Водные коллизии. Часть 1

               
     Ещё Сервантес, ещё в средние века сказал великую фразу: «Панург мой, не бойся воды – твой путь преградит иная стихия». В русской же интерпретации эта историческая цитата, почти поговорка, известна нам в наше время в таком упрощённом, более незатейливом виде, но  абсолютно конкретном виде: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».

      Я, хотя и родился под водным знаком Зодиака по гороскопу, однако со стихией воды дружу как-то не очень  хорошо, как-то не так, не «по-родственному». Два раза в своей жизни тонул, из них второй раз действительно был очень близок к путешествию «в гости к Нептуну», получал не раз травмы различного свойства (и ушибы, и порезы) при купании в  воде. В общем, как говорится, не то, чтобы совсем не дружу с водой, но в родственных связях с ней «не замечен», и как-то так, что не  получается с ней в этих связях состоять. Вроде бы и не чужие с ней совсем, а совсем вроде бы, как и не свои.

     Рассказ пришлось разбить на две части: одна неприятная история приключилась в детстве, а другая о том, как действительно чуть-чуть не утонул. Я тогда уже действительно начал сцену  прощания со своей и так прошедшей наперекосяк жизнью. Первый и единственный раз в жизни со мной было такое очень уж сильно «упадническое» состояние. Даже когда я лежал в больнице, в реанимации парализованный после инсульта, такие мысли, как может показаться странным, меня совсем не посещали, было ощущение как бы временного состояния. Присутствовало  просто такое чувство какой-то временной и непредвиденной «нетрудоспособности». Хотя на самом деле получилось совсем не временной, а постоянной… Но это к моим случаям непосредственных «отношений» с водой не относится.

                История первая: недокрученное сальто

     Это даже не история, а несчастный случай из моего детства. Он,  по моему мнению, неотделим от того где и как, в силу каких обстоятельств это приключилось. Поэтому позволю рассказать подробнее о том месте, где это произошло.

     Получили квартиру в Хабаровске, когда мне было почти шесть с половиной лет, как раз перед полётом Гагарина. даже, как к нам пришли все соседи посмотреть на Гагарина по телевизору (телевизоры были очень большой редкостью, на 62 квартиры двух домов нашего двора «существовало» штук пять, не более). Получили квартиру в Артзатоне, до сих пор не знаю, что означает приставка «арт». Могу дать только ироническое объяснение: жило много «артистов», потому что на тот момент об Артзатоне, или просто о Затоне, шла слава как одного из самых бандитских районов в городе. Ещё даже помню, как мама не хотела, чтобы квартиру получили именно в Затоне, но судьба распорядилась так, как распорядилась, по неписаному закону подлости: получили именно там. Видимо судьба.

     Артзатон делился на четыре района. Слободка - это частный сектор со всей своей атрибутикой: садами, огородами, земляными дорогами, оврагами. «Та сторона» - это двухэтажные деревянные дома, больше похожие на двухэтажные бараки окружённые частным сектором того же барачного типа, больше похожим на «барачный посёлок». Кирпичный завод, или «кирочка» - это органичная смесь первого со вторым, но уступающая обоим районам по площади и численности населения. И, наконец,  «центральная усадьба», назову её так (как называли наш район, где жили мы, я, честно говоря, не слышал, но, наверное, какое-то название наша «центральная усадьба» всё же имела). У нас рядом, вокруг одной площади (постепенно она выросла в небольшой сквер) были: и поликлиника, и почта, и завод, и ГПТУ, и домоуправление, и почти все крупные (по местным меркам) магазины – чем не центральная усадьба? А в народе всё это вместе называли просто общим словом Затон.

      «Центральная усадьба» состояла в основном из двухэтажных кирпичных домов, оштукатуренных, побеленных в розовый и жёлтый цвет. Они были построены очень давно, ещё пленными японцами сразу после Второй мировой войны. Но особняком среди этих строений в два этажа, в Затоне «элитных» построек, стоял «элитный» трёхэтажный дом, окружённый ухоженными клумбами и палисадниками, кстати, тоже побеленный в жёлтый цвет, возле которого и возвели наши два первых кирпичных в четыре этажа дома.
 
