Маленькая повесть
Осень! Осень!..
А сколько нас бродит по сумрачным скверам!..
Что мы ищем, что ждём,
что желаем во все времена?
Может быть, нами правит
неясная трудная вера
В бесконечность зимы,
в нескончанье глубокого сна?"
Николай Разумов//Осень!Осень!..
Осень! Осень! Какою бываешь ты: тёплой и холодной, скоротечной и затянувшейся, ранней и поздней, урожайной и скудной на лесные дары - грибнику, добычливой или нет для охотника. Впрочем, как и любое время года, вспомним хотя бы знаменитую «Весну света» Михаила Пришвина, осень бывает разною.
Мне нравится ранняя осень, когда она берёт свой разбег: золотит листья берёз, плещет бордовой краской на кусты барбариса и дички, охрой окрашивает хвою лиственниц, переодевая осины в кроваво-красное, трепещущее на ветру, платье.
А какой необыкновенный бывает осенью воздух! Он настоян на ароматах увядающей травы, с горчинкой полыни и первых опавших листьев, разбухшей от дождей корой деревьев и кустарников, разомлевшей от влажности земли… Осенний воздух холодит нёбо, как первый заморозок, проникая в гортань...
И эта неизменная листопадная пора увядания, этот выдержанный, прохладный воздушный букет, это уходящее тепло вчерашнего лета, это осеннее небо будят во мне раздумья о скоротечности времени вообще и о своём в частности.
Во всём чувствуется какая-то печальная, прощальная грусть этого дня, этой минуты: в журавлином «курлы», в гомоне сбивающихся в стаи птиц, в перемене основного тона неба – с ярко синего, летнего, на серо-голубое, выцветшее…
В более позднюю осень – в разгар её ненастья – меня настигает хандра и появляется чувство неудовлетворённости не известно чем и не известно отчего, поднимает голову тоска по прошлому...
***
В один из таких осенних дней межсезонья попала я в восстановительный центр здоровья, что расположен на берегу Иртыша.
Иртыш, как и все северные реки, течёт небыстро, спокойно неся свои трудовые серые воды к Ледовитому океану. В окно палаты виден его изгиб, близ которого, на взгорье, расположен парк Отдыха городка Нефтяников. Колесо обозрения высоко возвышается над берегом, нашим центром, особняками состоятельных омичей, что смогли обустроиться в этой заповедной зоне. Иногда мне кажется, что колесо обозрения немигающе смотрит в окна нашего здания, наблюдая за её обитателями своими пустыми кабинками, что чуть заметно раскачиваются при большом ветре.
Картина умирающей за окном природы, негласный догляд этого чёртового колеса, начало лечения – когда симптомы болезни вовсю дают о себе знать, и не известно, будет ли толк от нового лекарства, побуждали лишь к фиксации боли и желанию затаиться на время. Разговаривать с соседкой по палате не хотелось. Она, женщина далеко за семьдесят, по-видимому, испытывала такое же желание. Мы издали присматривались друг к другу и не тревожили собой покой друг друга.
Из палаты напротив доносился женский смех. «Выздоравливающие»- подумалось мне, проваливающейся в свой первый больничный послеобеденный сон.
Разбудил меня робкий луч осеннего солнца, что краешком своим зацепилось в нашем окне, смотрящем на северо-запад. Медсестра принесла направление на завтрашние анализы и напомнила о предстоящем ужине. Столовая находилась этажом ниже. Туда собирался больничный люд из трёх остальных отделений. Оказалось, что моя палатная соседка спускаться не может из-за ущемлённой позвоночной грыжи. Её обслуживали в палате. Мне предстояло ужинать в гордом одиночестве. В обед я сидела за столиком для поступивших пациентов, а сейчас предстояло сидеть за своим номерным, закреплённым за нашей палатой.
Невдалеке от меня сидела компания. Я узнала в ней своих соседок по голосам – они так же что-то громко обсуждали, часто смеялись.
Одну из них звали Ириной. На вид ей можно было дать лет сорок пять. В её карих глазах постоянно вспыхивали озорные искорки, голос её был тих, мелодичен и приятен на слух. Стильная стрижка, неброский макияж говорили о том, что женщина не только следила за собой, но и разбиралась в тенденциях моды. Миловидная, полноватая, с выдающимися формами, она, тем не менее, была одета в джинсы и облегающую водолазку. Было видно по всему, что она нравилась противоположному полу. К ней были прикованы взгляды мужчин с близстоящих столиков. Безусловно, броская женщина. Она явно кокетничала. Ей это шло: такая повзрослевшая наивная девочка, знающая своё очарование.
Другая женщина – полная противоположность Ирины. Обращались к ней по имени Надежда. Несомненно, она давала надежду всем женщинам, мечтающим избавиться от лишних килограммов. Глядя на неё, нельзя было не восхититься её стройности. Её худенькой фигуре могла позавидовать и двадцатилетняя: девическая грудь, тонкая талия. Спортивный костюм подчёркивал достоинства её фигуры. Но длинные густые чёрные волосы были собраны в немодный пучок, с напуском волос надо лбом, какие были в ходу давным-давно. И с косметикой она явно перемудрила: яркие зелёные тени на верхних и нижних веках только усиливали контраст между юным телом и морщинами на лице. Такие лица обычно бывают у людей, много и долго работающих на воздухе. Круглолицая, большеглазая, была она похожа на постаревшую сказочную Мальвину. Говорила она громко, смеялась взахлёб, посверкивая белыми зубками. Её чёрные глаза, казалось, тоже смеются над окружающим миром.
Третья из сотрапезниц больше молчала. Имени её я не расслышала. Она, как и Надежда, была невысокого роста, тоже стройна, но с более женственными формами. Без всякой косметики на лице, она производила приятное впечатление. В её лице что-то чувствовалось нерусское – голубые, пронзительно-стального цвета глаза, лёгкая горбинка на её прямом носике навели меня на мысль о её немецких корнях (на самом деле – это след шрама от операции на переносице). Как она потом призналась сама, что и вправду, по национальности она не русская, а мордвинка. Она тоже была модно подстрижена, по всему было видно, что недавно, потому как часто порывалась привычным жестом поправить волосы за ушами, что в этой стрижке не требовалось. На высоком лбу молчуньи проступали глубокие морщины, но когда её лицо озаряла робкая улыбка, она выглядела моложе своих, должно быть, лет (как выяснилось потом – ей было шестьдесят два года). Из всех троих была она скромно одета в обыкновенный домашний халат.
Они первыми отужинали и, проходя мимо моего столика, пожелали мне приятного аппетита, заметив, что сидеть одной, должно быть, грустно.
- Думаю, что завтра кого-нибудь подселят ещё в палату и буду уже не одна,- ответила я.