Что такое свобода, знают лишь те,
кто готов умереть за неё.
Ж. де Сталь
1.
- Анфис, а, Анфис!
- Да кто там ещё? Уж и позагорать не дают!
Женщина средних лет, дородная, пышная, чёрные брови вразлёт, карие глаза, нехотя приподнялась из-под яблони в саду и посмотрела в сторону калитки. На вид ей было лет 45-46, но она была ещё хороша, ещё шёл ей к лицу румянец, а коричневая от загара кожа была упругой и эластичной. Анфиса была «разведёнкой». Прожив с мужем восемнадцать лет и вырастив красавицу-дочь Лизаньку, она оступилась первой, изменила мужу с приехавшим в их село доктором. Да и как было не изменить, когда Пётр Иванович, мужчина 43 лет, был хорош собой, жилист, обладал притягательной силой и страстностью, а она работала при нём медсестрой! После этого, так как женщина она была честная, она перестала спать с мужем, чему тот очень удивился поначалу, а потом Николай Андреевич, выпив полбутылки «Столичной» учинил дознание, в ходе которого всё и выяснилось. Нет, он не бил свою Анфису и не прогнал со двора. Он собрал два чемодана, а утром ушёл в соседнюю деревню, где жила его любовница Дарья, женщина чуть за тридцать. А по двору этой самой Дарьи бегал шестилетний мальчуган Мишка, сын Дарьи и Николая Андреевича. Так что на поверку вышло, что Анфиса изменила мужу отнюдь не первой.
Дарья работала на ферме брата, но сегодня ей стало плохо на поле – как-никак шёл пятый месяц беременности – они с Николаем, в котором она души не чаяла, хоть и был он на двенадцать лет старше её, ждали девочку. Даша несказанно обрадовалась приезду гражданского мужа и спрашивала, как же ему удалось наконец разорвать семейные путы, на что Николай пожимал плечами и отвечал: «Случай помог», а потом добавил: «На всё воля Божья». К вечеру Дарья по такому случаю закатила пир на двоих.
А ночью она раскрылась перед Николаем с такой неожиданной стороны, что он, обалделый и счастливый, рад был радёхонек, что вырвался из Анфисиного плена.
2.
… Приподнявшись и сладко потянувшись (Анфиса всё ещё была под впечатлением вчерашнего рандеву с доктором), она спросила соседку-Зойку:
- Ну, что ещё стряслось? Что там сорока на хвосте принесла?
- А ты не знаешь ли часом, Анфиса, что там у речки случилось? Машин понаехало…
- Да чего ж не знать-то. Это отпрыски новых русских понаехали из области. Оттягиваются, правила свои соображают. Я бельё полоскала неподалёку, так слыхала из-за кустов-то, как один, лысый такой, но ещё молодой довольно, всё кричал на маленького, усатенького: «Какая правда, Митька? Где ты её видел? Нету её вовсе!» А третий им отвечает: «Ну, Стас, ты уж чересчур…» А тот ему как рявкнет: «Заткнись!» - тут все и затихли.
- Как, - заахала Зойка, - неужто и впрямь нету?
- А мне почём знать? Может, и нету. А нам-то она на что? Это им, городским, видней. Ладно, ступай, Зоя, да смотри Дуняшку свою заховай куда подальше. Семнадцать лет девчонке. Неровён час – наскочат. А они до наших девок охочи.
- А твоя-то где?
- За мою не боись, у тётки она, в Макаровке. А там они гульбища не устраивают: и речки нет, и девок тоже. Это у нас село большое, девки одна краше другой, больница имеется, если что…
- Типун тебе, Анфиска, на язык. Пойду я, пойду.
- Иди, иди с Богом. А то мне в ночную сегодня. – И в предчувствии ночного дежурства она, подперев бёдра руками, направилась в дом.
Анфиса, сожительствуя с доктором, как-то мало беспокоилась о своей восемнадцатилетней дочери Лизе, которая после школы готовилась к поступлению в институт. Анфиса даже не интересовалась, в какой. Она целиком и полностью положилась в этом деле на Николая. Работая бригадиром в лесхозе, он имел денежные накопления, и она это знала. Правда, она совсем не принимала во внимание, что у бывшего мужа сын на стороне, а скоро будет и ещё прибавка. Когда она вспоминала об этом, настроение портилось: «Ух, плодовитая молодуха, успела мужика захомутать, а ведь не молод, чай!»
Она и не догадывалась, как любил Николай Дарью, как рад был сыну и с каким нетерпением теперь ждал дочку от любимой женщины.