      Там мы рвали цветы и играли в этих его роскошных палисадниках в Казаки-разбойники и другие игры, требующие потаённых мест. Нас выгоняли оттуда с матерными ругательствами, обещавшими нам грозную расправу,  но нас туда тянуло снова и снова, словно магнитом. Наверное, оттого, что «запретный плод всегда сладок». Особенно активными в гонении на нас были два мужика с очень запоминающимися фамилиями – Наливайко и Капелька, но звали их как единое целое, нарицательное: «наливай-ка капельку», этим нарицательным именем и звались также и их дом, и их шикарный двор. Вообще-то, палисадники были практически в каждом дворе вновь построенных многоэтажных домов (пять этажей – это было круто), они являлись неотъемлемой частью благоустройства. Но они были «молодые» и довольно «хиленькие», не могли выдержать «насилие» от подрастающего поколения, поселившегося в новых домах, и  вскоре после заселения домов постепенно приходили в упадочное состояние.

     Так что наши две кирпичные «высотки» в четыре этажа из силикатного кирпича были первыми «приличными постройками» во всём районе. Потом построили ещё «большие дома» в пять этажей тоже из «белого» силикатного кирпича (а Кирпичный завод, что находился под боком, выпускал только обычный красный кирпич), количеством из четырёх штук, и «центральная усадьба» практически полностью сформировалась.

     Непосредственно сам затон, давший название району – это отделённый от реки (в данном случае рекой была Амурская протока, но мы почему-то звали её рекой Уссури) дамбой залив для зимней стоянки судов. Затон был и местом ремонта, где завод с двух сторон ограничен заливами в акватории затона, а с третьей стороны «главным фарватером» затона.

      В затоне существовало, как я уже отметил, ещё два залива: один побольше, для слипа (подъёма кораблей в ремонт и спуска на воду после ремонта), а другой, поменьше для лесозаготовок заводского  лесопильного цеха, своеобразным складом деловой древесины на берегу, где не хватало места всей древесине, и воде. Основой всего этого был завод РЭБ флота (ремонтно-эксплутационная база флота), для работы которого и был основан посёлок.  В нём жили в основном рабочие завода и моряки речного флота (официально – Амурское речное пароходство), который здесь почти весь и базировался. Моряки, вернее речники, зимой работали на заводе, поэтому и посёлок представлял в принципе одно единое целое, сплав «сухопутных» и «водоплавающих».

     Для подготовки кадров заводу и построили ГПТУ, которое сдали в один год с нашими двумя домами. Сначала оно называлось по старинке Ремесленное училище, о чём гласило барельефное название на фасаде главного корпуса. Поначалу «чертятник»,  или «ремеслуха» (форма у курсантов чёрная и тёмно-синяя, из-за неё и назвали их «чертями»), воевал с местными «большими пацанами» («большим» от роду и шестнадцати лет не было), а потом, как это чаще всего в жизни бывает, антагонистические стороны примирились и стали лучшими друзьями.

      Посёлок, хотя и большой, но компактный в бытовом отношении – всё располагалось на одной площади: магазины прод и пром, почта, домоуправление, заводоуправление, ГПТУ. Только школа, стадион и Дом культуры были на «той стороне», что и послужило прекращению «войны» районов ещё «со школьной скамьи». Отделена она была от «центральной усадьбы» заливом, где находился слип. Со Слободкой война была ещё лет семь: у них школа была в другой стороне, поэтому единения у нас с ними не могло быть в принципе. Война прекратилась, когда в связи перегруженностью нашей школы, часть её учащихся перевели в их школу. Кирпичный завод, в связи со своей малочисленностью, был в состоянии нейтралитета, даже на своей территории «не быковал».

     Всё лето мы, конечно, проводили «на речке», а это значит на заводе в затоне: и интересно, и увлекательно, и романтично, столько «декораций». Особенно нас привлекали «терриконы» из брёвен и плавающие брёвна, скрепленные «в стадо» тросом. Мы были настоящие экстремалы!  Играть в «пятнашки» (здесь, на юге, называется эта игра «ловитки» или салки) по качающимся на воде брёвнам, дело скользкое и в прямом, и переносном смысле слова. Пока они сверху сухие, бегается по ним комфортно, но когда они начинают крутиться и тонуть под нашим, хотя и небольшим, весом и намокают всё больше и больше, то опора начинает уходить из-под ног: они крутятся, а некоторые, на которых содрана кора, становятся ещё и очень скользкими. Хорошо, если падаешь в воду, а часто падаешь на только что ушедшее из-под ног бревно, которое ещё крутиться, поэтому очень больно, а особенно, когда после удара об него ещё и кора дерева проходит по твоему телу наждаком. Вот это экстрим! Как по минному полю, только выбирать место, куда наступить, нет времени подумать!

     Ох, что-то меня «растащило» на воспоминания о детстве, не относящихся непосредственно к самому событию. Словно вернулся в тот мир детских приключений и всего, связанного с ними.

