Это будет миленькая и забавная история о том, как кошка стала бабочкой. Она собрала лепестки фиалок, связала их былинками трав, прикрепила ржавыми гвоздями к пятнистой шкурке, и улетела покорять небо.
Олень, встретивший трупик кошки на полянке, застыл в задумчивости. «Что она хотела этим сказать?», - спросил себя рогатый красавец дикой пущи. Деревья склонились, зашептав ему ответ. Он встрепенулся, повел хвостиком и махнул через куст ежевики к новым горизонтам, свободных от кошек-бабочек.
Гроза шелестела по сочной листве, водила слепо пальцами разрядов, нащупывая землю. Та пряталась в тумане, исходившем ненавистью к ветру. Тень, пригнувшись, мчалась на зов далёких звезд. Искаженная вкраплениями бутылочных осколков Тень мчалась, пригнувшись к ароматным травам, пенящихся несобранным медом, истекающих янтарным гноем божественных слёз. На веточке дрозд зорко следил за Тенью, держа в клюве улыбку тимьяна.
Снежинка наказала кошку за крылья. Те разлетелись, и долго-долго падали вниз, успев насмотреться на обширные болота, гундосящие песни о любви к любви давно умерших исполнителей, чьи бархатные теноры заманивали случайных прохожих в объятья трясины.
Разве я не знал, что ты снова ожил? Разве не знал, что стальная птица принесла тебя в своем чреве? И снесла тебя там, где ты вдохнул впервые перочинный ножичек кислорода. Моя ведь Тень бежала к знанию, ведь в ней сверкали глубин каменья, – и кварц, и хризолит, бесцветный глаз опала.
Но дрозд всесильный занес над нею своей лунный серпик, весь вымазанный в крови мяты, пропитанный в тимьяне смеха, скрепленный слюной сосновой, и ручка его из облаков сбита, из лепестков фиалки на нем кончик. Одной мелодией отсек дрозд той Тени ноги, другой – руки и половину сердца, а с третьей прочь ее голова катилась. Не добежала, а так хотела.
И толку, что я знал о том, как ты ожил?