Он ждал и не мог дождаться конца рабочего дня, чтобы вернуться домой, где будет сердечно обласкан женой (скоро она станет ею уже и законно) и сыном. А ночью между ним и Дашей снова будут происходить чудеса: их тела будут петь песни, губы сливаться в страстных поцелуях, стоны смешиваться со словами любви и нежности. Вот уже скоро семь лет, как они вместе, а всё не может пресытиться ею Николай, находит новые краски любви к своей голубушке.
Конечно же, Анфиса ни о чём таком понятия не имела. Её с Николаем свели родители, и до свадьбы она плохо знала жениха. А потом свыклась, дочь родили, зажили, как все. Не хватало Анфисе лишь мужской силы - была она статной, ростом повыше мужа своего – а ещё цепких рук и жилы упругой. И всё это она разом получила в одну из августовских ночей на совместном дежурстве с Петром Ивановичем. И Анфиса после нескольких сеансов ночной любви с доктором зацвела вновь. Она и вышагивала теперь как-то иначе. Налитые груди готовы были разорвать любую кофточку, посягнувшую на их свободу, а нежный румянец постоянно играл на её щеках. Анфиса быстро добирала то, что не удалось при жизни с мужем. Любовь бесспорно была ей к лицу.
3.
А теперь обратим наше и ваше внимание на Лизу, которая и является героиней этой повести. За неделю нахождения у тётки ей наскучили и её общество, и зубрёжка учебников, и она решила вернуться домой без предупреждения. Она подъехала на попутке до поворота к селу, а оттуда до него было уже минут двадцать ходьбы. Бодро шагая по грунтовой дороге, она иногда приседала у обочины, чтобы полакомиться земляникой, усыпавшей все лужайки, а потом продолжала свой путь. Наконец, поднявшись на холм, она увидела голубую ленту своей родной реки. Ещё несколько сотен шагов – и она оказалась рядом с шумным табором золотой молодёжи, о существовании которого ещё пару минут назад не подозревала. Все взгляды оттуда, естественно, устремились на неё.
Ещё бы - здесь было, на что поглазеть! Перед ними была «свежатинка», говоря на их слэнге, а по-нашему – юное и прелестное создание.
- И чья же ты будешь такая, барышня? Никак, местная? – это на просёлок вынырнул с лужайки Митька.
- А ничья.
И тут, оттеснив плечом плюгавого усатика, на авансцену выдвинулся Стас:
- А моей не хотите стать, миледи?
- Согласна! – неожиданно даже для себя самой дерзко ответила Лиза, сверкнув чёрными глазами. - Берите меня в супруги, милорд!
Толпа загоготала.
- Цыц! – прикрикнул на свою публику Стас.
- В супруги? – вновь обратился он к девушке, - староват я для жениха для вас, мне уже тридцать шесть, а вот в любовницы возьму с удовольствием.
Лиза молчала. Она понимала безвыходность ситуации, но ей нужно было выиграть время.
- Нет, маркиз, эта роль не для меня, - ответила она.
- А давайте кинем монетку, сеньора: если орёл – возьму вас в жёны, а если решка – в любовницы. Прошу вас, - и он протянул ей пятирублёвую монету.
Лиза высоко подбросила её в воздух, тайком надеясь, что гравитация не сработает, но монета вернулась на грешную землю решкой вверх.
- Ну, так что ж, красавица, я дал слово – готов его сдержать.
Лиза, стоя перед наглецом, мучительно раздумывала, как бы ей выбраться из этой передряги с минимальными потерями. В том, что потери будут, она не сомневалась. Пауза затянулась…
4.
И тут Лизу осенило. Она вспомнила, что внизу, на крутом берегу реки, но не здесь, а чуть ниже по течению, есть небольшая пещера. Вход в неё не знало даже большинство жителей их села, не говоря уже о приезжих. Они с Дуняшей нашли её несколько лет назад, играя в прятки, а раньше и сами ничего о ней не слышали. Вход в пещерку был прикрыт зарослями орешника, а пробраться туда взрослые не могли – только подростки. Дуняша аж разревелась тогда, потому что никак не могла найти спрятавшуюся Лизу, даже когда та подала голос.
Вспомнив это, Лиза вспыхнула от волнения.
- Чего лыбишься? Прошу в шатёр! – и подал Лизе руку для сопровождения.
