###
Колесов проснулся. Перевел дыхание, стараясь унять разбушевавшийся страх. Сон, пришедший к нему в эту зимнюю ночь, напомнил ему что-то жуткое, из детства, может быть, звезды. Тогда, в детстве, он боялся их. Когда мать вела его вечерами по городу (она брала его с собой к бабушке, жившей на окраине) и он брел, держа мать за руку, небо над головой, все в звездах, было таким пугающим.
Тогда, мальчишкой лет шести, он думал, что, когда его не будет, звезды будут все так же холодно сиять в этом небе. Он успокаивал себя тем, что он еще маленький и жить ему еще долго-долго. Сейчас в жилом помещении колонии в эту томительную ночь он вдруг очень ясно осознал, что жизнь его проходит здесь…
Наказание неволей давало ощущение чего-то порушенного, смятого, изгнанного из его жизни…
Он осторожно слез со второго яруса, со своей кровати. Надел штаны. И, всунув ноги в тапки, побрел в умывальник. Монотонно капала вода из плохо прикрытого крана.
Ночной дневальный Степанов, невысокий мужчина, с выпученными от бессонницы глазами, поглядел на него как на приведение.
– Что, не спится, Колесо? – глухо раздался его голос, в этом помещении умывальника.
– Не спится что-то, – в тон ему ответил зэк.
– А я вот тоже думаю... – радуясь неожиданному собеседнику, произнес дневальный. – О воле…
Что-то созвучное своему состоянию вдруг почувствовал Колесо в этом человеке, с которым раньше почти не общался. И зэк внимательно поглядел на него, будто бы стараясь разглядеть в этом худом лице, в этих покрасневших глазах ту же боль, что давила его в недавнем сне…
– Чифирнуть бы, – жалобно сказал Степанов. – А у меня даже вторяка нет. Эх, быстрее бы ларек.
У Колесова был чай. Недавно пришла посылка из дома. Он молча сходил к своему проходняку и вернулся в умывальник с пачкой индюшки – индийского чая.
– Завари, – сказал негромко дневальному.
Тот бережно взял пачку индийского чая, отсыпал заварку в чифирбак, стоявший на подоконнике, а после того как вода в чифирбаке закипела на электрической плитке, поднял чай пару раз и, взволнованный этой картиной, взбухающей коричневой пеной – чай с пеной поднялся со дна чифирбака, – тихо сказал:
– Ну, вот и хорошо.
Они чифирили. По очереди отпивали по два глотка из кружки.
Колесо чувствовал, как энергия чая обрывает сновидения, страшные, томительные, еще бродящие в памяти. И чай, будоражащий, волнующий, давал силы жить дальше.
– Ну, вот и хорошо! – сказал Степанов.
Колесо не переспросил, что хорошо. Он был весь погружен в это свое состояние, взбудораженное чифиром, в воспоминания о воле. Теперь они были радужные. То он думал о школе, то о друзьях из техникума, то подумал о далекой юной подружке…
Мир возвращался, его светлый мир, поддерживающий в трудные минуты. И ожидая подъем, Колесов и Степанов разговаривали о разных пустяках, о ларьке, о том, что скоро Новый год.
На улице завывал ветер-непоседа. Там был холод.