     А на «терриконах» находили удобные места, где проходили различные игры, а также первые пробы табака, первые навыки игры в карты. Но знакомство с «терриконами» произошло ещё в первое лето, когда было мне всего шесть лет. Тогда первый раз «тонул».

     Можно сказать, повели меня первый раз «большие пацаны» «на речку». А «большим пацанам» было по 8-10 лет. То есть старшие мальчишки, сколько бы им лет не было, всегда были «большими пацанами». Там лазили по брёвнам, и я, поскользнувшись, упал в воду. До сих пор помню охвативший меня ужас – сейчас утону. Что меня может кто-то спасти, даже мысли не было. Но моё «потопление» длилось недолго, вскоре я ощутил под собой опору в виде подводного бревна из основания этой бревенчатой горы.

      «Спасатели» ещё не успели среагировать на случившееся, когда меня одолел страх другого характера – как же я пойду мокрый домой, родители будут же сильно ругать! В таких случаях страха, что родители будут ругать, наверно, и родилась поговорка: «Утонешь, домой не приходи!» Но, как бы там, ни было, но это было первое моё «крещение» водой.

      Когда подросли до отчаянного возраста, нужно было где-то искать адреналин, откуда-то нырять в воду, показывать свою удаль, это же круто! Проблемы,  как обычно, решались по ходу их возникновения.  В затоне постоянно находились на «отстое» между рейсами корабли. В основном это были «самоходки», то есть самоходные баржи. А скажите, что является не баржей: танкер, балкер, лихтер? Всё это разновидности самоходных барж, различающиеся по виду перевозимого ими груза.

     У нас находились большие и маленькие «самоходки». Большие, водоизмещением 2400 тонн, носили гордые фамилии естествоиспытателей и путешественников: «Мичурин», «Мечников», «Пирогов», «Пржевальский», «Невельской» и другие, а маленькие, «стоимостью» 1200 тонн,  скромные номера. Например, СТ-525, а проще мы их называли между собой «эстэшки».

      У большой самоходки с носа до воды, когда она не загружена, высота будет порядка семи-восьми метров, но  в тот злополучный день мы решили понырять с маленькой, «эстэшка» стояла рядом с местом нашей дислокации на «терриконе», где переодевались и занимались не совсем благовидными делами. Благо, что команда корабля почти вся находилась на берегу, то есть дома. Кроме корабельной вахты, которая в это время, по всей видимости, «давила на массу»,  прогонять нас корабля было особенно и некому.

      Нырять решили с надстройки, а это не сильно-то и высоко по нашим меркам, порядка четырех метров до поверхности воды с крыши надстройки. Но у кораблей есть одна конструктивная особенность: оконные стёкла находятся почти вровень со стенкой, и отсутствуют, как отливы, так и козырьки над окнами, а чтобы вода с крыши сильно не заливала оконное стекло, на крыше надстройки, которая является верхней палубой, делают буртик по краю крыши сантиметра три-четыре. Вот он-то, этот злополучный буртик и послужил причиной моей беды.

      Залезть из воды на нижнюю палубу, а потом на  надстройку пустяковое дело – мы лазали так шустро, практически как обезьяны. Встал для прыжка в воду я на край крыши надстройки и приготовился прыгать. Становиться надо было как можно ближе к краю, плюс леер (на кораблях называется ограждение), стоящий в сантиметрах от края, поэтому пальцы моих ног оказались на буртике, а надо же было перепрыгнуть и проход внизу. Когда начал отталкиваться от пола для прыжка, почувствовал очень сильное и больное давление на переднюю часть стопы – это бортик сильно вдавился в мою подошву во время отталкивания, поэтому я инстинктивно приподнял носки ног от палубы из-за невыносимой боли, а «процесс пошёл». Вся сила при  отталкивания пришлась на пятку. Поэтому во время полёта меня повернуло вместо 180 на 270 градусов, и я упал в воду на спину. Вот так, с четырёх метров и на спину! О-очень эффектно! Поверьте на слово и, как предупреждают по телевизору, не пытайтесь повторить!

    Я почувствовал тогда какой «мягкой» и «приветливой» бывает вода! Потом  долго сидел и лежал на берегу под успокаивающие речи товарищей, то есть, конечно же, на брёвнах террикона. Но ничего, зато получил  опыт, хотя и неудачный, но опыт! Но молодой организм, на  то и есть молодой организм. В тот же день вечером ещё хватило здоровья и в футбол всю игру отбегать, о чём как раз и переживал больше всего во время «отходняка». Эх, молодёжь! Мне бы ваши заботы!