Неожиданно для него Лиза приняла этот жест, и они вдвоём чинно, в тон игре, направились к большой палатке, которая стояла как раз в той же стороне, где, совсем неподалёку, и располагалась та самая пещерка. Перед входом в «шатёр» Лиза обернулась к своему навязчивому кавалеру и сказала:
- А вы, монсеньор, будьте любезны обождать здесь. Когда я буду готова, я вас позову.
Как только Стас заговорил с друзьями и отвернулся, Лиза вышмыгнула из палатки и скрылась в зарослях орешника, которые начинались в паре шагов от полога. По прямой до обрывчика было не более двадцати метров. Услышав шуршание в кустах, Стас, почуяв неладное, заглянул в палатку, а потом рванулся в сторону кустов, но не тут-то было: густые заросли не позволяли человеку крупных габаритов сделать это, и он окликнул Митьку и ещё одного участника тусовки под стать ему:
- Вперёд ребята. Фас. Искать!
Стас не сомневался в успехе, игра становилась всё увлекательнее, а строптивая девчонка – ещё более соблазнительной. Оставшись один, он от нечего делать нащупал пятирублёвик и подбросил его вверх. «Орёл! - удивился он. – Значит, быть тебе, голубушка, не любовницей, а женой!»
Он ждал пятнадцать минут, двадцать, а потом и дольше, но погоня не возвращалась. Оставшиеся заныли:
- Хватит, Стас, что ж теперь, ночь терять из-за неё? Митька с Фредом никуда не денутся и графиню твою притащат, а наши девки могут и разбежаться, если мы не сядем к костру.
- Нет, будем ждать. Ей выпала решка, и она должна стать моей. А потом трахайтесь хоть до завтрака, никуда ваши шалавы не денутся.
Через несколько минут вернулись «егеря». Увы, вдвоём.
- Что?! – заорал на них Стас, - вы хотите мне сказать, что эта коза одурачила вас или у неё силы больше?
- Похоже, что не силы, а хитрости, - ответил Митька, - затаилась где-то. Мы всё прочесали вдоль реки, даже под обрыв сползали.
- А ну-ка пройдёмся, - подозвал его Стас, - есть базар. Сейчас темнеет, искать бесполезно. Найди трёх добровольцев, кому девочек не хватит, скажи, чтобы не бухали ни сейчас, ни ночью, и расставь их вдоль зарослей по периметру. Я каждому отвалю по три сотни гринов, а тому, кто девку словит, ещё столько же. Пускай бдят всю ночь, а мы пока оттянемся от души.
- Удивляюсь я тебе, Стасик, ты чо, втюрился в эту баронессу?
- Ну, об этом говорить рано, но что-то в ней есть. Короче, хочу её, и точка!
Перепуганная Лиза, выбравшись в полной тьме из пещерки, не стала подниматься наверх, в заросли, зная, что там её может ждать засада. Она спустилась к реке, сложила в пакет, где лежали учебники и косметичка, грязное платье и туфли, и, смело войдя в тёплую воду, поплыла вниз по течению с высоко поднятой рукой, держащей пакет. Она отправлялась не домой: знала, что и днём в селе покоя не будет. Выбравшись снова на дорогу, она пошла по ней назад, а потом свернула на просеку, которая вела к деревне, где теперь жил её отец. Там она схоронится, там её не найдут. «Хорошо, что книги с собой!» - подумала она, подходя к хутору.
5.
Она не знала (да и откуда ей было знать?), что воля у вожака была железная и если он что-нибудь решил, то неизменно добивался своего.
И вот его люди получают новый приказ «патрона»: спрятаться у своих девок, односельчанок Лизы, но доставить её к Стасу. А «мочалок» приказал одаривать щедро за любую полезную о ней информацию, не говоря уж о конкретной помощи.
Лизу поймали на пятый день, когда она, успокоенная, уже шла по другому просёлку, ведущему в село, от отца к маме: одна из сельских барышень «срубила» сто евро за то, что знала новый адрес Николая Андреевича. Дело было уже на окраине села, совсем неподалёку от родительской усадьбы. Ей заклеили рот скочем и затолкали в «жигулёнок» одного из Стасовых шестёрок. Анфиса, набиравшая в этот момент воду в колодце, услышала сдавленный крик и стук закрываемой двери. Когда она выглянула из-за забора, то увидела столб пыли от удаляющейся машины. Тут-то она и подумала о Лизе, о том, что ей пора уже приехать от тётки, и нехорошое предчувствие сжало сердце матери.
