. Это было не моё мороженое. Вафельный стаканчик был полон субстанцией со вкусом предательства. В нём всего недоставало; сладости, жирности, структуры, цвета и даже аромата. Людям надо было приплачивать за то, что они ели такую гадость. Я кубарем скатился по лестнице в камбуз, где Нелли колдовала с пастеризатором.
У дверей стояли две тётки с бидонами и наперебой хвалили моё молоко и сливки. Ко мне возвратился дар речи, да ещё какой речи! Но я пересилил себя. Надо было выкурить сигарету, успокоиться и потом произносить свою речь. Нелли спешно выпроводила своих гостей, тоже закурила папироску и разом выложила всё, что наболело на душе.
- Ты, Пончик, носишься как ненормальный, а о людях не думаешь. Только о плане заботишься, а коллектив без хозяина. О вокзальной толпе не надо думать. Они как саранча; набежали, пожрали и уехали, а нам здесь жить и работать. Они слона слопают с потрохами и спасибо не скажут...
Очевидно, в словах Нелли таилась какая-то истина, но я пока не догадывался к чему она ведёт.
- Я сорок лет в общепите, ты знаешь. Везде работала и все были довольны. Всё по людски, по правилам; чужого никогда не брала и своего не теряла. В торговле люди работают не за получку, пусть даже премии и коэффициенты... Никто не станет, как скотина торчать в очередях, когда на службе центнеры и тонны. Не мы придумали, всё так заведено. Ещё от ленинских и сталинских декретов. Вот у меня записано - смотри, все продавщицы берут в продуктах свою долю. А тебе положено деньгами...
В сигарной коробке с надписью "пончик" лежала жидкая пачка сторублёвок.