Да будет

Данила Вереск
Да, это будет любовь, шикарная, восхитительная, как ночь Клеопатры и Антония, как обручение лавы с Помпеей, как цунами, целующие в пересохшие губы пустыню Калахари. Темная, леденящая ночь загонит нас под покрывала, под шкуры убитых мною животных: львов, зебр, волков, желтоглазых ягуаров. И там, слитые общим чувством, мы начнем мечтать о космических кораблях, дивных пришельцах в виде солнечных зайчиков, наделенных сознанием, витиеватых цветах, реагирующих на нежный тембр голоса выбросом разноцветных семян, поднимающихся к малахитовому пульсару окоема.

Да, это будет любовь, в одном из окон высотки, за хрупкой мембраной стекла, дрожащего от капель горизонта, с его перспективами расставаний. Мы будем говорить о будущем, вернее исповедоваться в будущем друг другу, фантазируя о бешеных зарплатах на мясокомбинатах Польши, изгибаясь в порыве экстаза от вида, издалека, своих спин, сгибающихся в поиске ароматной клубнике на полях под гематомой дрожащей склеры налившегося яростью глаза надзирателя.

Да, это будет любовь. Твои волосы, волной залившие белизну подушки, собьют меня с ног, несущего кружки с черным чаем, ароматизированного бергамотом. Луна, играя в пинг-понг звездами, заступит за краешек штор, и мы выиграем у нее право на пару минут этой ночи. Раскаленный оранжевым безумием абажур лампы скажет: «Хватит, хватит смущать меня своей лаской, животной лаской, недоступной предмету». Я разобью его о стену, посмевшего нарушить таинство этой любви.

Да будет эта любовь. Высунувшись с окна, полуголый, я нарву тебе охапку монтажных кранов, радиовышек, водонапорных башен и подарю, краснея от удовольствия. Никто не верил, что так можно: любить высоко – находясь низко, в самом чреве выбросившегося в глубины океана кита. Но мы тут, и Город, развалившись в бархатном кресле, спит, пуская слюни проводов, не ведая, что его законы нарушены, попраны, стерты. И ацтекское золото утра не будет принято темнотой, ибо наши сердца уже принесены ей в жертву, и она вгрызается в них с полоумной улыбкой маленькой девочки, узнавшей, что котик Ёремка – смертен.