Лиза пыталась бороться в машине, но, зажатая на заднем сиденье между двумя добрыми молодцами, она быстро поняла бесполезность своих усилий. Вскоре она предстала перед взглядом своего навязчивого поклонника.
На раскладном столе, стоявшем между палатками, уже стояли закуски и холодное шампанское из холодильника Стасовского «мерседеса», но, видя, что угостить Лизу ни добровольно, ни насильно не удастся, вожак подал команду «по машинам»: надо быстро сворачивать лагерь, пока жители села не подняли тревогу из-за пропавшей девушки, да и растянулся уже их пикник больше, чем на неделю. Потом он подошёл к Лизе и сказал ей:
- А ты не бойся, детка, поживёшь у меня, погостишь. Если привыкнешь – поженимся. Если нет – отпущу тебя с Богом.
Здесь Стас лукавил: он обычно выполнял свои обещания, но отпустить Лизу отнюдь не входило в его планы. Он намеревался любой ценой добиться её благосклонности, а там будет видно. По крайней мере, на первых порах красивая девушка должна стать главным украшением его жизни.
Дом Стаса, куда они приехали через пару часов, представлял собой настоящие хоромы «нового русского», хотя это расхожее определение русского богача начала 21 века уже и не подходит к таким, как он, из-за его возраста: ни в комсомольской, ни в партийной, ни в хозяйственной элите советского периода он не засветился именно потому, что в зловещие девяностые вступил ещё подростком. Свои деньги он, конечно, заработал далеко не самым законным путём, но, по крайней мере, не украл их у собственного народа, как это сделали всякие там березовские. Всё в этом особняке в предместье крупного областного центра было стилизовано под русскую допетровскую старину, продумано до мелочей, что говорило о своеобразии личности хозяина. Только вот излишек предметов роскоши, далеко не все из которых были старинными, резал глаза невольной гостьи.
Ни шикарное убранство отведённого Лизе терема, ни деликатесы и соответствующие им напитки, подаваемые прислугой в серебряной посуде, ни прочие доказательства благосклонности Стаса и его материального положения, не могли радовать Лизу, в глаза которой сразу же бросились решётки на окнах. Она поняла, что слова Стаса о свободе выбора для неё так и останутся словами, что он не выпустит её отсюда по-доброму. Она замкнулась и ожесточила своё маленькое сердце, так как превыше всего ценила свободу. Да иначе и быть не могло: выросла она на приволье, с детства была предоставлена самой себе, и никто не насиловал её волю. Поэтому Стас не догадывался, что никакие его подарки, никакие ухищрения и даже галантные ухаживания человека отнюдь не старого и безобразного не смогут растопить лёд отчуждённости в сердце Лизы, лишённой права быть самой собой и распоряжаться собственной судьбой по личному усмотрению.
6.
Прошло два дня с начала пребывания девушки в роли пленницы. Сначала Лиза была предоставлена самой себе – так сказать, для адаптации. Но адаптации не произошло, и тогда она стала впадать в отчаяние, а потом и в депрессию, которую тщательно скрывала.
На третий день поздно вечером к ней в комнату вошёл Стас. Он был в атласном халате голубого цвета и таких же тапочках. Лиза вздрогнула. Она поняла, что означал этот поздний визит.
- Голубка моя! – Он подошёл к ней, мягко обнял её за талию, но Лиза вывернулась из его рук.
- Лиза, не бойся, я никогда не возьму тебя силой. Ты станешь моей только добровольно. Я не насилую женщин, они отдаются мне сами. С тобой другая история. Тебя я полюбил, голубка. И я буду ждать, пока ты сама не захочешь быть со мной. В одиночестве быть плохо. Многим людям – даже невозможно…
Высказав всё это молчавшей Лизе, он ушёл так же неожиданно, как и вошёл.
Через три дня явился Митька.
- Хозяин сейчас в саду. Там летний домик. Он приглашает тебя к себе. Я провожу. Пойдёшь?
Да, - сказала Лиза. А мысли, цепляясь одна за другую, крутились в одном направлении: лишь бы вырваться из этой роскошной тюрьмы, вдохнуть свежего воздуха. Может, посчастливится, и мне удастся бежать отсюда.
Но не тут-то было. Впервые выйдя за порог терема, она увидела, что усадьба была обнесена высокой оградой и невысокими прутьями с заострёнными концами, стоящими плотной стеной внутри территории. Молниеносный взгляд – и Лиза поняла, что бежать отсюда можно только на вертолёте. А у неё даже мобильник отобрали. Но из любой ситуации должен быть выход – и Лиза нашла его.
