Проект "Ребенок"
Литература по психологии переходного (14-20 лет) Возраста создана колоссальная по объему, феноменология описана в мельчайших деталях, факты и обстоятельства анализировались со всех мыслимых сторон; а когда доходит до дела… Лучшую оценку всем педагогическим методикам, точную и лаконичную, в двух словах, дает сам подросток: «Не понимают!»
Не понимает и сам подросток – вот, что с ним происходит, если в двух словах. И он не верит, что это все можно описать словами – не то что понять. Невозможно даже для него самого, а уж тем паче для взрослых, которые телепатическими способностями, как известно, не обладают. Не будем упускать из виду и такое существенное обстоятельство: подросток свято верит, что «все это» происходит с ним одним; что эмоциональные шквалы, сотрясающие его разум и угнетающие его волю – его личная беда, и ничего подобного никто из сверстников не испытывает. Откуда ему знать, что взрослые когда-то были такими же подростками, и кое-что из того времени им запомнилось; а кто-то даже додумался проанализировать эти воспоминания постфактум.
Единственное, что уяснили для себя педагоги и психологи: «К подростку нельзя относиться как к ребенку». Хорошо, но что это значит? Это значит, что подросток относится к педагогам и психологам – и всему окружающему миру – совсем не так, как ребенок. Он избавляется от инфантильного предубеждения, что «все в этом мире происходит так, как должно происходить». Мир вокруг него теряет целостность и обнаруживает свои противоречия. Можно сказать и по-другому, с другой точки зрения. Это значит, что к подростку нельзя относиться как к целостной личности, каким был ребенок. Основным фактом подростковой психологии является раздвоение его разума и спонтанное изменение «локуса контроля» (т.е., инстанции, контролирующей поведение), Импульсы Эго и Супер-Эго сменяют друг друга в непредсказуемом порядке. Это и есть то обстоятельство, которое «они не понимают».
Взрослые думают, что подросток всегда один и тот же, они меряют его по себе. И по ребенку, которым он был. А у подростка власть над «актуальной зоной» переходит от одного конкурирующего центра к другому, и ни один не собирается отвечать за слова и поступки другого, они просто игнорируют все претензии взрослых. «Почему-почему…» Он тоже хотел бы знать, почему.
Когда подросток говорит: «Я буду поступать как вы» – а потом: «Вы должны поступать как надо», – это две разных фразы, сказанные в разное время. – и разными «Я». Первая – общий принцип приспособления, а вторая – просто парафраз кантовского «категорического императива».
Вопрос идентичности так и стоит: «Какое Я первое, какое – второе?» Кто главный? Как я мыслю – абстрактно или конкретно? По аналогии – или принципиально? Из каких побуждений я действую – творческих или потребительских? Зачем – ради свободы или комфорта? Чего я хочу? Изменить мир? остаться собой?
Подросток по-прежнему адекватен, когда его дежурное «Я» адекватно ситуации. Но беда, если «эгоист» окажется в нестандартной ситуации – он почти беспомощен без стратегий Второй сигнальной. Или наоборот: если «супер-эгоист» действует в стандартной; тут совсем беда. Он не станет поступать так, как ему «не нравится», как он привык; он сломает все шаблоны и штампы, он такого наговорит… а то и натворит.
В этом кажущемся хаосе, в царстве неопределенности можно, тем не менее, усмотреть некую систему. «Супер-эгоист», он же «личность», он же «смокинг», он же «поэт» – отличается «вызывающим поведением» и нигилизмом; для него не существует «общепризнанных норм поведения», «общеизвестных истин». «для него нет ничего святого». «Эгоист» – он же «персона», он же «ватник», он же «торговка» – воистину эгоист. Для него существуют только его интересы, «он умеет только требовать, а сам ничего не делает», «все ему должны», «никакой ответственности»; «волчонок», шатается по своим компаниям, а домой только ночевать приходит, и слова ему не скажи, и слушать не хочет, он просто убегает. Отличается неуверенностью, упрямством, импульсивностью, недоверием, «циничными поступками», прямолинейностью в удовлетворении желаний, изворотливостью, неискренностью… Ну, короче говоря, весь спектр регрессий к концу Первого возраста.
Для большинства родителей подростковый возраст ребенка (особенно первенца) наступает внезапно, как зима для коммунальных служб. Ну просто как снег на голову. Обычно взрослые пропускают момент перехода кризиса идентичности в актуальную зону. Вот они начинают замечать, что «с ребенком что-то происходит», а вот уже все происходит вокруг подростка. Аберративное поведение теряет эпизодический характер, входят в систему, сюрпризы следуют один за другим; и только очень внимательные родители способны поставить диагноз: «Он от слов перешел к делу»,
Какие силы противостоят их педагогических усилиям, воспитатели не представляют даже приблизительно. И никто. С наступлением подросткового возраста взрослые оказываются третьим лишним в драке. Спокойствие, только спокойствие, как говорил Карлсон. Сделать уже ничего нельзя, и не надо сыпать песок на вентилятор. Все уже произошло. Идет процесс поведенческой имплементации тех незаметных перемен, которые произошли с ребенком в латентном Возрасте. Все, что могли сделать родители, уже разделилось на сделанное и не сделанное. Остались сущие пустяки, подросток сам скажет, что именно; не упустите последние шансы. Не уходите от ответа.
К счастью, острота кризиса не нарастает; напротив, с переходом в открытую, поведенческую фазу включается механизм компенсации категорического диссонанса. Те особенности переходного Возраста, которые мы описали выше, это уже не кризис, это турбулентности процесса его разрешения («индивидуации» по Юнгу). Лишь бледная тень тектонических сдвигов в душе тринадцатилетнего ребенка. С наступлением юношеского возраста (после 17 лет) индивидуация переходит в ламинарную фазу: поведение «выравнивается», становится адекватным ситуации, хотя и… (как бы это сказать?) самобытным. Молодой человек (или девушка) обретает свой индивидуальный стиль поведения – то есть осваивает методику дипломатичного обхода требований «окружающей среды». И предъявляет ей свои требования.