Она замедлила шаг, чтобы послушать пение птиц, квохтание лягушек в пруду, журчание ручья в парке, вдохнуть аромат цветов. «Какие они все счастливые! А мне приходится…» Решение было уже принято.
До домика хозяина оставалось метров сорок, когда Лиза вырвалась вперёд и грудью с разбега упала на зубья ограды, пронзившие её насквозь.
Когда Стас вылетел из домика на отчаянный крик своего холуя, он увидел почти бездыханное тело. Сама же душа Голубки в это мгновение взмывала ввысь…
- Она пожелала навеки остаться восемнадцатилетней, - выдавил из себя Митя.
- Да что б ты понимал, если я сам в ней не разобрался! Эта девочка рождена быть свободной. А оказавшись в неволе, она предпочла умереть.
7.
Прошло время, и немалое.
Однажды к высокому мраморному памятнику на главном городском кладбище подошёл седоватый мужчина. Это был Стас. Он сильно сдал: алкоголь, или что-то другое, разрушал его тело. Он зашёл внутрь чугунной ограды, положил цветы на могилу и долго стоял в глубоком молчании.
«Голубка, я знаю, ты никогда не вернёшься, но я всё так же жду тебя. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?» Он в упор посмотрел на скульптуру. И на миг ему почудилось, что девушка, державшая в руках голубей, готовых взлететь, улыбнулась ему.
«Неужели ты простила меня? Ты же знаешь, я такого не ждал и, тем более, не хотел. Я думал сделать тебя богатой и успешной. Я просто хотел счастья. С тобой».
Девушка на памятнике, слегка склонив голову, слушала большого стареющего мужчину.
Он низко наклонился, поцеловал изваяние и медленно поднялся.
- Прощай, Голубка! Пусть твоя душа будет вечно свободна!
***
Для всех остальных персонажей нашего рассказа Лиза осталась без вести пропавшей, как это было зафиксировано в протоколе уголовного дела. Многочисленные попытки разыскать её ни к чему не привели. Конечно же, подозрение падало на ту развесёлую компанию с берега реки. Но их голоса и имена слышала только Анфиса. Следствие зашло в тупик из-за недостатка улик.
А жизнь продолжалась. Дочь Дарьи и Николая подросла, вышла замуж и переехала жить в областной центр. Через год ей пришлось взять к себе заболевшую мать, которую долго лечили, но спасти так и не смогли. На похороны приехали отец, брат с женой и тётя Анфиса.
Анфиса не по годам постарела и выглядела старше своего бывшего мужа. Доктор покинул село лет пятнадцать назад, вернувшись к городской семье.
Когда прощание с усопшей завершилось и все присутствующие, высыпав по горсти сельской земли на свежую могилу Дарьи, медленно двинулись к воротам кладбища, вдруг раздался резкий крик Анфисы: «Лизанька, доченька!»
Все бросились к ней. А она дрожащей рукой указывала на мраморный памятник, где была высечена прекрасная девушка с голубями на сложенных ладонях. Один уже почти взлетел, а другой присел на лапки, готовясь к тому же.
Николай подошёл к Анфисе.
- Господи, как же может памятник быть таким схожим с живым человеком. И улыбка её, и лицо…»
- Да, папа, но здесь написано «Светлана Голубкина», - пытался успокоить стариков рассудительный Михаил Николаевич.
- Это наша дочь. – Она устало присела на мраморную скамью. – Я чувствую, я знаю.
Кто-то подсуетился, сбегал за цветами. Их положили к подножью памятника. Когда Анфиса выпрямилась и снова взглянула на дочь, ей показалось, что девушка на памятнике приветливо улыбнулась ей.
До конца своих дней они ездили в город, чтобы посетить это надгробие. Однажды они увидели, как от памятника отходит высокий худой болезненного вида мужчина, на вид не слишком старый, но какой-то измождённый.
- Видно, болезнь, - сказал Николай Андреевич. И тут же оба в один голос вскрикнули:
- Так это же…
И они как можно быстро для своего возраста двинулись вслед за худощавым. Тот, заметив их порыв, зашагал быстрее, а потом почти бегом достиг машины, стоявшей у ворот кладбища. Машина резко рванула с места.
Кто это был? Почему побежал? Почему такой схожий памятник? Оставалось только гадать. Тайна осталась тайной для стариков. Голубка, может быть, и хотела бы раскрыть её своим родителям, да только уста её были мраморными…